Ильяс Есенберлин - Схватка
— Примет, примет, — засмеялся Жариков, — ты видишь и у него на глазах слезы. Он тоже по нас соскучился! Ну, здравствуй, здравствуй, старина, ты еще нас не совсем забыл? Ну вижу, вижу, что не забыл! Ладно, друзья, чем здесь, в палатке, сидеть да чаем пробавляться, давайте выйдем на простор. Ведь последние ясные дни стоят, потом и не погуляешь!
Вчетвером они вышли из палатки и пошли по степи. Закурили. Заговорили о работе, о последнем собрании и о том, что Нурке Ажимов сердится, а на что сердится — понять трудно, ведь он сам начинал эти работы — так кого же еще винить? Но об этом говорили сдержанно, не договаривая до конца. Скорее, не говорили, а намекали. Бекайдар чувствовал себя очень неловко. Ведь он понимал, почему люди так сдержанны, а разговоры их столь уклончивы. И вдруг Жариков воскликнул:
— Э, да к нам еще кто-то едет. Смотрите-ка, смотрите, прямо, как в ковбойском фильме.
Действительно, два всадника скакали к ним во весь опор. Один впереди, другой сзади. У первого всадника была легкая и какая-то очень вольная посадка — он словно играл с конем.
— Гогошвили! — засмеялся Ержанов.
— Он самый! — Да горца за десять верст распознаешь, — подтвердил Афанасий Семенович. — Как он сидит, подлец!
— А сзади Васильев, — сказал счетовод, — тоже научился держаться в седле. Но до Гогошвили ему все-таки далеко.
— Подождем, — сказал Даурен, и все остановились.
— Ну, друзья, вот что значит, метишь в ворону, а попадешь в корову, — закричал Гогошвили, подскакав и осадив лошадь, — вы смотрите-те, что мы привезли: целого киика! Как моя лошадь выдержала — не знаю, ведь в нем пуда два не меньше.
— Зато в тебе вес мухи, — засмеялся Жариков.
Действительно, целый небольшой киик был приторочен к седлу Гогошвили. Проделали это несомненно умелые руки — киика привязали с обеих сторон так, что голова и ноги приходились под живот лошади.
— Э брат, хорошо, что не попал инспектор, — сказал Жариков, подходя и рассматривая добычу, — за это, знаешь, вашему брату полагается?
— Да ведь случайно вышло.
— Ты мне сказки-то не рассказывай, — отмахнулся Жариков. — Знаем мы эти случайности! У меня так же бойцы то козу подстрелят, то парочку фазанов принесут, и все случайно. Товарищ Васильев, от этого кавказского человека всего можно ожидать, а вот на вас я никак не надеялся.
— Да нет, правда, правда, — подтвердил Васильев, рассмеявшись и слезая с седла. — Привет, дорогие товарищи! Даурен Ержанович, давайте я вас обниму! Тут что вышло? Мы возвращались с дальних шурфов и вдруг видим мчится стайка кииков, а за ними два матерых волка бегут!
И так не торопясь, сволочи, бегут, вразвалочку. Сразу видно, что в засаду их гонят. А там небось еще штук пять этих зверей сидит. Я знаю волчьи повадки. Сам в степях вырос. Ну, я и говорю Гогошвили: «Пали в волков». Но разве на всем ходу хорошо прицелишься? — Вот и вышло: стреляли в разбойника, а попали в безвинную тварь.
— Ну, хоть она безвинная, да вкусная, — сказал Даурен, осматривая киика. — А волки, значит, целы остались?
— Убежали, сволочи, — выругался Гогошвили.
— Сволочи чаще всего убегают вовремя, а вот невинные-то... — покачал головой Даурен. — Ну, ладно, снимайте вашу жертву и идем ко мне. Я кое-что вам хочу показать. А из этого отличный шашлык выйдет. Что ж, загуляем на просторе, друзья, раз уж день такой.
Через пять минут киик был в походной кухне, а гости сидели в палатке и рассматривали образцы пород.
— Да, интересно, очень интересно, — сказал Гогошвили, вертя в руках то серые, то зеленоватые, то бурые камни. — Ну, конечно, все это надо в Алма-Ату отослать. Здесь, в нашей лаборатории, мы можем провести только самые примитивные полевые анализы, но на глаз сразу могу сказать: стоящие образцы. Недаром вы, Дауке, побродили по горам.
Гогошвили, несмотря на свою молодость, был уже опытным геологом, а главное — у него были здорово развиты воображение и интуиция. За это его Даурен уважал особенно.
— Так вы что, так и думаете здесь оставлять Даурена Ержановича? — вдруг возмутился молчавший до сих пор Никанор Григорьевич. — Мы ведь и приехали узнать, как тебе тут живется, Дауке. Смотри, если что не так — мы такой шум поднимем. Я хоть молчалив, молчалив, но за тебя любому глотку порву.
— А я давно уже жду к себе Даурена Ержановича, — сказал Васильев.
— Да что вы лезете с советами! — вдруг закричал Гогошвили и бросил камень, который он вертел в руках на стол. — Что он сам не знает, что делать, в какой отряд ему ехать? Что он глупее всех нас, что ли?
Жариков засмеялся.
— Не бойся, Гогошвили, никто у тебя не собирается отнимать Даурена. Твой, твой он будет! Не пустим мы его к Васильеву!
А Даурен слушал и думал:
«Вот люди! Хорошие вы, в сущности, создания, а почему-то редко стоите друг за друга. Поэтому и ходит в мире несправедливость. А если бы все мы пошли на нее скопом, от нее бы, проклятой, и следа бы не осталось. А вот такие, как Ажимов...»
И тут как раз Нурке Ажимов вместе с Ведерниковым вошли в палатку.
«Значит, и Еламан тут, — остро подумал Даурен, — они всегда ездят вместе. Значит, верно я почувствовал — первый визит главного геолога будет ко мне».
— Здравствуйте, Дауке, — сказал Ведерников, робко кланяясь, — вот подскочил к вам на мотоцикле.
— Да уж это понятно, — неприятно улыбнулся Нурке, — куда конь с копытом, туда и рак с клешней: куда начальник — туда и комсорг. Здравствуйте, друзья, — да у вас тут, я вижу, настоящий той готовится, проходил мимо столовой, заглянул, а там киика разделывают. В чем дело, спрашиваю, отчего «пальба и крик и эскадра на реке»? Говорят: Даурен Ержанович велел. Так верно — той?
Все молчали: всем вдруг стало отчего-то трудно дышать, всем казалось, что их накрыли за каким-то чуть ли не преступным делом. И тут вдруг заговорил обычно молчавший счетовод.
— Тоя нет, товарищ научный руководитель. А киик под пулю подвернулся случайно («Да-да-да», — иронически покачал головой Нурке), совершенно, совершенно случайно! Стреляли в волка, который бежал за ним, а попали в него! Ну, а собрались мы затем, чтоб повидаться с Дауке и справиться о его здоровье.
— Так что, вы разве заболели, Даурен Ержанович? — обеспокоился Ажимов. — Ай-ай-ай! И наверно, все после того купанья? Вот моему сыну тоже что-то неможется. Лихорадит его! Бредит парень! Простудился, наверно! Так вы верно больны, Дауке? А что же не лежите?
— Чтоб справиться о здоровье друга — не обязательно, чтоб друг болел. Вы так хорошо знаете русские обычаи и пословицы, так что даже странно как-то... — не смутился Никанор Григорьевич.
— Понятно! И спасибо за консультацию насчет русских обычаев, — слегка поклонился Ажимов.
— А вам что, не нравится, что мы здесь? — вдруг очень прямо спросил Жариков.
— Ой, боже мой, — прижал руки к груди Ажимов. — Почему мне что-то должно не нравиться? — Да собирайтесь у кого угодно и когда угодно. Я так же, как вы, уважаю Даурена Ержановича! Он мой учитель, я посвятил ему свою книгу...
— И отослали его сюда — за сто верст от нас и за сорок верст от себя! — вдруг окончательно осмелел старый счетовод. — Знаете, это как-то даже нелогично. Все стремятся к нему, все хотят получить от него совет, а вы, который больше всех знаете, сколько он стоит, угоняете его бог знает куда.
— А что, в Колыму я его угнал? На край света? Да! Странные у вас, друзья, представления, о профессии геолога, странные! — усмехнулся Ажимов. — Ну, надеюсь, что хоть Даурен Ержанович иного мнения? — он поглядел на Ержанова, но тот молчал и смотрел на свои образцы. Тогда Ажимов резко повернулся к Гогошвили.
— Ну, так как день сегодня все-таки рабочий — суббота, я бы все-таки попросил вас познакомить меня с работой вашего отряда.
— Всегда готов, — улыбнулся Гогошвили, показывая сверкающие зубы. — Прикажете начать?
— Да, пожалуйста! Только выйдем отсюда. Не будем мешать веселью наших друзей. Афанасий Семенович, а вы не желаете пойти с нами, ведь это тоже вас отчасти касается?
— Да нет, пожалуй, не стоит, — вежливо ответил Жариков. — Я ознакомился довольно подробно со всей отчетностью отряда.
— Это что? Даурен Ержанович ознакомил? — спросил насмешливо Ажимов.
— Да нет, Мне сам товарищ Гогошвили доложил. Так что я в курсе!
...Через час, мчась назад по степи, Ажимов сказал Еламану:
— Ну, кажется, на этот раз ты прав! Во всем прав! Если бы ты видел, как они перепугались, когда я вошел в палатку. И лица у них были, как у заговорщиков! А самое главное, и мой сын сидел там за столом. И его они, видно, чем-то купили.
И Еламан спокойно, не поворачиваясь, ответил:
— Да, это и был действительно штаб заговорщиков, Нурке. А собрались они для того, чтобы решить, как действовать против вас.
Серая сухая степь мчалась мимо них. И снова ни куста, ни тени, ни бабочки.
— Останови машину, я пересяду к тебе, поговорим, — сказал Ажимов. — Я вижу, что надо что-то действительно предпринять и немедленно.
