Александр Черненко - Моряна
Василий, несмотря на тупую усталость, непрерывно шел дальше.
С той стороны, где недавно пылала огненная лава солнца, быстро поднималась грозная черная туча, — у нее были лохматые, длинные лапы, которые быстро гасили яркие золотистые звезды.
Ветер беспрерывно усиливался, и скоро по Каспию загрохотали косматые валы. А Василий, перескакивая с льдины на льдину, все шагал и шагал. Неожиданно налетел шквал. Под ногами ловца дрогнуло, качнулось, он чуть не упал, и когда вгляделся во тьму, то почувствовал, что рядом с ним разводина: льдину, на которой он стоял, переломило.
Василий отбежал от пропасти и, кутаясь в обмерзший ватник, присел на лед, но тут же поднялся и вновь зашагал.
Ветер хлестал обжигающей, соленой водой. Море глухо рокотало.
Черная грохочущая ночь беспрерывно сгущалась. Шторм неукротимо гнал волны, гремел льдинами.
Каспий обволакивала кромешная тьма...
Вскоре, однако, ветер очистил небо от туч, и серебряное лунное половодье, сплошь затопив море, осветило пробиравшегося по льдинам одинокого Василия.
«Дойду! Выберусь! — думал он и, напрягаясь, шагал и шагал, зная, что стоит ему только присесть хотя бы на минуту, как усталость расслабит его и мороз скует насмерть. — Все одно дойду! Все одно выберусь! — настойчиво повторял он. — Не для того я маялся всю жизнь, не для того я так долго ждал артели, чтобы сгинуть в море. Нет, выберусь! Великий перелом наступил и в нашей ловецкой жизни. Дойду! Выберусь!..»
Мысли об артели, о взволновавшей его статье придавали ему новые и новые силы.
Василий шагал уверенно и быстро. Он был твердо убежден, что непременно достигнет прибрежного льда.
Глава одиннадцатая
Моряна, истекая просоленною влагой, минуя плывущие по морю ледяные острова, мчалась к обширным прикаспийским степям. Здесь, у морского прибрежья, уже не было льда.
Ветер с моря, сотрясая маяк и жадно слизывая с песчаных морских берегов редкий и бурый снег, со свистом несся дальше по закованной еще льдами, пустынной волжской дельте.
Волжские льды быстро теряли глянец, они набухли и потускнели. Пушистый иней каждое утро густо белил камыши, ивовый кустарник, редкие ветлы.
Все чаще и чаще подымались на разведку из преддельтовских просторов небольшие партии дикой птицы; покружившись над ледяными ильменями и протоками, птица улетала назад, на временные прикаспийские кочевья... Здесь, на обширных берегах, опускаясь на кормежку с далекого южного пролета, птица пестрела огромной живою массой точно так же, как неисчислимые косяки рыбы стояли сейчас неподалеку от морского берега, готовые ринуться в волжские банки и протоки. Птица, как и рыба, выжидала оттепели — того неуловимого перелома в природе, который вот-вот должен двинуть на север эти полчища уток, лебедей, гусей, цаплей... Дельта, изрезанная вдоль и поперек тысячами протоков, ериков, ильменей и банков, ждала влажного, с терпким рассолом, морского ветра, чтобы быстрей освободиться ото льда, который мешал входу из Каспия миллионным полчищам рыбы для нереста. Рыбе, что приходила сюда каждую весну из морских глубин, нужны были тепло, солнце.
Третьего дня солнце, прорвав наконец тяжелую тучевую завесу, обрушилось потоком горячих лучей и целый день огненно жгло, целый день над приморьем бродили серебряные туманы.
Вчера солнце только к вечеру вырвалось из-за низко и грузно ползших туч и повисло в закате огромным и холодным малиновым шаром. А сегодня, с промозглой зарей, окутанной в густой, парной туман, опять заштормовала моряна, поливая дельту пронзительной сырью...
Последние дни волжский лед в приморье начал сдавать: он сухо трещал, грозно гукал, — эхо долгим рокотом носилось по дельте.
Недавно громыхнуло особенно гулко, и несколько встревоженных ловцов Островка заспешили на берег.
Моряна валила их с ног, вгоняла обратно в дома; ловцы, преодолевая ветер, двигались боком, хватались за камышовые плетни, закрывали рукавами лица.
Во дворах и проулках ветру не было простора, и он отчаянно метался, вихрил, валил плетни на землю, выдавливал стекла, сотрясал дома. Припадая к земле, ловцы пробирались на берег: там моряна шла тяжело, но ровно, — можно было, широко расставив ноги, выдержать любой ее напор.
Молодой Турка, наклонив голову, упрямо двигался посредине улицы.
Вдруг с соседнего дома моряна сорвала крышу, высоко подбросила ее, перевернула и, покачав, словно лодку на волнах, швырнула на берег, крыша упала на ребро; ветер снова подбросил ее, потом метнул в проток и стремительно покатил по льду. Через минуту крыши в протоке уже не было — ветер вбил ее в камышовые заросли противоположного берега.
Яков в удивлении покачал головой:
— Эка, балуется...
На берегу стояли ловцы. Они о чем-то говорили, спорили, размахивали руками.
— Здорово, Яшка! — закричал навстречу Турке Павло Тупонос, стараясь пересилить ветер.
Яков посмотрел на его длинные руки и примятый, иссиня-красный нос. Подойдя ближе к ловцам и твердо расставив ноги, он громко ответил Павлу:
— Здорово!
Макар — низкорослый, в мохнатой шапке ловец, которого все называли за злой язык Контриком, — отрывисто и сердито выкрикивал Косте Бушлаку:
— А ловить чем?.. Чем ловить, спрашиваю? Штанами, что ли? А может, подштанниками?..
Макара перебил Антон:
— Ты, Костя, очень много говоришь. Смотри-ка: ни сетей, ни пряжи...
Он тоскливо посмотрел на стройный, запушенный ослепительно белым инеем камыш, который, точно зубчатый частокол, выстроился по противоположному берегу протока.
У Антона было темнокожее жесткое лицо, иссеченное бесчисленными морянами.
Елена его все болела, продолжая недвижно лежать на кровати; она каждый день требовала еды, и не только хлеба, но и молока, масла, яиц. И сейчас вот Антон ушел из дому за молоком для жены. Он слоняется уже несколько часов по поселку. «Может, забудет про молоко, чаю напьется», — думал ловец, вспоминая, как быстро тают, словно льды в весну, остатки скопленных им денег на обзавод бударкой и сетями. А тут еще Дойкин не развертывает свои дела, как это следовало бы, — все боится чего-то Алексей Фаддеич: события в городе, наверно, сильно напугали его.
Антон спохватился, вспомнив, что стоит на берегу с ловцами, и сосредоточенно вслушался в слова Кости Бушлака.
— Объединяться надо на совместный лов... — Кутаясь в тулуп, Костя отворачивался от ветра и продолжал: — Объединяться надо!.. Артель вот будем создавать. Большую артель! Андрей Палыч в район поехал. Газеты вон как пишут об артелях...
— Газетки! — возмущенно выкрикнул Макар и, рванув из кармана скомканную, засаленную газету, которую он всегда имел при себе, потряс ею над головой: — Газетки! Кредиты!.. Который уже год слышим это!..
Не выдержал и Антон, он тоже с возмущением крикнул Косте:
— Давным-давно следовало бы сколотить артель!.. — И, нахлобучив шапку, отошел к Сеньке, рослому и круглолицему парню.
Павло Тупонос безнадежно махнул рукой:
— Бросьте вы это! — Ухмыляясь и подмигивая ловцам, он обратился к Турке: — Расскажи-ка нам лучше, Яшка, как это ты с батькой подо льдом Коляку купал?! — И разразился громким дребезжащим смехом, отчего весь затрясся, лицо густо покраснело, из глаз покатились слезы.
Ловцы молча переглянулись.
А Турка, искоса посмотрев на Павла, зло выругался:
— Судак тухлый!..
Он круто повернулся и, подгоняемый ветром, быстро зашагал в поселок.
За ним двинулся Сенька.
Павло, снова подмигнув ловцам, крикнул вдогонку Турке:
— Чего же не расскажешь, Яшка? А?
— Трепло поганое! — не оглядываясь, ответил Яков.
Сенька быстро нагнал Турку.
— Зайдем, Яша, к Митрию? — предложил он.
Турка приостановился, торопливо спросил:
— А разве здесь он? Приехал с маяка? — и у него заблестели большие, черные зрачки.
— Вчера еще приехал.
— Значит, надо зайти. — Яков сразу повеселел, прибавил шаг. — Только давай сначала пополуднуем, а потом я к тебе или ты ко мне, и двинем к Митрию.
— Ладно, — согласился Сенька и свернул за угол, но тут же остановился, не в силах двинуться дальше: здесь особенно, словно из прорвы, хлестал ветер.
Хмуро улыбаясь и подталкивая товарища плечом в спину, Турка слегка нагнулся и зашагал в проулок. Мимо быстро катил на санях Лешка-Матрос.
— Здорово были, ловцы! — весело крикнул он.
Сенька и Яков приподняли шапки.
Лицо у Матроса, как и всегда, восторженно сияло.
— Откуда, Лексей Захарыч, в такой штормяк? — спросил Сенька, когда сани поровнялись с ловцами.
Лешка задорно тряхнул головой и, стегнув лошадь, что есть силы крикнул:
