Игорь Всеволожский - В морях твои дороги
— Как «что»? Он играет на скрипке.
— Но где достать скрипку?
— Надо попросить адмирала.
Я, по правде сказать, сомневался, что из Олега может что-нибудь получиться. Только на днях я опросил его:
— Олег, неужели ты не хочешь летом поехать на флот?
— Я поеду.
— Нет, не поедешь.
— Поеду. Раз все поедут — и я.
— Поедут только отличники.
— Ну, чего я там не видал! — протянул Авдеенко.
— Мы пойдем в подводный поход. И в водолазных костюмах будем спускаться на дно. И грести научимся. И под парусами сходим, и на торпедном катере. А ты ничего не увидишь.
Он не ответил.
«Ничем его не прошибешь», — подумал я.
И вот как-то утром адмирал вызвал Юру и передал ему продолговатый лакированный ящик. На нем была надпись: «От студентов консерватории — нахимовцам». Юра сказал, чтобы я разыскал Авдеенко. Я нашел Олега в библиотеке. Авдеенко сдал книгу и вышел за мной.
— Тебя Девяткин зовет.
— Зачем?
— Дело есть.
Он посмотрел на меня недоверчиво, но пошел.
— Олег, разве ты не сыграешь на вечере? — спросил Юра.
— На чем? — удивился Олег.
— На скрипке.
— А где же скрипка?
Юра протянул Олегу футляр. Авдеенко натер смычок коричневым камешком и притронулся к струнам. Скрипка издала резкий звук. Олег взмахнул смычком, и мелодия полилась по кубрику.
— Что ты играл, Олег? — опросил Фрол.
— Чайковского.
— Вот на вечере и сыграй, — предложил Юра. — Эта скрипка — твоя.
— Моя?
Авдеенко никак не мог сообразить, в чем дело. А когда ему разъяснили, что сам адмирал разрешил отдать ему скрипку, — расчувствовался.
— А «Вечер на рейде» ты можешь, Олег? — опросил Фрол. (Впервые он назвал «маменькина сынка» по имени, просто Олегом.)
— Я не умею. Но если хочешь, я выучу.
— И ты можешь выучить все, что захочешь? — полюбопытствовал Фрол.
— Не очень трудное. Я мало учился.
— Дай мне попробовать.
Фрол попилил по струнам — скрипка взвизгнула. Он еще раз прошелся смычком — скрипка ужасающе взвыла…
— Ишь ты, не получается! — И Фрол отдал скрипку Олегу.
Глава четвертая
МАМА
Перед Первым мая адмирал вызвал Фрола.
— Вы, надеюсь, поняли, — спросил он, — почему вы так строго наказаны?
— Понял, товарищ адмирал. Я же флотский, и с меня вдвойне спрашивается.
— И вы — комсомолец, Живцов. Значит, с вас втройне спрашивается.
— Так точно! — согласился Фрол с адмиралом.
— Вы будущий офицер, Живцов, и вам будут доверены люди, которые захотят брать с вас пример. Я думаю, случившееся с вами послужит вам уроком.
— Так точно, товарищ адмирал, на всю жизнь!
— Я не запишу взыскания в ваше личное дело. Срок вашего наказания еще не истек, но разрешаю вам надеть ленточку и погоны. Ведь завтра у нас первомайский вечер…
Фрол пришел от адмирала растроганный. Вечером ему перед строем возвратили погоны. Он сжал их в руке и пришил сразу после поверки.
Вечер удался на славу. Зал был переполнен. В первом ряду сидели адмирал, командиры рот, воспитатели и преподаватели. Хор стройно спел «Раскинулось море широко». Малыши читали стихи. Вова Бунчиков всех насмешил «нанайской борьбой», и адмирал хлопал ему больше всех. Авдеенко сыграл «Вечер на рейде», а Юра исполнил на рояле маленькую веселую пьеску. Поприкашвили плясал «хоруми» в грузинском костюме. Гордеенко изображал то побитых фрицев, то посетителя зоопарка, разговаривающего с тигром, то человека, нарвавшегося в чужом дворе на собаку, то весь наш класс, отвечающий невыученный урок.
Адмирал сказал, что он всячески будет поощрять развитие наших талантов. А командир роты объявил, что послезавтра старший класс поедет на экскурсию в Гори.
Мы легли спать довольные и счастливые.
На другой день я был помощником дежурного по училищу — Кудряшова. После обеда я в дежурке рисовал корабли. Задребезжал звонок — часовой вызывал к подъезду. Подтянув ремень и чуть сдвинув на ухо бескозырку, как это требовалось училищным шиком, я неторопливо, стараясь шагать с достоинством, спустился к посетителю по широкому трапу. Возле часового стояла… мама!
— Разрешите мне повидаться… — начала она, обращаясь ко мне в полутьме. — Никиток! — узнала она меня. — Никиток, родной!
— Мама, — сказал я, удерживаясь, чтобы не кинуться к ней на шею, — я дежурю. Я попрошу разрешения — тебя впустят, меня подменят… ну и… тогда… мама моя, моя мамочка! — повторял я вполголоса и смотрел в ее похорошевшее от загара лицо, в ее синие глаза, глядевшие на меня в полусумраке училищного подъезда с такой любовью и нежностью… — Я сейчас, сию минуту!
С трудом сдерживаясь, чтобы не ринуться по трапу бегом, я поднялся в дежурную комнату. Кудряшов, насвистывая что-то очень веселое, рассматривал мои рисунки.
— Да вы, оказывается, настоящий художник, Рындин! — сказал он. — Вчера — декорация, а сегодня, гляди, — корабли.
— Товарищ старший лейтенант, — начал я докладывать, — просит разрешения повидаться с сыном… моя мама приехала!.. Что мне делать?
— Как «что делать»? Встречать, да встречать получше! Я освобождаю вас на два часа, воспитанник Рындин. Идите скорее к вашей маме и пригласите ее… пригласите в приемную. Возьмите ключ. Вам никто не помешает наговориться вдоволь. Давно не виделись?
— Целых полгода!
— Вы свободны. Идите!
Через несколько минут мы сидели с мамой в приемной. За широкими окнами желтел майский закат.
В раскрытое окно, словно приветствуя маму, карагач протянул зеленые ветви, — и тут уж я, удостоверившись, что дверь плотно прикрыта, покрыл поцелуями ее щеки и руки. Я уткнулся головой в ее колени, а она сетовала, что меня остригли так коротко, говорила, что я очень вырос и стал похож на отца. А я спешил рассказать обо всем — о том, что мы едем в Гори, что я комсомолец и мы летом поедем на флот. Я так много должен был рассказать ей, что хватило бы на неделю, но мама сообщила, что сегодня вечером уезжает. Завтра уходит корабль в Геленджик…
— В Геленджик? Ты в Геленджик едешь?
— Да, с библиотекой.
— Но ведь это так далеко, под Новороссийском! Мама! Мамочка!..
— Ну, милый, ну, успокойся… Ну, что ты! — гладила мама мой ершик. — Ты знаешь, я навестила Мираба и Стэллу. Они удивляются, что ты не приходишь. Там была Антонина…
— Ты знаешь?.. Когда папа вернется, возьмем ее к нам.
— Когда папа вернется… — повторила мама, взяв мою голову в руки. Она вздохнула и едва слышно сказала: — Нет, Никиток, наш папа больше никогда не вернется…
Мы долго сидели обнявшись и плакали. Потом она встала, подошла к окну, сорвала с карагача листок: он, подхваченный ветром, стал, кружась, опускаться вниз, подобно зеленой бабочке.
— Я хотела бы повидать твоих друзей. — Лицо ее, когда она обернулась, было почти спокойно. — Фрола и другого твоего друга. Его Юрой зовут?
— Я схожу, позову их.
Через несколько минут Фрол и Юра здоровались с мамой, и она, пожав им руки, стала расспрашивать об училище. Они рассказали ей обо всем, рассказали о вечере и моих декорациях.
— Жаль, не попала я на ваш вечер!..
Когда мама собралась уходить, Юра тихонько толкнул локтем Фрола, и они деликатно оставили нас вдвоем.
— Ну, Никиток, до свиданья. Учись как можно лучше, родной, и помни: папа всегда хотел, чтобы ты стал моряком… Ты проводишь, меня?
Мама вынула из сумочки деньги.
— Это тебе, Никиток. Пригодятся.
— Не надо, мама. У меня все есть.
— Возьми, возьми, пойдете в театр, угостишь товарищей.
И она сунула мне деньги в карман.
— Ну, Никиток, учись, расти и помни: папа всегда хотел, чтобы ты стал моряком.
— Да… он и мне написал об этом…
— Написал? Тебе?
Я протянул маме письмо. Она прочла его, с трудом удержалась, чтобы опять не заплакать, спросила:
— Ты меня проводишь, сынок?
«Она уходит! — подумал я. — Уезжает. Надолго. В Геленджик. Так далеко!»
Я снова бросился к ней:
— Мама! Мамочка!
— Не надо больше, сынок! Не надо, — сказала она, глотая слезы. — Пойдем лучше.
Она пошла впереди, я — за ней, и я не знал, когда еще увижу ее.
«Как незаметно прошли два часа!» — думал я, спускаясь по трапу.
Тяжелая дверь подъезда захлопнулась, я вернулся в дежурную комнату и доложил, что «воспитанник Рындин явился».
— Молодец! — похвалил Кудряшов. — Аккуратен. Хвалю… Что, приятно, когда приезжает мама? — И он тут же добавил: — Моя старушка тоже ко мне в училище из Орла приезжала. Как сейчас помню: вызывают в приемную, а она сидит на кончике стула, маленькая, седая, и ждет… Как увидела меня, охнула да как кинется ко мне…
Вечером Юра спросил, когда мама придет еще раз. Я сказал, что не скоро, она уезжает.
