Николай Струздюмов - Дело в руках
Бородач, ни слова не говоря, поворачивает вправо от двери, сбрасывает с плеча пневмомолоток, перехватывает его в воздухе обеими руками и утыкает концам в пол, в бетонное перекрытие — в самом углу, где проходят сверху донизу трубы. Раздается страшный треск и грохот, будто вокруг поднялась пальба и начался уличный бой, поднимается пыль. Нагрохотавшись и натешившись, крепыш отбрасывает грозный инструмент, снимает свою кроличью шапку и вытирает со лба пот концом рукава.
— Напылили-то! — недовольно говорит Софья.
Однако никто с места не трогается, и все смотрят на пришельцев.
— Ну, что, здесь все, что ли? — спрашивает у рыжебородого его напарник.
— Да вроде все, — отвечает тот, несколько отдышавшись.
— А дальше где долбить?
— Черт его знает.
— Надо посмотреть. Где у нас «портянка»-то?
— Да вон она — у тебя в правом кармане.
— Вот черт, действительно, — смущенно говорит тот, что в шлеме.
Он достает из своего кармана и расправляет на свободном конце лавки огромный чертеж-синьку, весь истрепанный и в самом деле очень напоминающий сильно поношенную солдатскую портянку, только намного длиннее и шире ее. Это план четвертого этажа.
Здоровяк утыкается в чертеж, долго смотрит, потом обращается к напарнику:
— Что-то я не пойму, ты посмотри. Ты вроде больше в этом деле волокешь.
Рыжебородый смотрит в план, рассуждает вслух:
— Так, здесь мы пробили, здесь не надо, здесь пробили… Вот, — тычет он пальцем в чертеж, — тут долбить. Через две стены, через один кабинет, вон в ту сторону.
— Ага, понятно. Ну, я пошел.
— Иди, а я пока покурю здесь.
Тот, что в шлеме, подхватывает пневмомолоток и уходит.
Плотник Василий, все это время неотрывно следивший за действиями крепыша в кроличьей шапке, теперь, когда тот освободился, спрашивает:
— Ты из гелиевого? — в голосе его слышится и интерес, и уважение.
— Это мой напарник из гелиевого, — отвечает крепыш, закуривая, — а я из научно-исследовательского, вот их коллега, — кивает он в сторону троих, сидящих рядом.
— А-а, — разочарованно тянет плотник. У него даже получается нечто близкое к «э-э» и голос вроде скрипит от неудовольствия.
Но тут его взгляд падает на кучу обломков и осевшей пыли, которые оставил в углу так ладно управлявшийся с пневмомолотком бородач, и плотник, видимо, простив ему его принадлежность к научно-исследовательским, заговорщически подмигивает и спрашивает:
— Ты сейчас выпить хочешь?
— Выпить я всегда хочу, — слышится в ответ.
— Хот, твою в душу, — хорошо ответил, — хлопнув в ладоши, восклицает плотник и кричит: — Айда!
Рыжебородый занимает место среди сидящих, выпивает поданные ему полстакана водки.
Некоторое время он молча ест. Его борода ездит в такт движениям жующего рта. Она, эта борода, видать по всему, была когда-то обихоженной и окультуренной, как это и положено у научно-исследовательских сотрудников, а теперь сильно запущена, разрослась во всю широту и мощь и придает своему обладателю некоторую похожесть на лешего.
— Ты давно на стройке? — спрашивает его плотник.
— Давно, — отвечает лешеобразный сотрудник, — раньше всех сюда пришел, даже раньше вас.
— Да ну! А что же это тебя по стройкам так гоняют?
— Вот так уж сложились обстоятельства и судьба повернулась, — говорит бородач неопределенно.
Кто-то замечает, что причина тут одна — нехватка рабочей силы. Некоторое время рассуждают на эту тему. Потом, выяснив и уточнив, сколько еще осталось до конца обеденного перерыва, все начинают подниматься и разбредаться кто куда.
Через некоторое время в бытовке остаются только двое — Софья и Коля Фролов. Софья убирает остатки еды, снимает газеты, сворачивает в них обглоданные и обгрызенные куски — вообще прибирается. Потом ложится на лавку на спину и закрывает глаза. Коля устраивается на другой половине. Их головы оказываются рядом, на одной фуфайке, а ноги — на противоположных концах лавки. Софья что-то бормочет сквозь дрему, и они оба, наконец, затихают.
Но ненадолго. Вскоре в бытовку врывается Славка и орет заполошным пожарным голосом: «Раство-ор!» Коля и Софья вскакивают с лавки. Входят трое научно-исследовательских. Славка хватает носилки, хватает ведра и выскакивает из бытовки. Остальные делают то же. По пути Славика забегает в женскую бытовку-раздевалку. Здесь он многословнее:
— Девушки, раствор привезли! Собирайтесь, пошли да поживее!
И бежит дальше.
Следом туда же забегает Софья. Она не ограничивается одним лишь оповещением о растворе, ее заход действеннее, голос категоричнее:
— Девчата, веселей, некогда мяться! Где у вас ведра, где носилки? Старшая где?
Из раздевалки начинают выходить, и Софья бежит дальше.
Вообще сейчас все здесь бежит, все торопится, все кричит, суетится, сталкивается, чертыхается и устремляется по огромному сквозному коридору в одном направлении — к выходу.
* * *На улице шум и суета: еще бы — народу понабежало со всех пяти этажей. Привезли сразу два раствора: «известку» и «цемент». И все торопятся побольше и побыстрее набрать, потому что, во-первых, он моментально замерзает, во-вторых, он не бесконечен и, в-третьих, чтобы поскорей уйти с холода в тепло. Там — веселенькая картина, настоящее светопреставление. Раствор курится паром, вроде даже дымит и похрустывает на тридцатиградусном морозе, пар сгущается в туман, самосвалы грохочут, опрокидывая кузова, и грохочут, колотя по ним, выбивальщики, слышится какое-то жужжание и гогот, — словом, ад. И в этом аду, в этом дыму и тумане корчатся, ежатся и приплясывают в фуфайках, куртках, в шапках, кепках, платках и черных сатанинских шлемах.
Славка и Софья в ожидании своей очереди отплясывают возле пустых носилок нечто похожее на краковяк. Славка в такт приговаривает: «Эх, и маманя Груня, да и папаня Груня, да и та-та да ра-та…» Софья, снявши рукавицы, подсовывает руки под Славкину куртку, под свитер, под рубаху, аж к самому телу.
— Да ты что, чокнулась — они ж холодные! — ошалело кричит Славка.
— Ничего, грей, — хохочет Софья. — Мужики для того и живут, чтобы женщин греть.
— Правильно! — отзываются из толпы и вокруг поощрительно смеются, особенно громко и поощрительно — девушки.
Постепенно толчея перемещается от того места, где вывалили раствор, к подъемнику. Подъемник — это металлическая мачта, которая вздымается выше уровня пятого этажа и по которой вверх и вниз бегает деревянная площадка, приводимая в движение тросами. Эта площадка и поднимает носилки и ведра с раствором на этажи. Сюда-то и перемещается давка, и здесь начинают вспыхивать короткие конфликты. Вон один из научно-исследовательских отстаивает свои права:
— Ты куда? За ним наша очередь! — кричит он.
— Отсади, — слышится с угрозой.
— Моя очередь!
Но он не знает, с кем имеет дело.
— Ну, ты, я тебе сделаю сейчас очередь. Сделать?
И нечто злобно-нутряное, из чужой непонятной жизни смотрит в упор на научно-исследовательского косыми, узенькими щелками глаз. И он отсаживает.
Славка действует в этой обстановке молча, быстро, четко, он весь собран и движется, чуть вытянув голову вперед и словно бы вынюхивая воздух, как собака. Наконец, подходит время подъема его раствора, — ну, и раствора его подшефных. Но тут обнаруживается, что некому принимать там, на этаже. Их головы — Коли Фролова и его напарника — только что торчали из окна, а теперь не видно. Им кричат и поодиночке, и хором, но их нет.
— Надо их разыскать, я побежал, — бросает Славка и рысью устремляется к подъезду.
Спускается пустая площадка, ее начинают загружать. И перегружают. Она доползает до четвертого этажа, но в это время в предельно натужившемся подъемном механизме что-то отказывает, и площадка вместе с полными носилками и ведрами стремительно летит вниз.
Все отбегают от подъемника, у его подножия раздается страшный грохот, и брызги раствора летят аж до второго этажа. А все тут же плотной кучей придвигаются к носилкам и смотрят, что там от них осталось.
Софья, накладывавшая раствор в последние пустые носилки, услышав грохот, оборачивается. Она видит сгрудившуюся толпу людей, которые смотрят вниз, куда-то себе под ноги. Она, не глядя, отшвыривает лопату и бежит к подъемнику.
— Славка! Славка! — кричит она, пытаясь пробиться через толпу в центр, туда, куда все смотрят. Она силой хочет раздвинуть спины и не может. Лицо ее бледнеет, ноги слабеют. И она начинает истошно вопить: — Славик! Сла-а-авик!
— Здесь я, чего кричишь, — слышится за ее спиной смеющийся голос Славки.
— Да чего же ты не отзываешься-то, язва! — орет Софья на Славку, бьет его пятерней по лицу, и, схватившись рукою за грудь и выдохнув: «Господи!» — садится прямо в снег и плачет.
