Ольга Гуссаковская - Перевал Подумай
— Уступите вы ему этот кусок, Аркадий Викторович, не пожалеете! Нагородит он там, вероятнее всего, чушь, но что не так — можно будет исправить в процессе доводки, а зато мы за ним будем как за каменной стеной.
Все верно: огородил-таки их Яков Никанорович круглыми и ладными словами. Отсиделись без урона. Одного только не мог понять Аркадий Викторович: какую роль играет он сам во всей этой истории? Имя его упоминается, правда, а дело уплыло из рук и не заметил как. Сразу после совещания у директора Гольцев надолго засел в кабинете Лунина. Ясно, говорили о проекте, о чем же еще? А его даже и не подумали позвать.
Теперь Аркадию Викторовичу все время казалось, что жизнь в институте словно бы отгорожена от него прозрачной, но непроницаемой стеной. Все люди по одну сторону, а он — по другую. И что бы он ни говорил и ни делал, это никого не коснется по-настоящему, никого не взволнует. Это чувство особенно усилилось после совещания, как и чувство зависти к упорству Ремезова, его убежденности, умению заглянуть в завтрашний день. Все чаще и чаще свою горечь и досаду на себя он топил в вине…
Как занесло его после работы в темноватую и довольно непривлекательную забегаловку с пышным наименованием «Хризантема», он и сам не знал. Так получилось.
Он не помнил, когда именно покинул безразлично-гостеприимный кров этого заведения. Обломки мыслей ворочались тяжело, как испорченный часовой механизм. Он словно проваливался временами в небытие, и эти провалы вызывали у него неизъяснимый ужас, который был страшен тем, что не находил себе выражения вовне, а гнездился в неподвластных воле глубинах мозга.
Синяев карабкался по знакомой лестнице, машинально отирая рукавом холодный пот с лица. Вот и дверь. Знакомые шаркающие шаги жены, лязг замков и цепочек. Перед этими привычными звуками ужас отступил, но что-то раздражающее, тревожное еще осталось, и оно требовало разрядки.
— Какого черта ты еще там возишься?! Заснула?! — с порога обрушился он на жену, и сразу стало легче. — Запирается на десять замков, точно кому-то нужна!
— Но ты же сам говорил… вещи, — запинаясь, начала Туся.
— Вещи, вещи! На то и без дела сидишь, чтобы их стеречь! Все равно ни на что другое не годишься… Нинка дома? Дома, я спрашиваю?!
— Дома. Голова у нее болит. Упала, говорит, на катке, а я вот думаю…
— Ты думаешь! Новое дело: век не думавши жила, а теперь она, видите ли, думает! А эта тоже хороша — в техникуме учиться пороху не хватает, а по каткам бегать — пожалуйста! Ну, погоди, я с тобой поговорю!
Аркадий Викторович стремительно влетел в комнату дочери и не сразу понял, что остановило его на пороге. Комната ослепила чистотой. Исчезли рваные чулки и тряпки из углов, исчез и нелепый коврик с розовой девой. Нина сидела возле окна и штопала белье. Голова по-старушечьи повязана материным пуховым платком. Одни глаза смотрят.
— Это ты что же? Что все это означает?! — начал он сначала недоуменно, потом привычно переходя на крик.
— Не ори. Надоело, — сказала Нина немного невнятно из-под платка, но с такой презрительной твердостью, что он, как это бывало и прежде, смолк. — Ты уже и на человека-то не похож, а тоже еще, требуешь чего-то… Алкоголик несчастный!
Она сорвала платок с головы, швырнула на стул. По лицу растекся багровый синяк, но ей, видимо, и дела не было, какое это производит впечатление.
— Что… что это? — уже совсем ошеломленно пролепетал Аркадий Викторович.
— Это лучше, чем многое, что бывало со мной прежде, — ответила она с болью. — А тебе и дела не было ни до чего. Ты думал что? Если у дочери есть тряпки и деньги, так это и все, что ей нужно от отца? Да я человеком не была, понимаешь?! Чуть не погибла, а ты… Да что там говорить? Как бы я хотела начать другую жизнь! Но не знаю, как и выйдет ли… Это я не для тебя говорю, ты и этого не поймешь.
Аркадий Викторович задыхался. Ему казалось, что он нырнул на страшную глубину и нет сил вынырнуть, хотя легкие теряют последние капли воздуха. Комната сначала медленно, потом быстрее закрутилась перед глазами.
Нина успела подставить стул, иначе он рухнул бы на пол. Молча вышла, принесла смоченное холодной водой полотенце, положила на лоб. В комнату опасливо заглянула Туся:
— Что это с ним? Господи, а вдруг инфаркт…
— Никакой не инфаркт, просто перебрал, как всегда, а тут еще и выкричаться не дали, — с усталой злостью ответила Нина. — До чего же мне все это надоело, если бы только кто знал!
Она снова вернулась к окну и, не обращая больше внимания на отца, принялась за прерванную штопку.
Видя, что поле деятельности свободно, а Аркадий Викторович по-прежнему тихо сидит на стуле, откинув голову и закрыв глаза, Туся бочком подобралась к нему, поправила полотенце, покрутилась по комнате, вышла, вернулась с пледом и остановилась в недоумении — как бы его пристроить? Но тут Аркадий Викторович открыл глаза, молча сбросил с головы полотенце и вполне твердо направился в свою комнату.
— Ты бы еще ноги ему облобызала, — горько сказала Нина.
— Ну как же? — пряча глаза, почти прошептала Туся. — Ведь я никогда не работала, а он мне муж, он нас кормит, как же я могу иначе? Вот ты… Тебе он отец, а ты грубишь…
Нина ничего не ответила, только внимательно посмотрела на мать. Туся поняла ее по-своему, закивала согласно:
— Да, да, ты другая, я знаю… Ты и живи по-своему, я ведь ничего… я не против. Я глупая, конечно, но я уж с ним останусь. Ведь он только хорохорится, что сильный, а удача-то от него давно ушла… давно. И никому он, кроме меня, не нужен такой. Поймет — не поймет, а я все рядом буду, вдвоем и в беде легче.
Глава VIII
Виктор и Валя пришли в клуб строителей, где готовилась выставка, позднее обычного — в управлении было комсомольское собрание. Говорили там обо всем: о плане, о простоях по вине заказчика, о новом почине в соревновании и о равнодушии «стариков», которым лишь бы стаж заработать, о нечистом на руку прорабе, которого тут же решили осветить «прожектором». А еще единогласно приняли предложение Виктора рекомендовать Валентину Берендееву в бригадиры комсомольско-молодежной. Часть людей останется из бригады Большаковой, часть придет из других бригад.
Вале предоставили слово. Вокруг был свой, понятный ей народ — строители. Приметив среди остальных Надю и Веру, она весело подумала: «Девчата вы хорошие, да с ленцой. Но у меня уже не будете мусор на собаке возить! Некогда станет!»
— Я недавно в этом городе, — начала она обычной фразой и тут же поправила себя: — Но «недавно» — это еще не значит, что я чувствую себя здесь случайным гостем. Город наш мне нравится, даже очень. Он так молод! И мы тоже. А ведь у нас, молодых, все лучшее впереди. Вот я и хочу, чтобы будущее нашего города стало прекрасным. Мы не должны оставаться в стороне, когда речь идет о том, каким нашему городу быть завтра. Потому комсомольцы нашего управления вместе с горкомом ВЛКСМ организуют выставку, где будут показаны генеральный план строительства нашего города, макеты новых жилых районов. Ведь нам же будет интереснее работать, когда мы увидим все это!
Валя перевела дыхание.
— Мы, строители, все равно что пионеры в новой, никем еще не открытой стране завтрашних домов и улиц. Вместе с архитекторами только мы, наши руки могут сделать их или безликими, серыми, или самыми прекрасными на земле. Может быть, я говорю сбивчиво, я волнуюсь, но так хочется, чтобы вы поняли меня! Мы не имеем права работать плохо, даже средне. Потому что средне это уже серость, а из нее никогда не родится истинная красота. Мы должны работать отлично!
Раздались аплодисменты.
— Но надо сказать, — горячо продолжала Валя, — что с качеством работ у нас не все еще обстоит благополучно. Иной раз бывает: купишь в магазине красивую вещь, платье, например, а пуговицы на нем — глаза бы не смотрели на них. Естественно, мы огорчены, возмущаемся даже… А не думаем, что то же самое может испытывать и новосел, въехавший в квартиру, где мы, строители, что-то недоделали. Получается же так не потому, что мы не хотим или не можем работать. Видимо, не умеем мы как следует бороться с тем, что нам мешает: простоями, некачественными стройматериалами, браком. Паспорт качества у нас введен, но заполнять его мы должны не формально.
— Это верно! — подтвердил чей-то звонкий голос.
— Еще я хочу сказать вот о чем. — Валя по привычке поправила легкие волосы. — В нашем управлении пока нет бригад, работающих на хозрасчете, а ведь об этом методе говорилось на съезде партии, пишут в газетах. Вот и я предлагаю: перейти на хозрасчет самим и вызвать на соревнование одну из молодежных бригад Братска. Пусть нам трудно будет поначалу, но мы не должны отступать. А потом, кто знает? Может, мы еще и опередим их? Мне, во всяком случае, хочется верить в это.
* * *…Валя еще раз окинула взглядом знакомые макеты домов, фотографии на стендах. Да, теперь все хорошо, все на месте. А сколько было хлопот! То свет неправильно падает (в жизни не думала, что это так важно, а оказалось — еще как!), то проход загородили…
