Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките
Несколько раз валился Орлик. С него снимали вьюки, поднимали, снова нагружали, и он медленно шел, понурив голову.
Падала Тайга. Ее разгружали, уже не заботясь, что вьюки в воде, и все повторялось, как с Орликом.
Падал Серый. Только молодая кобыла Чайка держалась, шла осторожно, но почему-то и ее поклажа была мокрой, а значит, и тяжелой.
Даже если б захотели, здесь негде было сделать привала, и Аникей Марков был рад, что вчера принял решение не выходить. Неизвестно, чем бы обернулись эти десять километров, которые он хотел пройти до ужина и которым сейчас, конца-краю не видно.
Заморосил мелкий дождь. «Одно к одному», — подумал Марков.
— Давай хоть постоим, — сказал Афанасьич: сесть было негде.
Геолог надрубил дерево потолще, сломал его, потом второе; они присели и закурили. Марков вытащил планшет, достал карту.
— Идти еще долго, — вздохнул он. — Достань сухарей, Афанасьич. Перекусим.
Каюр принес сухари и кружку.
— Не пей воды, Афанасьич, будет хуже. Потерпи.
— Я немного…
— Лучше не пей… Начнешь — не остановишься.
— Чайку бы…
— Можно, конечно, и здесь соорудить, да долго возиться. Давай лучше тронемся. Не пей.
Дед все-таки отпил немного, сполоснул горло, выплюнул воду.
Аникей размышлял над картой.
— Вот тут можно спрямить путь, — сказал он.
— Дорога станет короче, но зато длинней, — заметил дед, хотя и не смотрел на карту.
Марков рассмеялся.
— Откуда знаешь? Это точно — станет длинней. Надо выбираться из этого чертова болота, а то уже скоро ночь.
И опять падали лошади, только Чайка держалась молодцом и весь день нудно и уныло, как этот моросящий дождь, перезванивались колокольчики.
…До сопок оставалось километра два, когда услышали шум реки.
— Вот… скоро берег, — тяжело дышал Аникей, — скоро берег… скоро берег…
Уже взошла луна. Дождь давно прошел. Было холодно, но от людей и животных валил пар.
— Идем правильно… — шептал Аникей. — Главное, выйти к реке.
Твердый берег они почувствовали сразу, пошли быстрей и лошади и люди. И вот уже длинный луч луны перерезал реку.
Когда вышли на широкую галечную косу, Марков в изнеможении опустился на землю. Подошел Афанасьич, споткнулся и свалился рядом. Они тяжело дышали. Ночь была чистой, ясной, очень светлой при луне и тяжелых холодных звездах.
Марков посмотрел на Афанасьича, и вдруг неудержимый приступ хохота овладел им. Афанасьич улыбнулся в вдруг тоже начал в голос хохотать.
— Ну… Афанасьич… ха-ха-ха! Ха!.. Как ты… ха-ха-ха! сказал… ха-ха-ха-ха!.. Путь стал короче… но зато длинней… ха-ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха-ха! — не мог остановиться старик.
— Целый… день… шли… ха-ха-ха-ха! Целый день, целый день… ох-ха-ха!!!
Дед вытирал слезу руками.
— Ну даешь, Афанасьич!.. ха-ха-ха!.. зато — длинней… охх!
Громовое эхо хохота неслось по долине.
«Боже, чего это мы? — опомнился вдруг Марков, когда истерика прошла. — Что лошади-то о нас подумают?»
Стало тихо. Послышался шум реки и ветерок в вершинах чозений. И непривычно оттого, что молчали колокольчики на шеях лошадей. Лошади спали, стоя под вьюками.
Люди поднялись и молча пошли разгружать лошадей. Потом натаскали бревен и соорудили громадный костер, будто хотели осветить им всю долину.
Глава шестаяНакануне все вещи были подмочены, и половину ночи сушили одежду, палатку, спальные мешки. Проснулись поздно.
— Отдай лошадям весь овес, — сказал Марков, — чего уж там… И каждой — хлеба с солью. Остался хлеб?
— Есть еще две буханки.
— Вот и хорошо. Сделай им по приличному бутерброду. У нас ведь сухари и галеты должны быть?
— Есть.
— Скоро будем в селе. Там хлеба вдоволь.
На завтрак Марков открыл не две, как обычно, а три банки мясных консервов, банку сгущенного молока из НЗ, сварил больше, чем обычно, рису.
— Давай пировать, Афанасьич!
— Гулять так гулять, — засмеялся дед.
— Погуляем в Ольховке, — успокоил его Аникей. — Теперь уже недалеко.
Они быстро закончили трапезу и стали собираться.
— Подмораживает, — сказал каюр, — смотри — ледок. Скоро зима.
— Не страшно. Дорога у нас до Ольховки хорошая. Видишь, поднимемся сейчас на это плато и вдоль гряды прямехонько по твердой дороге. Лишь бы только они ноги не сбили о камни…
— Дак подкованы…
— Будем идти до самой ночи, ночевать будем в селе. Это я тебе обещаю. Вот только березняк миновать, заросли бы только не встретились.
— В березняке кустов не бывает, — сказал Афанасьич. — Березка любит чистые поляны.
— Ну тогда совсем хорошо. А то ведь продираться, помнишь, как через чозению — будто в джунглях.
— В стланике еще хуже…
— Стланик будем обходить, он на склонах, а мы по-над терраской. Тут на карте даже тропа есть.
— Знать, жилье недалеко.
— В одном дне пешего хода.
Поздно вечером с вершины холма увидели огоньки деревни, спустились в долину и, петляя вдоль реки, под мерный звон колокольцев вошли не спеша в Ольховку.
Их удивило, что не выскочили навстречу собаки, не облаяли гостей, — тихо было в поселении, только стучал движок электростанции.
Свет горел на трех столбах — в разных концах Ольховки. Даже ночью было видно, что деревня невелика, что люди здесь скорее отдыхают, а не работают, рабочее их место где-то дальше, во всяком случае не здесь.
— У тебя, ты говорил, тут знакомые? — спросил Марков. — Давай искать.
— Найдем, — уверенно сказал каюр.
— Давай здесь спросим? — показал Марков на домик с аккуратным крыльцом, с перильцами, с маленьким огороженным двориком. Все окна в домике светились ярко, весело.
Едва они подошли к крыльцу, как дверь распахнулась; на порог вышел человек, а яркий свет из проема двери упал на улицу, на лошадь Афанасьича.
— Ого! Гости! — узрел их хозяин и сбежал с крыльца. — Не из бригады? — И, вглядевшись в лица, разочарованно протянул: — Не-е-т… геолога?
— Геолога, — ответил Марков. — Давайте знакомиться.
— Кузьмичев я. Николай. Управляющий отделением. Сам неделю как из тундры. Вот, — он повел правой рукой, левая была на перевязи. — Дрова колол. Фалангу отрубил. На указательном. — И он продемонстрировал руку с перевязанным пальцем, которая висела на свежем бинте, перекинутом через шею. — Тяп — и нету. А?
— Да-а… — протянул Марков.
— Надо пеплом посыпать, — сказал Афанасьич. — Я знаю. — И протянул руку. Кузьмичев ее пожал, потом понял, что дед руку протягивает не для этого. Он поднял дедову ладонь к свету — три обрубка у него на правой руке.
— Долго будет заживать? — спросил управляющий.
— У кого как, — уклончиво сказал дед. — От питания зависит. Надо, чтоб кровь здоровая была, мясо помогает.
— Вот черт! — спохватился Кузьмичев. — Стоим-то чего? Давайте устраиваться, а на ужин — ко мне. У вас, поди, и знакомых никого тут. А я сейчас и директор, и сельсовет, и секретарь. Все разъехались — кто в отпуске, кто в тундре. Идемте, вот рядом изба с большим двором, там лошадей можно оставить.
Двор и впрямь был огромным. Под стать ему и дом. Просторные сени, длинный коридор с кладовками-боковушками, одна, но очень большая комната.
Кузьмичев включил свет.
В комнате две койки с голыми пружинными сетками, печь, несколько табуреток, длинный, сколоченный из досок стол, вдоль которого тянулись такие же длинные скамьи.
— Да тут танцевать можно! — Жилье понравилось Аникею.
— Постели уж завтра добудем…
— Не надо, у нас мешки… Привычней.
— Была бы крыша над головой, чтоб не капало.
— Ну вот и хорошо, — суетился Кузьмичев. — Дрова найдете, вода рядом. Свет до двенадцати. Вон лампа на подоконнике. — Он схватил лампу, потряс. — Керосин есть, хватит. Ну а чего надо — завтра. Чай пить — ко мне.
— Спасибо, — сказал Аникей. — Но сегодня мы устали, сейчас разберемся — и спать. Спасибо.
— Ну что ж, до завтра, — не настаивал Кузьмичев. И ушел, бережно неся руку.
Ольховка — село не богатое событиями. Да и откуда им взяться, если лежит село посреди тайги, ни столиц, ни райцентра не видать, хоть залезь на самую высокую сопку.
Происшествие с Кузьмичевым — главная новость, которая обсуждалась в течение недели, но вот пришли два геолога с четырьмя лошадьми — и слава управляющего померкла. Другие события и другие новости будут поздней осенью, в предзимье, когда выпадет снег, подгонят стада пастухи, начнется забой оленей, праздник тундрового урожая, а значит, приезд новых людей из района и округа: развернется ярмарка — в Ольховку съедутся из Березовки, из Ламутского, из Мухоморного. «Аннушки» и торговые вертолеты будут курсировать каждый день. Вот уж когда жизнь закипит! А пока поселение малолюдно, сонно. Никто никуда не спешит. Только дети носятся с собаками по селу или помогают старшим у реки.
