Агния Кузнецова (Маркова) - Чертова дюжина
– Карта военных действий, – с гордостью сказал старик, – неделю, не разгибаясь, сидел – и вот… – Он отошел от карты, полюбовался ею издали.
На карте линия фронта была обозначена маленькими гвоздиками.
Толя и Саша склонились над картой.
– Вот он! – оживленно показала Саша на крошечную точку.
– А линия фронта все еще совсем близко… – сказал Витя. – Вот, Сергей Федорович, в этих лесах мы партизанили…
Старик стоял сзади ребят и, закинув за спину руки, с любовью смотрел на них.
Разговор прервал приход Петра Сергеевича. Ребята вспомнили, зачем пришли они к Ковалевым, и наперебой принялись рассказывать инженеру историю с горными духами.
Петр Сергеевич, старик и старушка внимательно слушали сбивчивый рассказ Саши и Вити, перебивая вопросами и восклицаниями.
– Да вы по очереди и по порядку, – предложил Сергей Федорович.
Витя стал рассказывать, и, когда дошел до описания того, как все ребята, не раздеваясь, свалились на постели и уснули крепким сном, Петр Сергеевич громко рассмеялся. Он прошелся по комнате, закуривая папиросу, и сказал:
– Был я, ребята, в этой пещере и слышал о ней много раз. Дело тут вот в чем: в котловине нет выхода туманам, они плывут там, ползут, клубятся, принимают различные формы. Заходящее солнце, вероятно, окрашивало туман в цвет пламени. – Петр Сергеевич положил руку на плечо Вити и, посмеиваясь, добавил: – Ну, а фантазия и повышенная нервозность помогли вам нарисовать фигуры улетающих женщин и парящих птиц…
– Да честное слово, мы их видели, Петр Сергеевич! – горячо сказала Саша.
– А я и не говорю, что не видели, – возразил Ковалев. – Только видеть их помогли вам ваша фантазия и взвинченные нервы. А насчет вашего заболевания я думаю так: в закрытой пещере есть выходы какого-то вредного газа, вероятно углекислого, и вы им надышались. Одним словом, все выходит по басне дедушки Крылова: «А ларчик просто открывался». Мы с вами сходим в долину горных духов и посмотрим ее еще раз.
– Петр Сергеевич, а почему же река побежала в другую сторону и вместо скалы с пещерой одни камни остались? – спросила Саша.
– Ну, а в этом совсем нет ничего удивительного, – ответил Петр Сергеевич, усаживаясь в кресло. – Вероятно, произошел большой обвал, гора разрушилась, а русло реки изменило свое направление. На Байкале это бывает довольно часто.
В дверях послышался горький вздох, и старушка ушла в кухню.
– Это она знаете, почему вздыхает? – с улыбкой сказал Петр Сергеевич ребятам. – Жалеет, что жизнь слишком просто устроена, чудеса развенчаны, горные духи разоблачены.
Петр Сергеевич замолчал, и Сергей Федорович, воспользовавшись этим, положил ему на колени карту.
– Видишь, как линия фронта изогнулась? – сказал он, сдвигая очки на кончик носа.
И все склонились над картой.
В сердце, что есть и было, навсегда оставляет следы
На другой день погода была пасмурная. Однотонные серые тучи закрыли небо. Несколько раз нерешительно начинал брызгать крупный дождь, но разойтись так и не осмелился. Погода настраивала к молчанию, а свежесть воздуха – к особенной быстроте работы. К концу дня Мирошка и Витя заканчивали второй урок. Не разгибаясь, они с азартом разбивали кайлами глыбы речника, сбрасывали на тачки Толи и Славы, а те отвозили их на бутарку и бегом возвращались обратно. Сосредоточенно и уже умело работала Саша гребком. Под ровной струей воды она перемешивала породу. Песок и мелкая галька проваливались в дырочки железного грохота, и вода уносила их вниз по желобу. Изредка Саша открывала свальный люк. Дина подставляла тачку, в нее с шумом сыпались крупные мокрые камни. Она подхватывала тачку и увозила камни на отвал.
В пять часов на участок «Чертовой дюжины» пришел Аполлон Иннокентьевич Домбаев. К перемене погоды у него болели зубы и ноги. Щека у него была повязана шерстяным платком. Он хромал и ругался по каждому поводу. Аполлон Иннокентьевич не спеша убавил приток воды, из бутарки вынул деревянные решетки. Под ними, за плинтусами, образовался заилившийся пласт. Нужно было отмутить пласт, и Домбаев, умело регулируя приток воды, чтобы она не выбила мелкое золото и шлихи, осторожно очистил сначала первый плинтус, затем второй. Прометая желоб волосяной щеткой, он аккуратно смел с третьего плинтуса в подставленный лоток обозначавшееся уже золото.
Ребята обступили Аполлона Иннокентьевича и молча следили за каждым его движением. Он отошел к речке и в приемке со спокойной водой начал промывать золото. Ребята осторожно двинулись за ним и, опасаясь дурного настроения Домбаева, остановились на некотором расстоянии.
Аполлон Иннокентьевич погрузил в воду лоток и, чуть наклонив его от себя, легко и уверенно отмучивал легкие пески. Золото и шлихи оседали на дно лотка, а гальку Домбаев сбрасывал в воду руками.
Азарт золотоискателя победил боль, и вскоре Аполлон Иннокентьевич сдвинул со щеки повязку, подозвал ближе ребят и показал им оставшееся в лотке золото, немного шлиха, а в нем несколько кубиков железного и медного колчедана.
Все это он осторожно высыпал в ложку.
Дина принесла горячие угли, на них подсушила содержимое ложки, и вся бригада направилась на главный стан.
Приемщик золота определил его вес.
Ужинали на главном стане, под навесом, вместе со всеми рабочими.
Неожиданно, размахивая голубым конвертом, под навесом появился Цирен. Он подал письмо Мирошке. Дина, Слава и Толя сидели за одним столом с Мирошкой. Они перестали есть, с волнением поглядывая на конверт. Из-за другого стола шумно выскочили Саша и Витя.
Мирошка повертел в руках увесистый конверт с московским штампом, разорвал его, вынул сложенный вчетверо листок, взглянул на подпись и, вспыхнув от радости, торжественно объявил:
– Тарас Гринько!
Ребята ахнули и со всех сторон так сдавили Мирошку, что он не мог не только читать, но и дышать. Пришлось расступиться.
Тарас Викентьевич писал:
«Дорогие мои ребята! Я пишу буквально на ходу, и хотя письмо мое будет очень коротким, но зато радостным.
Наш город освобожден – это первая радость, о которой вы, вероятно, услышите раньше этого письма. Вторая касается Дины, но знаю, что и все вы, друзья мои, встретите ее с восторгом.
Дорогая Дина! Постарайся спокойно выслушать эти строки. Вчера я разыскал твоего брата Юрика».
Все снова радостно ахнули, а Дина, широко открыв глаза, бледная и дрожащая, смотрела на бумагу, точно не понимая, о чем писал Гринько.
– «Из детского приемника, – продолжал читать Мирошка, – его взяла на воспитание работница трикотажной фабрики Вера Михайловна Измайлова, человек исключительной души. Если бы у меня было время, я рассказал бы вам подробнее, как встретил Юрика с Измайловой в саду и он с криком: «Дядя!» – бросился ко мне. Удивительно, что он узнал меня».
Дина все так же смотрела на письмо широко открытыми глазами, только теперь из них катились и падали на землю крупные слезы, и она не пыталась скрыть их от товарищей.
Дальше Тарас Викентьевич сообщал адрес Измайловой и предупреждал, что вслед за этим письмом Дина получит от нее письмо. Гринько советовал Дине не отказываться от искреннего предложения Измайловой жить у нее.
В конце письма Тарас Викентьевич писал о своем ранении, о том, что теперь, когда наши войска совместно с партизанским отрядом взяли родной город, его назначили на другую работу, в другое место.
Остаток дня все жили под впечатлением этого письма, горячо обсуждая предложение неизвестной им женщины – Измайловой.
Укладываясь спать, Саша сказала Дине:
– Интересно, какая она, эта Измайлова? Тарас Викентьевич пишет о ней: «…человек исключительной души». Верно, это так. Разве плохая женщина возьмет чужого ребенка!..
За перегородкой, на половине мальчиков, до глубокой ночи шел разговор о том же.
– Конечно, ей надо ехать к этой Измайловой, – соглашался с Витей Мирошка.
– А жаль! Вот ведь девчонка, а какая! Все бы они такими были! – повертываясь к стенке лицом и зевая, проговорил Витя.
– Да, жалко, – стараясь сказать это слово обыкновенным тоном, отозвался Мирошка, но в голосе его зазвучала такая грусть, что Витя повернулся и с сожалением взглянул на товарища. Впрочем нежные чувства Мирошки к Дине для него да и для остальных ребят не были секретом.
Мирошка вздохнул и начал раздеваться.
* * *Шли дни за днями, и, наконец, Дина получила письмо от Измайловой.
Милая Дина! – писала Вера Михайловна. – Твой брат Юрик уже полгода живет у меня. Я не имею детей и привязалась к нему, как к родному сыну. Тебе обо всем, наверное, написал Тарас Викентьевич Гринько – этот милый, замечательный человек. Полому повторяться не буду. Скажу только одно – я была бы очень рада, если бы ты, милая девочка, приняла мое предложение и приехала ко мне. И стали бы мы жить втроем в мире да согласии.
