Сергей Мартьянов - Ветер с чужой стороны
— Да-а… — брезгливо промолвил Грачев, осматривая лошадей, ветхую повозку и две деревянные бочки на ней. На заставе за такое отношение к конскому составу и снаряжению он бы влепил повозочному наряд вне очереди, а здесь — "кавалерия".
Потом, хмурясь и чертыхаясь про себя, Грачев запряг лошадей и поехал за колодезной водой — по дороге, которую ему показал старик.
— Торопись, граница! Не дай бог, опоздаешь привезти для обеда. Синица тебя заклюет, как пить дать.
— Что еще за Синица?
— Повариха наша! Не девка, а казак в юбке. Поторапливайся.
Этого еще не хватало! Какая-то повариха будет им командовать… Лошади шли неторопливо, отмахиваясь от наседавших слепней. Кругом простирались поля, наполовину убранные, утыканные лохматыми копнами соломы. На неубранных местах лежали длинные ряды валков. Виднелись островки и совсем еще не сжатой пшеницы. Волоча за собою длинные шлейфы пыли, по дорогам ползли автомашины.
Колодец стоял в центре небольшого аула. Грачев размотал длинную веревку, привязанную к ведру, и долго опускал в темные недра, пока ведро не плюхнулось в воду. Потом стал поднимать, перехватывая веревку руками. Двадцать пять ведер в одну и двадцать пять во вторую бочку натаскал Грачев из колодца, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть любопытствующих ребятишек, о чем-то галдевших по-казахски, громко и оживленно.
Потом он поехал обратно. Лошади шли еще медленнее, повозка кренилась из стороны в сторону и скрипела, из бочек то и дело выплескивалась вода, свертываясь на дороге в грязные шарики. Оглядываясь на них, Грачев хмурился, ему было жалко пролитой воды но он тут же отворачивался: все равно!..
Смуглокожая девица в белом поварском колпаке и в цветастом сарафане, присев на корточки, раздувала плиту. Это, очевидно, и была Синица. Грачев негромко кашлянул. Девица обернула раскрасневшееся лицо, выпрямилась и удивленно вскинула на него зеленоватые насмешливые глаза.
— Ты-и есть новый водовоз?
— Я, — мрачно ответил Грачев, предчувствуя каверзу. — А что?
Синица еще раз зыркнула по нему глазами и быстрым движением заправила под колпак прядь светлых, чуть рыжеватых волос.
— А ты ничего… Ну, давай выливай.
Грачев взял ковшик и принялся им вычерпывать воду в два объемистых бака.
— Да ты что, с ума спятил? — накинулась на него Синица. — Ковшом? Да ты так до вечера будешь… А шланг зачем?
И она принялась поучать его, как надо пользоваться резиновым шлангом, а потом, когда вода была вся перелита, опять погнала его к колодцу.
Когда он возвращался, солнце уже палило нещадно. Пришлось снять с себя гимнастерку, от блеска хромовых сапог давным давно осталось одно воспоминание. Но и жара и пыль — все это было ерунда по сравнению с тем, что он выслушивал возле кухни. Эта девка-повариха не ставила его ни в грош.
Юна кричала:
— Эй, водовоз, давай лей-выливай!
Она смеялась:
— Смотри, не загони вороных коней!
Она распевала:
Удивительный вопрос:
Почему я водовоз?
Она куражилась над ним весь день и это было самым скверным. Ворочаясь ночью на жестком ложе в полевом вагончике, Грачев с тоской вспоминал родную заставу, друзей-товарищей, капитана Ремизова. "Зачем я, идиот, не послушался его? Жил бы там сейчас, как царь и бог и воинский начальник. А здесь? Что я значу здесь? Вода… Подумаешь — вода. Любой бы справился на моем месте не хуже".
Утром он постарался встать раньше всех. Но, — оказывается, на току работали круглосуточно. Возле бочек уже умывались девчата, черпая воду кружкой. Они встретили его любопытными взглядами и приветственными возгласами, но из кухни уже орала Синица:
— Эй, водовоз, поторапливайся!
Он огрызался невпопад, и тогда она "заводила" его:
— Работать надо, работать. Это тебе не казарма. Привык так командовать: "ать-два…" А тут поворачиваться надо. Вот так, — издевалась она.
В полдень Грачев отправился на озеро. На унылых низких берегах не росло ни одного деревца, и если смотреть издали против солнца, вода блестела и сияла, как расплавленный металл. А стоило подъехать вплотную, как было видно, что озеро мелкое и вода в нем прозрачная. Сквозь нее виднелось песчаное дно-все в рубчиках, словно гофрированная медь. Вода была теплая, неприятная, она не освежала и не радовала.
Грачев разбойно свистнул на лошадей и въехал в озеро. Потом ведром стал зачерпывать воду и выливать в бочки. Пищали и кусали комары, где-то насмешливо каркала ворона.
…А когда он шел за третьим нарушителем, было так. Следы вильнули в камыши, к озеру. Вероятно, нарушитель заметил преследование и решил спрятаться в густых прибрежных зарослях или прямо в воде: Грачеву были известны и такие уловки. Он посла amp;apos;л напарника, молодого солдата Григорьева, в объезд озера, а сам слез с коня и, осторожно раздвигая камыши, стал пробираться к воде. Она уже захлюпала под сапогами, дошла до колен, до пояса. Вот и тихое гладкое озерко. Никого. Грачев стал ждать. Он стоял по пояс в воде, стоял не шелохнувшись, не отбиваясь от наседавшего со всех сторон комарья. Лицо, шея, руки уже давно распухли, а он все ждал, не шевельнется ли где-нибудь тростинка и не покажется ли вслед за ней из-под воды человек.
Так прошел час, потом второй. Пахло гнилью, застойной, мертвой водой. Но у озера была своя жизнь. Вот, подняв полосатую голову, проплыл верткий уж. Вот. трясогузка уселась на сухую тростинку, раскачивая ее и бесстрашно посматривая на Грачева. Вот принялся расхваливать свое болото кулик. Совсем рядом раздался свист крыльев. Да, озеро жило своей жизнью, но сержант отбирал из нее только те приметы, которые бы говорили ему, что здесь прячется враг.
И вот он обратил внимание, как неподалеку по воде пошли круги, а затем из нее тихо показалась голова человека. Ради этого мига стоило ехать двое суток по следу, стоило мокнуть, терпеть комаров, ждать!
…А сейчас? Грачев зачерпнул последнее ведро, завернул лошадей и выехал на берег. По-прежнему, насмешливо и протяжно, каркала ворона. Неужели только и останутся в памяти о границе эти три металлических треугольных значка?
Грачев гикнул, вытянул лошадей хлыстом и погнал их, не разбирая дороги, туда, где косили хлеба. Его охватило тупое безразличие к своим обязанностям и вместе с тем чувство злорадного превосходства над всем, что его окружало: и над этими мирными полями, и над языкатой Синицей, и над хвастливым стариком с фельдфебельскими усами, и над этими чумазыми трактористами и комбайнерами. "Ничего-то вы не знаете, какой я был, ничего не видели и не сделали того, что сделал я".
— Эй, лихач! — окликнули его с комбайна. — Больно уж прыток. Смотри, полбочки воды расплескал.
— Подумаешь! — беспечно отозвался Грачев, все еще хмельной от воспоминаний.
— Вот тебе и подумаешь… — сердито проговорил комбайнер, сивый от пыли мужик, подходя к водовозке. — Чем другие агрегаты заправлять будешь?
С мостика на Грачева посматривала, ухмыляясь, молодая копнильщица, из кабинки трактора высунулся парень в замасленной кепке.
— Ты вместо тети Даши, что ли? — спросил у Грачева сивый мужик.
— Какой тети Даши?
— Ну, Евдокии Павловны. Ее увезли, что ли?
— Никуда ее не увезли, — сама ушла. Знать надо.
— Некогда нам все узнавать, парень, — с оттенком превосходства проговорил комбайнер. — И день и ночь з поле, — он заглянул в бочки и покачал головой: — Гляди, сколько расплескал. Тетя Даша все до капельки довозила…
Сделав открытие, что Евдокия — не здоровенная горластая девка, а совсем немолодая тетя Даша, Грачев сделал и другое открытие: ее здесь все любили и вспоминали добрым словом, а к нему относятся недоверчиво и пренебрежительно, словно и не было у него никаких прежних заслуг.
Уже настороженным и мрачным подъезжал он ко второму агрегату. Трактор и комбайн стояли, поджидая его в недоброй тишине. Ненасытные лопасти подборщика, застывшие над валками, походили на раскрытую пасть чудовища, изнемогающего от жажды. И точно — четверть часа назад в радиаторах выкипела вся вода, и Грачева здесь костили самыми последними словами.
— Где тебя черти носят?
— Ты бы посмотрел, как тетя Даша работала! Никогда не опаздывала.
А кто-то добавил с усмешкой:
— Ха! Ему до тети Даши, как студенту до профессора.
Был самый накал жатвы, и Грачев понимал этих людей. Но он не мог смириться с тем, что ругают именно его, сержанта запаса. Да и виноват ли он, что в радиаторах так быстро выкипает вода? Видимо, нужно время, чтобы познать какой-то неписанный график и привыкнуть к нему.
Но люди не хотели ничего знать. Они отдыхали только три часа в сутки и требовали, чтобы другие работали так же, как они. И постоянно вспоминали о тете Даше, этой "доброй безотказной душе". На третий день Грачев уже знал, что она не только возила воду, но и была нечто вроде агитатора.
