Анна Кальма - Сироты квартала Бельвилль
— Жаклин! — радостно вскрикнул Марсель. — Наконец-то!
Музыканты побросали свои инструменты, столпились у дверей. Пришла не только Жаклин Мерак. За ней в дверях стояли рыженькая девочка, молодая женщина с черными, струящимися по плечам волосами и Анри Жюльен, радостный и чуть смущенный, с перевязанной бинтами большой собакой, которая тяжело лежала у него на руках.
— Вот и мы, — непринужденно сказала певица. — Нас много, но вы сейчас перезнакомитесь. И особенно предупреждаю: постарайтесь заслужить доверие и любовь Казака. Он здесь — самый главный.
25. Записки Старого Старожила
Уф, ну и ночка! С трудом выкраиваю несколько минут, чтоб записать все встречи и события. О сне не приходится и мечтать: то и дело раздаются звонки — телефон, посетители… То и дело надо с кем-то разговаривать, успокаивать, утешать. Но начну по порядку, то есть с того момента, когда на улице Фран-Буржуа я впустил в дом довольно растрепанную и даже не совсем одетую пару Круабон. Как сказала с юмором мать Жаклин, эта пара так залила радостными слезами весь холл, что пришлось все вытирать и выжимать тряпки. Это, конечно, для красного словца. Но они оба правда затискали, зацеловали свою маленькую, еле пробудившуюся дочку. Даже суховатый, всегда деловой мсье Круабон что-то долго вытирал носовым платком подозрительно красные глаза, а о мадам и говорить нечего — она просто плавала в слезах. Малышка тоже плакала, но когда родители стали добиваться, почему она плачет, Бабетт сквозь слезы пробормотала:
— Где моя собачка? Хочу собачку!
Пришлось ей обещать, что завтра к ней приведут Казака. (А где его искать? Это тоже проблема!)
Круабон повторил, что Жанин Буле таинственно исчезла из дома, оставив все свои вещи. Об этом уже пронюхали репортеры, и утром, наверное, будет напечатано во всех газетах. Полиция считает, сказал Круабон, что журналисты и телевизионная передача спугнули преступников, Поэтому Круабоны, зная, что их подкарауливают репортеры, которые дежурят у их дома днем и ночью, выбрались к Жаклин за девочкой через сад и сказали мне, что повезут ее не домой, а к друзьям, в Булонский лес, чтобы никто не знал о возвращении Бабетт. Круабоны заставили меня пересказать в подробностях всю историю похищения малютки, переданную Клоди. Я пытался уверить Круабона, что девочка ни при чем, что она — просто жертва мошенников, но он меня едва слушал, повторял, что все они одна шайка и что он будет требовать для всех самого сурового наказания.
Почему-то я не сказал ему, что Клоди тоже исчезла, — что-то не пустило меня, да и тревога меня грызла: а вдруг бандиты каким-то образом выманили, заполучили Клоди и Жанин и уже расправились с ними за предательство?
Круабон тоже считал, что телепередача только повредила розыскам. Преступники теперь настороже, постараются укрыться понадежнее, и полиции придется искать их где-нибудь за границей и под чужими именами. Он зло издевался над полицейскими, которые потребовали, чтоб завтра утром он разыграл спектакль в церкви Мадлен с подкладыванием денежного пакета в третий справа от входа пюпитр.
— Что они, идиоты, что ли, сами полезут в наручники? Ведь они знают, что все уже известно.
— Они еще, наверное, не знают, что малютка у вас. И получили вы свою дочку только благодаря сообразительности и доброму сердцу Клоди, — пробовал я его смягчить.
Он махнул рукой:
— Не пытайтесь уверить меня в ее добром сердце. А кто затащил нашу малютку в парк? Кто завлек ее в машину бандитов?
Так я и не смог повлиять на него и вернулся к себе домой в отвратительном настроении. Меня почти на пороге перехватила Надя Вольпа.
— Как? Вы не спите? — поразился я.
— Заснешь тут с этим «делом Назер», как же… — проворчала она. — Все кумушки Бельвилля шипят как змеи. И больше всех Желтая Коза. Прибегала ко мне, от важности просто вся распухла: ведь она последняя, с кем общались преступники, последняя, кто их видел, они жили у нее в доме, — словом, сейчас она в Бельвилле самая важная персона. Имей в виду — эта консьержка враг Сими и Клоди, враг номер один.
— Думаю, вы правы.
— Конечно, это она внушила инспектору Дени, что Клоди испорченная натура, что у девочки всегда были дурные наклонности. Это она притащила к инспектору старуху Миро, и та рассказала, что девочка похитила у нее чуть ли не рулон золотых кружев. Вообще дела этой сиротки из рук вон. — Надя хмурилась все больше и больше. — К несчастью, даже ее ближайшие друзья, черные братья Саид и Юсуф, дали такие показания, что это добьет девочку: Саид видел ее в утро похищения с этими двумя проходимцами, а Юсуф показал, что встретил ее с дочкой Круабона в парке Бют-Шомон, когда она направлялась к ожидающим ее бандитам.
Я сказал удрученно:
— Плохо. А особенно если ее найдут теперь с ними…
— Как — найдут? Разве Клоди не у Жаклин Мерак? — вцепилась в меня Надя.
Пришлось рассказать ей об исчезновении Клоди, о том, что Анри и Жаклин ищут ее где-то ночью.
Надя решительно, как всегда, распорядилась:
— Сейчас же ложись спать, а утром, к началу работы в мэрии, отправляйся к инспектору Дени. Надо как-то повлиять на него. Ты это сумеешь.
— Я уже пробовал его убедить — ничего не вышло, — слабо отнекивался я.
— Пойдешь утром еще раз, — непререкаемо заявила Надя. — Ты, надеюсь, не хочешь, чтобы девочку упекли в колонию для малолетних преступников? Чтобы она навсегда пропала для нас?..
И вот раннее утро, и я в 19-й мэрии, у инспектора Дени. Увидев меня и услышав мои первые слова, он побагровел:
— Да что же это такое? И вы, Клеман, тоже об этой девчонке? Из меня уже вынул все внутренности молодой Жюльен. (Я чуть было не заорал: он был здесь? Значит, Клоди нашлась! К счастью, удержался.) Не знаю, когда он сюда, в мэрию, заявился — наверное, ночью, я думаю. Вы бы послушали, как он здесь разорялся, как поносил полицию и всех власть имущих! Надо бы дать ему коленкой под зад — не могу: старые Жюльены — мои давние друзья. Да я и сам во многом согласен с этим молодым петушком. Мальчишка клялся, что ваша протеже ни в чем не виновата, что ее обвели вокруг пальца те двое бандитов, что он сам, видите ли, лицеист Анри Жюльен, за нее ручается. И это вопреки всем свидетельствам.
Дени потеребил свои белые усы, покашлял.
— И еще меня одолели наши бельвилльские мамочки. Вы даже не представляете себе, Клеман, как меня обрабатывают матери: лучше этой Клоди, оказывается, никто не может занять их малышей, она отлично умеет обращаться с детьми, хорошо на них влияет, дети слушаются ее больше, чем собственных родителей. Словом, от меня хором — и каким хором! — требовали прекратить допросы, не мучить больше Клоди, полностью отвести все обвинения от этого бандитского выкормыша.
— Ну уж это слишком! — не вытерпел я.
— Вы наивны не по возрасту, Клеман, — бросил мне Дени и взялся за свои бумаги, показывая, что разговор окончен.
Вернувшись домой, я тотчас же позвонил Жаклин Мерак. У Жаклин был одновременно и утомленный и довольный голос. Да, все верно, Клоди здесь, собака тоже, но, кроме того, найдена Сими. Жаклин пожаловалась, что не может никак успокоить своих гостей: Сими нервничает и плачет, видимо, рвется к своему Ги. Кажется, не совсем верит в его виновность, а главное, оправдывает тем, что «Ги хотел, чтоб она, Сими, жила как королева», а потому следует наказывать не его, а ее. Клоди же расстраивается за троих сразу: за Сими, за себя и за Казака, которого Ги угостил ножом. К счастью, нож почти не задел внутренние органы, а проколол кожу и скользнул по кости. Ветеринар, к которому они еще ночью возили собаку, ручается, что Казак скоро поправится.
Жаклин громко зевнула в телефонную трубку. Я попросил извинения, что терзаю ее, когда она и без того утомлена. Наверное, ей следует выспаться, лечь сейчас же.
— Что вы, у меня мой оркестр. Мы репетируем, — донесся до меня тихий ответ. — Мсье Клеман, слушайте, я вам спою новую песню.
Я услышал:
— «В двадцать лет мы легко забываем печали…»
И я был благодарен Жаклин за песню.
26. Клоди упрекает
Он с яростью скомкал газету. Сжал ее в кулаке. Потом, немного опомнившись, расправил и загляделся. С газетного листа на него смотрели два лица: одно — со струящимися по плечам темными волосами и кроткими испуганными глазами, другое — похожее на мордочку бездомного котенка, шалое, бесстрашное, увенчанное на затылке задорным хвостом, таким знакомым и милым (никогда еще не удалось ему дотронуться до этого рыже-красного хвоста!).
Лица эти сопровождали его, глядя с витрин всех газетных киосков, вплоть до площади Фэт, где он спустился в метро. Казалось, все газеты мира в это утро непременно хотели познакомить вселенную с этими двумя — молодой женщиной и ее тринадцатилетним приемышем. Глаза преследовали мальчика и в бесконечных коридорах метро, глядели в вагоне из-под рук читающих людей и встретили его на улице Фран-Буржуа, у самых дверей старинного дома Жаклин Мерак. Дверь ему открыла Сими Назер, как всегда, без кровинки в лице, но с каким-то новым, упрямым выражением.
