Вилис Лацис - Безкрылые птицы
— Почему это так?
— В этом повинна безработица. Если бы у нас здесь, в Риге, оказалось столько работы, что ее хватило бы всем латгальцам и приезжающим из провинции, тогда мы установили бы цену на свой труд. О, тогда бы они платили! Пальцы кусали бы от жадности, а платили бы как следует. Им пришлось бы платить. А попробуй сейчас сказать: «Я за эту плату не буду работать!» Сотни других согласятся встать на твое место. Нечего и думать об улучшении положения в стране, где рабочий у рабочего вынужден выхватывать кусок хлеба.
— Говорят, во Франции столько работы, что рабочих ввозят из-за границы. А заработная плата там все равно низкая.
— Ее снижает импортируемая из-за границы рабочая скотинка и…
Карл не окончил фразу: окруженный толпой, форман вынул записную книжку и встал на сваю.
— Слушайте! В первый номер пойдет пятнадцать человек.
Назвал фамилии, указал, кому куда идти.
— Идите, готовьте мостки и открывайте люк!
Вызванные поднялись на пароход, Затем форман перечислил рабочих, идущих ко второму люку.
— В третьем номере товаров для Риги нет, его открывать не будут!
Волдис с Карлом были назначены в четвертый трюм. Они сговорились работать вместе.
— Это труднее, чем на угольщике? — тревожился Волдис. — Если бы у меня голова была в порядке, я бы не боялся. Раз уж такие старики выдерживают, неужели я не выдержу? Но в таком состоянии…
— Выпей бутылку сельтерской, это освежает. Начнешь работать, похмелье пройдет само собой. Испарится с потом.
На берегу стояла женщина с большой корзиной бутылок. Следуя совету Карла, Волдис выпил бутылку сельтерской.
Бесшумно и легко работали электрические лебедки. Рабочие открывали люк. Нижнее помещение было закрыто, палуба завалена мешками и ящиками.
На берегу установили весы. Пришли таможенные весовщики со своими палатками. Подъезжали длинные вереницы ломовых подвод, грузовые автомобили. Поближе к первому люку рабочие-грузчики подкатили пустые товарные вагоны. Работа началась.
В мешках были мука и сахар. Их складывали в пакет на веревку, по девять штук сразу. Так как в межпалубном трюме на мешки не давил верхний груз, они не спрессовались и легко вытаскивались из плотно уложенного штабеля. Для двух здоровых мужчин поднять эти шестипудовые мешки не составляло особого труда. Они брали мешок за оба конца, затем слегка раскачивали его и ловким броском кидали на пакеты. Но какой бы простой ни казалась эта работа, и здесь требовалась сноровка.
Рядом с приятелями работали двое пожилых мужчин, ничуть не похожих на силачей, но тем не менее их пакеты всегда были готовы раньше других и у них еще оставалось время, чтобы приготовить запасные пакеты. Отчего на их лбах не показалось еще ни капли пота, в то время как от обоих молодых здоровых парней пар шел, как от загнанных лошадей?
Друзья стали присматриваться к их приемам и скоро поняли, в чем дело: оба старика первые три мешка поднимали из штабеля на попа, стелили веревку в образовавшуюся выемку и опускали мешки уже на веревку. Таким образом, три мешка были уложены, а остальные укладывались на них. Энергии расходовалось меньше, и время экономилось.
Друзья сейчас же испробовали этот прием, и теперь у них тоже оставалось время, чтобы присесть, перевести дух и подождать, когда придет черед прицеплять свой пакет.
Тяжелое похмелье, с которым Волдис спустился в трюм, быстро исчезло, но долго еще чувствовались усталость и апатия. Все вокруг казалось безразличным. Как во сне, хватался он за углы мешков, раскачивал, бросал. Чувствовал, как болят кончики пальцев, кровоточат заусеницы, — но и к боли он был равнодушен. Временами он расправлял согнутую спину, разминал натруженные плечи.
Иногда, когда пакеты вытаскивали из отдаленного угла, мешки прорывались, и за ними тянулась белоснежная дорожка сахара. Случалось, что в мешке появлялась дыра, когда он уже был в воздухе. Тогда над люком проливался сахарный дождь, сахар сыпался на головы рабочих и исчезал в щелях между мешками. Никого это не волновало. Мало ли в трюме таких мешочков! Если поблизости оказывался форман, раздавались два-три привычных окрика, которые не производили никакого впечатления. Звали женщину с иглой, она зашивала дыру, и работа продолжалась. Хладнокровные американские штурманы даже трубки не вынимали изо рта. Пусть сыплется сладкий сор — его потом подметут вместе с прочим мусором, пылью и окурками. В Риге найдутся торговцы, которые сумеют распродать и такой американский товар.
В глубине палубы находились ящики. На них был написан адрес: «Хельсинки».
— Ты слышишь? — спросил вдруг Карл и указал на ящики.
Из темного угла доносилось тихое потрескивание.
— Что это? — спросил Волдис.
— Кто-то задумал поживиться. Теперь самое время, никого около нас нет.
Треск повторился, потом все стихло. Вскоре из угла вышел молодой парень, который работал в паре с хмурым рябым товарищем. Они зашептались, украдкой наблюдая за остальными рабочими. Потом рябой шмыгнул в угол, а его напарник продолжал делать пакеты один.
— Интересно, что в этих ящиках? — спросил кто-то в другом углу.
Рябой предостерегающе посмотрел и приложил палец к губам.
— У них уже зачесались руки, — шепнул Карл Волдису. — Наверное, нашли что-нибудь дельное.
— Да ведь это воровство, — сказал пораженный Волдис.
— Они смотрят на эти вещи проще. Говорят: вор у вора дубинку украл. Они убеждены, что каждый богач — вор, значит, можно и у него немного стянуть.
Рябой выполз из угла неестественно распухшим, за несколько минут у него образовался большой живот и высокая, богатырская грудь.
— Ты управишься один? — спросил он у приятеля.
— Ну конечно. Только возвращайся скорее.
Рябой неловко вскарабкался на палубу и исчез. Через полчаса он вернулся уже с нормальным животом и грудью. Теперь в угол полез его товарищ; за несколько минут и он разбух, стал толстым и неуклюжим, и тоже ушел на берег.
— Ребята, не зевайте! — подговаривал рябой остальных рабочих.
— А что там такое? — спросил кто-то.
— Полотно. Первый сорт! Я открыл два ящика, полные тюков.
— О, дело стоящее!
И в темный угол стали наведываться один за другим остальные рабочие. Слышался треск досок, ящики опустошались, и никто не произносил ни слова. Иногда к люку подходил форман, ему кто-нибудь выразительно подмигивал. Форман, покрикивая для виду, тоже подмигивал и шел дальше, ему неудобно было самому становиться свидетелем таких дел.
— А вы чего зеваете? — спросил кто-то Волдиса. — Не каждый день случается такая удача.
— Мы очень далеко живем, — лгал Волдис, чтобы товарищи не заподозрили его в излишней щепетильности. — А здесь, на берегу, нет знакомых, не у кого спрятать.
— А вдруг по дороге нарвешься на полицейского или таможенного чиновника, — тихо сказал Карл. — Обеспечат на три месяца казенными хлебами и на всю жизнь запачкают бумаги. Нет смысла рисковать из-за такой ерунды.
Наступил час обеденного перерыва. У Волдиса похмелье окончательно прошло, но есть ему все еще не хотелось. «Сегодня поголодаю до вечера, пусть очистится желудок!» — решил он.
Остальные рабочие устроили угощенье по поводу выпавшей им удачи. Пригласили в компанию винчмана и формана. Форман был очень занят, однако пришел, глотнул раз-другой, взял закуски и ушел, дожевывая на ходу. Ему не полагалось публично якшаться с рабочими. Но они знали привычку формана: оставили в бутылке водки, завернули в бумагу несколько миног и спрягали все это в кожаную сумку винчмана. Позже, когда форману захочется, он сможет закусить. А ему обязательно захочется! На пароходе царило доброе согласие.
После обеда хождение в угол возобновилось. Охмелевшие от водки рабочие действовали смелее. Волдис смотрел, как они себя «откармливали» за какие-нибудь две минуты: раздевались до рубашки, туго бинтовались полотном или крепко привязывали его к телу, а сверху надевали свободное пальто.
Вечером, незадолго до пяти часов, предприимчивая компания мастерски проделала новый трюк. В одном из ящиков обнаружили пишущие машинки. Какой-то гельсингфорсский банк или контора с нетерпением ожидали этот заморский подарок, но в Риге нашлось несколько веселых, подгулявших парней, которые решили прибрать к рукам американскую вещицу. Пишущую машинку, завернутую в темную вощеную ткань, сунули в мешок со смётками сахара, вынесли его вместе с сахарными мешками, взвесили на весах, погрузили на подводу и увезли. Грузчик, несший этот мешок, был свой человек, извозчик тоже старый знакомый. Один из рабочих сопровождал подводу. В тихом переулке он снял свой драгоценный груз и доставил его в надежное место.
Взломанные и опустошенные ящики старательно забили. На них опять красовался адрес: «Хельсинки».
