Александр Бирюков - Свобода в широких пределах, или Современная амазонка
6
А кто такие сионисты? Какое им дело до нашего советского золота? И как это можно — средь бела дня грабить иностранный павильон с применением огнестрельного оружия? Или у них там уже совсем никакого порядка нет?
Гнев и возмущение переполняли душу Веры Васильевны. Да и как тут не возмущаться. Ведь это наше золото, может быть, даже колымское или чукотское. А ведь как тяжело оно достается. Вот уже несколько лет промывочный сезон растягивается здесь до декабря. Оставшиеся десятые и сотые доли процента домывают, когда морозы уже доходят до сорока градусов. Вся область следит, когда план будет. И вот какие-то бандиты-гангстеры все хапнули. Что ты будешь делать? Передушила бы их Вера Васильевна собственными руками. А Крафту от этого сколько волнений! Даже представить трудно. И ведь не о себе такой человек волнуется.
Но как же она, Вера Васильевна, может ему помочь? С ее-то ресурсами. Тут же, наверное, тысячи, даже десятки тысяч нужны. А у нее что есть? Ничего, кроме ста рублей долгу. Но эта дурища подождет. Чем же тут поможешь, если хоть все сбережения отдай, и то мало будет. Да и как их отдашь, если книжка на Виктора? А у нее только и есть, что за больничный заплатят. Но ведь и это деньги. Как говорят, одна копейка рубль бережет. А если две копейки? То два рубля? А она даже больничный Шульге не передала — тоже умной ее назвать трудно.
Сунула Вера Васильевна письмо в чемодан (история с открыткой, которую она оставила на столике в передней, научила ее осторожности), сменила полушубок на шубку, валенки на сапоги и опять двинулась на базу. Только больничный захватила. Шульга там днем обязательно появится. И если она его сейчас не увидит, то оставит сменщице, та передаст. Пятьдесят рублей (или сколько ей там причитается?) — тоже деньги. Но мало это, ох как мало. Разве на пятьдесят рублей экспонаты для выставки купишь?
Только Вера Васильевна за порог — Тонька к ней по лестнице бежит.
— Ты куда? — говорит. — Тебе же после ночи отдыхать нужно.
Скажете тоже! Какой тут отдых, если у Антона Бельяминовича беда и престижу выставки опасность грозит.
— Некогда мне, — сказала Вера Васильевна. — Ты чего хотела?
— Мне синьки немножко. А то кончилась.
— После придешь. Я сейчас спешу.
— Да куда ты несешься? Что случилось?
— Бандиты выставку ограбили. Антон Бельяминович просит золотыми изделиями помочь.
— Да ты что! И много украли?
— Сейчас подсчитывают. Но, видимо, на большую сумму.
— А ты здесь при чем?
— То есть как — при чем? А кто же еще Антону Бельяминовичу поможет?
— А деньги где возьмешь?
— За больничный получу.
— Ой, умора! Да сколько там тебе дадут?
— Все равно деньги.
— И на эти деньги ты будешь экспонаты покупать?
— Еще где-нибудь достану.
— Ладно, — сказала Тоня серьезно, — хватит дурака валять. Хочешь знать, что я обо всем этом думаю?
— После скажешь Мне сейчас некогда.
— Нет, ты послушай. Может, тогда и спешить перестанешь.
— Да некогда мне. Чего ты вцепилась?
— А ты слушай. Не отпущу, пока не скажу. Ты со стороны на себя посмотри и на всю эту историю. Ведь дурит тебя кто-то. Ей богу, дурит.
— То есть как это? Аркадию деньги кто отвозил? Кто от него письмо привозил? Не ты?
— Допустим я. Но ты посмотри на вещи трезво. Он из тебя уже сколько всего вытянул? И денег, и подарков. А теперь вот экспонаты понадобились. А ты что получила? Только бумажки. Где двадцать пять костюмов? Где машина? Где рояль немецкий? Где слоники ручной работы? Обман все это.
— Да ты что! — изумилась Вера Васильевна. — А как же письма? А вилла?
— Ну да, — сказала Тоня, — погреба с шампанским грузинского разлива. Да вранье все это. Какие подвалы на сто тридцать восьмом этаже?
— И подвалы! У них там все бывает. А ну пусти!
Вырвалась Вера Васильевна и чуть не бегом по лестнице вниз. А Тонька сверху кричит:
— Да жалею я тебя. И кто-то, наверное, пожалел, раз такую просьбу прислал. Чтобы ты все поняла и успокоилась. Отступись, пока не поздно!
Хлопнула Вера Васильевна дверью. Больше ей нечем свое возмущение выразить. Даст она ей синьку, как же! Пусть хоть чернила в таз наливает.
Шульга на базу еще, слава богу, не приходил. Отдала Вера Васильевна бюллетень Ритке, которая сидит как машина вяжет. А та вдруг оторвалась и говорит:
— Тебя тут из профсоюза спрашивали. Только что заходил.
А ему что? Может, Анна Ивановна пожаловалась? Да рано ей еще. И охрана профсоюзу не подчиняется. Чего ему надо?
— Очень просил зайти. Дело, говорит, важное.
Пошла Вера Васильевна в профком. Она человек дисциплинированный. Как же не зайти, если просят? А председатель очень любезно ее встретил, пригласил сесть и даже форточку открыл, чтобы не так дымно было.
— Дело, — говорит, — довольно необычное. Как вы, наверное, знаете, сейчас в мире идет разрядка международной напряженности. И важную роль в этом деле играют контакты руководителей СССР и США. В прошлом году президент Никсон даже в Москву приезжал.
«Во, — думает Вера Васильевна, — лекцию читает, А я-то здесь при чем?»
— Вы, конечно, понимаете, — говорит далее председатель, — какое значение для всего мира и для каждого труженика в отдельности имеет нормализация отношений между двумя крупнейшими державами, как сильно это должно сказаться во всех сферах жизни, в том числе и на благосостоянии трудящихся — путем взаимной торговли.
Ничего Вера Васильевна не понимает, кроме того, что Анна Ивановна тут, наверное, ни при чем. Она ведь ей японские вещи обещала, а не американские, да и нет вообще американских товаров в магазинах, даже из-под прилавка не бывает. Но раз Анна Ивановна тут ни при чем, значит не жаловалась и неприятностей не будет.
— А нам, — говорит председатель, — нужно со своей стороны эти контакты всячески поддерживать. Не так ли?
Может, хочет, чтобы она заметку в газету написала? Но у них своих писателей хватает. И гораздо грамотнее есть, которые во всем этом лучше разбираются.
— Тут, простите, — говорит председатель и улыбается, — разговоры идут, что у вас какие-то контакты с Соединенными Штатами имеются, что кто-то из ихних ученых очень нашими делами интересуется и вообще дружески к нам настроен. И вам письма пишет. Может, расскажете о нем нашим сотрудникам?
«Вот ведь Ленка, а! Наболтала, значит. Язык ей оторвать мало. И все, конечно, перепутала».
— Иностранных знакомых у меня нет, — сказала Вера Васильевна, — но один наш крупный ученый действительно находится сейчас в США-Канаде и присылает мне оттуда письма.
— Как вы сказали? Где он находится?
— США-Канада, улица Краухунт.
— Это разные страны. Есть США, есть Канада.
— Не знаю, — говорит Вера Васильевна, — у него такой адрес.
— Ладно, — сказал председатель, — не будем спорить. Все равно ваш знакомый — не американец. Извините за беспокойство. Вы мне только его фамилию скажите и полный адрес.
Вот такой непонятный разговор. И оставил он в душе Веры Васильевны смутное беспокойство: «Как это — страны разные? Написано ведь в адресе: «США-Канада», Значит, так оно и есть. Что же, такой большой ученый не знает, как правильно адрес написать? Не может такого быть. С другой стороны, председатель тоже человек грамотный. Вон какую лекцию прочитал. Знает, наверное, что говорит. Почему же Крафт пишет так, а председатель говорит иначе?»
Еле до дому Вера Васильевна добралась. Когда раздевалась, еще подумала, что надо бы спуститься, в ящике посмотреть — может, почта есть. Но ладно, пускай лежит, от Антона Бельяминовича сегодня уже ничего не будет, он и так ее в последние дни письмами забросал с военных самолетов. А остальное пускай лежит. Нет сил даже на первый этаж спуститься.
И как легла она (а время уже одиннадцать, солнышко светит, за окном нормальная жизнь — дети бегают, собаки лают, а она как мертвая), так и проснулась, когда Виктор уже с работы пришел и начал на кухне кастрюлями греметь.
— Ну, ты даешь! — сказал Виктор, когда она на кухню в халате вышла. — А что есть будем?
— Ты бы ночь проработал!
— Работали не меньше тебя! — очень не любил Виктор Степанович, когда дома с едой непорядок, тут он к любой мелочи мог прицепиться, чтобы зло сорвать. — А скажи, когда у Лемешевой дом сгорел?
— А что?
— Так, интересно.
— Она говорила, что в ночь на двадцать пятое. Она двадцать пятого звонила. А что?
— Интересно получается. Дом двадцать четвертого сгорел, она двадцать пятого письмо пишет, и все у нее в порядке, даже лук хочет прислать. Это как получается?
Ну и все, Вера Васильевна. Вот вы и вляпались. Трудно вам было утром за почтой спуститься, теперь расхлебывайте. Просили эту аферистку со своим луком соваться!
— Письмо, что ли, было?