Константин Волков - С тобой моя тревога
— Еще раз пересчитайте, — посоветовала Ольга недружелюбно.
— А теперь вы пересчитайте, — кассир, наконец, вручил ей деньги.
Ольга пересчитала. Денег выдали много. Слишком даже много! Зарплату вперед за полмесяца. И на дорогу. И на гостиницу. И еще какие-то… Она завернула деньги в командировочное удостоверение…
— Что у вас, Лихова? — спросил Дорофеев.
— У меня что? Вот что хочу сказать… Деньги мне вы доверили… Наверное, сомневаетесь… Кассир так каждую трешку поглядел, как сфотографировал… Так я…
— Ну что вы говорите, Лихова? — перебил ее Дорофеев. — В вас никто не сомневается! Учитесь и возвращайтесь.
— Так я, раз доверили, не подведу! Побожусь, если хотите…
— Божиться не нужно. Езжайте спокойно… Еще что у вас ко мне?
— Больше ничего. Спасибо за добрые слова… — она потопталась секунду-другую, потом махнула рукой. — А!.. Вот чертовщина получается!.. — и улыбнулась растерянно. — Пойду я, значит…
Дорофеев добродушно рассмеялся.
Ольга вышла на улицу. Чуть в стороне, за фонтаном, она приметила автобус Василия. Подошла. Заглянула через стекло. Василий читал книгу. Ольга постучала.
— Пусти-ка, что скажу тебе.
Василий открыл переднюю дверь. Ольга взобралась в автобус, села у двери. Протянула ему командировочное удостоверение.
— На-ка, разворачивай, читай! Уезжаю ведь я…
Василий недоверчиво поглядел на Ольгу, нахмурился.
— Куда уезжаешь?
— Учиться! Читай, говорю!..
Он расправил в трубочку свернутое командировочное удостоверение, и лицо его прояснилось.
— Вот это хорошо! — воскликнул Василий. — Это что надо! А ехать-то когда? Сегодня уже?..
— Сегодня, сказали…
Он поглядел на часы:
— Через полчаса гудок… Я успею тебя до общежития подбросить. Ты пока собирайся, а я как отвезу конторских, так за тобой. На вокзал провожу. Поехали!
— Да чего мне собираться-то? Я вся здесь, собранная! — рассмеялась Ольга.
— Что же, так вот и поедешь? — удивилась Валя Орехова. — В этой шубе на рыбьем меху?! Это здесь пока тепло, а там дрожжи продавать в этом костюмчике. И туфли — не то… Там, знаешь, какой холодище?! Девочки! — обратилась она к Любе и Рите. — Вы видали такую сумасшедшую!
Валя решительно выдвинула свои чемодан из-под кровати, пошвырялась в нем и бросила на кровать шерстяные носки, пуховый платок оренбургский, припорошенный, как инеем, нафталином. — Только платок не порви. Мама подарила… У Зинки боты есть прошлогодние… Где они, девчата?
— Сейчас сама придет и найдет…
— Да не надо, девчата! — попробовала отказаться Ольга.
— Молчи, глупая! Там уже на лыжах ходят. Когда поезд? Тебе до Ташкента любым, а там — пересадка. Я тебя провожу.
— Не надо провожать! — испугалась Ольга.
— Почему не надо? И Люба вот поедет. Ей в техникум не идти.
Ольга наклонилась к розовому уху Вали, прошептала:
— Василий провожает… На автобусе…
— А-а-а!.. — понимающе протянула Валя и задышала в шею: — Это у вас серьезно, да?.. Вот здорово, Олька!..
Девушки нашли маленький чемодан и помогли Ольге уложить в него немудреные вещички. Потом пришла Зина и нашла ей свои боты.
— А у подъезда персональный шофер ждет, — сказала языкастая Зина Ольге. — Я говорю: заходите, товарищ Грисс, а он начал робеть, даже закашлялся от смущения!..
— Я побегу! — засуетилась Ольга.
— Посидим, девчата, — предложила Валя. Они сели, минуту помолчали.
Валя поднялась первой.
— Ты, главное, учись хорошо. У нас таких машин не было раньше. Тебе остальных учить придется…
— Да уж постараюсь. Вы на мое место не пускайте никого, — попросила Ольга.
— Через наши трупы! — заверила Зина…
Ольга положила чемоданчик на сиденье и присела на перильце, отделяющее шофера от пассажиров.
— А мы не опоздаем на поезд? — спросила встревоженно она.
— Поездов много, — успокоил Василий. — Можно позвонить на вокзал. Знаешь что… Заедем ко мне… Если хочешь, конечно! Ты только ничего не подумай!
— А соседи как? Болтать не станут?
— Да что тебе соседи?
— Ладно, поехали.
Она села у двери, а когда машина тронулась, встала.
— Можно, я вот сюда сяду? Где в колхоз ехала… Здесь я как пассажирка вроде, а там — с тобой. Понимаешь? — Ольга перебралась на широкую теплую крышку над мотором.
Василий остановил машину перед гастрономом.
— Перекусить возьму.
— Я не хочу.
— Захочешь. С собой возьмешь.
Он вернулся с буханкой хлеба и свертками.
Все остальное время Василий и Ольга молчали.
Молча поднялись на второй этаж. Василий отпер дверь, включил в прихожей свет, пропустил Ольгу вперед и предупредил:
— Постой здесь. Загоню Найду на балкон, не укусила бы… Найда! Сюда! — позвал Василий.
На его голос в двери показалась овчарка. Собака потянулась, припав на передние вытянутые лапы, и зажмурила глаза от яркого света. Он указал ей на другую дверь, и собака послушно шмыгнула на балкон. Василий пригласил Ольгу:
— Входи, пожалуйста.
Ольга огляделась. Ее внимание сразу привлекло обилие картин на стенах. На одной она узнала мост и обрывистый берег противоположной заводской стороны и круглую красную крышку водокачки справа от моста. А это тоже что-то очень знакомое: на табуретке сидит солдат и надевает остроносую туфлю, а сбоку стоит начищенный сапог и из его голенища свисает край портянки. И еще рисунки: голубые купола, венчающие вознесенные к небу порталы древних зданий. На одном рисунке изображен край каменистой дороги, пролегающей над бездонной пропастью, и на самом краю обрыва — руль автомобиля, воткнутый в расщелину.
— Это на перевале, — пояснил Василий. — Прошлый раз мы немного до него не доехали. А вот это место узнаешь? — Он показал на рисунок: обрывистый холм над шоссе и на холме огромное ореховое дерево. Человеческие фигурки около ствола совсем крохотные. — Узнаешь?
— Мы здесь плов ели, да?
— Точно. А вот это?
— Вход в пещеру к первобытным людям, — угадала Ольга. — Это все ты рисовал, да?
— Я…
— Этого солдата я где-то видела…
— Во Дворце… Там и другие мои работы выставлены, только ты смотреть не захотела, — сказал он.
— Я же не знала… Ты обиделся, да?
— А, чепуха! Ты пока смотри, а я соображу что-нибудь.
— Не беспокойся, прошу тебя.
Она продолжала разглядывать картины. Вот еще такая же картина, только большая: край дороги, след шин у самой кромки обрыва и, как крест, — воткнутый над тесниной автомобильный руль. На черном круге можно даже прочесть вырезанные ножом буквы: «Андрей. Лиза». Из кухни послышалось шипенье, запахло раскаленным маслом.
— Кто такие Андрей и Лиза? — громко спросила Ольга.
— Лиза — моя жена… А Андрей — брат ее, — услышала она и замерла перед картиной. Василий показался в проеме двери, прислонился плечом к косяку. — Лиза последние дни ходила… Андрей ее к матери вез. Рожать… Гололед был на перевале… Этот руль там и раньше стоял. От другой машины… Шофера на память о погибшем шофере врыли. И как предупрежденье остальным… Буквы я сам подрисовал, для себя…
— Когда это случилось, Вася?
— Скоро три года… в декабре… Иди сюда, здесь теплее, плита горит…
Она с ревнивым чувством окинула взглядом стены, но среди картин не увидела ни портрета, ни фотографии женщины. Не было фотокарточки и на низком полированном столике со стеклянной столешницей. На столе стойла лишь керамическая ваза и чашка. В вазе вместо цветов — толстые и тонкие кисти, павлинье перо, похожее на большой зеленый глаз с золотистым зрачком, разноцветные карандаши.
…Они ели яичницу с колбасой со сковороды. Вошла Найда, постояла сбоку Ольги и доверчиво положила тяжелую голову ей на колени.
— Не укусит, — убежденно произнесла Ольга. — Как ластится — не укусит. — Поведение собаки растрогало молодую женщину.
— Дай ей колбасы, — посоветовал Василий. — Сейчас суп ей доварится… Мы с ней на концентратах привыкли.
— Ты давно рисуешь? — поинтересовалась Ольга.
— Еще в школе. Потом в армии. Я тебе сейчас одну начатую покажу. — Он ушел в комнату и вернулся с рамкой, обтянутой холстом. — Узнаешь?
На холсте была изображена женщина. Она сидела на чем-то высоком, не касаясь ногами пола, чуть наклонившись вперед и упираясь ладонями в сиденье. У нее были узенькие острые плечи и маленькие груди. Лицо едва прорисовано несколькими штрихами: выпуклый лоб, маленький прямой нос и широко поставленные вопросительные глаза. Прядь черных волос прикрывала часть лица.
— Похожа? — спросил Василий.
Ольга зарделась от смущения и радости.
— Очень! — воскликнула она.
— Вернешься — дорисую. Пей, пей чай, остынет… — Он поставил холст на пол, сел к столу.
