Роман Солнцев - Красная лошадь на зеленых холмах
Алмаз бы от стыда умер, если бы кто-нибудь подслушал его мысли. Но кто может подслушать мысли человека? Он только шмыгал носом и улыбался, в горле тлел, как уголь, чеснок, и простуда постепенно проходила…
Алмаз получил письмо от матери, она писала: «Как ты живешь, мой дорогой сынок, почему от тебя нет ответа? Жив ли ты? Почему к нам пришел милиционер, почему он получил такое извещение?..»
Оказывается, рюкзак не потерялся.
Шофер автобуса Фарид отдал его диспетчеру в тот же день, а тут поблизости оказался милиционер из ГАИ, он открыл рюкзак, обнаружил в кармашке адрес и фамилию родственника, который работал в милиции. «Я его знаю, — сказал милиционер. — Но он сейчас переехал. Кажется, в Новый город, в Белые Корабли. Перешлите туда в отделение рюкзак, мне сейчас некогда…» Рюкзак переслали в милицию Белых Кораблей, написав следующее сопроводительное письмо: «Данный предмет (вещ. мешок) был оставлен неизвестным гражданином СССР (по сообщению водителя Ф. Ахметова — юношей тат. нац.) …июня …года в автобусе 43–65 ТАИ, в рюкзаке находится адрес мл. лейтенанта Ситдикова Ильяса, но ввиду того, что тов. Ситдиков переехал в ваш город, предмет пересылаем. Просим уведомить о получении. Подпись…» Милиция Белых Кораблей, получив рюкзак, обследовала его и, установив, что Ситдиков, который в настоящее время находится в отпуске, в Азнакае, родом из деревни Подкаменные Мельницы, направила участковому П. Мельниц письмо следующего содержания: «Участковому д. Подкаменные Мельницы. В г. Красные Корабли, на автовокзале был …июня …года обнаружен рюкзак, явно принадлежавший родственнику тов. Ситдикова И. М. (мл. лейтенант милиции, в наст. время в отпуске), очевидно, из нас. пункта, откуда родом тов. Ситдиков. В рюкзаке обнаружены сл. предметы: 1) Бумага с адресом Ситдикова, в клеточку, 2) Пироги (12 шт.), 3) Кыстыби (30 шт.), 4) Шаньги (12 шт.), 5) Банка с вареньем (1 шт.) — протекла, 6) Рубашка — старая, процент изношенности — 40 %, 7) Пиджак — старый, процент изношенности — 50 %, 8) Пакетик с солью (1 шт.), 9) Коробок со спичками (1 шт.), 10) Полотенце, мыло, зуб. щетка (1 компл.). Просим разобраться. Вещи до выяснения дела оставляем у себя…» Далее шла неразборчивая подпись и дата. Участковый в деревне П. Мельницы, сам здесь проживший всю жизнь, прочитал письмо и тут же сообразил, кто это мог потерять рюкзак в Красных Кораблях. У Ситдикова одна родня — Шагидуллины. Участковый надел фуражку и пошел в гости к Шагидуллиным. Они, конечно, всполошились, но участковый долго рассуждал о погоде, что погода с годами меняется, загадочно улыбался и пил чай. Потом стал расспрашивать, где Алмаз, как он устроился, жив-здоров ли? И, увидев, что мать уже близка к обмороку, рассказал суть дела и почти на крике пояснил, что наверняка здесь недоразумение. Нашелся рюкзак, но, конечно, он — не Алмаза! Родители обрадованно показали ему письмо сына, где он писал, что пироги понравились, ели их все, а он сам больше всех, что устроился хорошо, какой замечательный народ и т. д. «Не беспокойтесь, — уже твердо сказал участковый. — Видимо, это чужой рюкзак. А ситдиковский адрес мог попасть туда случайно. Может быть, парни подружились, и Алмаз угощал его пирогами, а бумажка прилипла. Вы же, наверное, масла не жалеете, когда печете пироги? Вот и прилипла. А может быть, Алмаз свой рюкзак временно дал товарищу? Он ведь не жадный?» Мать заплакала и закричала, что Алмаз последнюю рубашку с себя отдаст, не то что какой-то рюкзак!.. «Наверное, так и было», — решили все. Но тут бабушки начали перешептываться, пальцы загибать, что-то считать. «Мы помним, помним, — говорили они, — это все его пироги!..» Потом Белая бабушка стала бледнеть, обливаясь слезами, она зарыдала, заколыхалась на огромной своей кровати среди редких рыжих и черных муравьев, приговаривая: «Бедный мой внучок! Они его убили и письмо написали, чтобы следы замести… Я когда-то по радио слышала о такой истории!..» — «А почерк? — спросил сурово участковый. — Не паникуйте, женщины! Есть целая наука — графология. Почерк-то его?» И Шагидуллины снова принялись читать письмо Алмаза, со страхом и нежностью разглядывая каждую буковку. И вдруг один из младших братишек, Энее, заплакал, показывая на букву «з»: «Так он никогда не писал! Это не его «зе»!» Милиционер спросил: «А другие буквы?» — «Другие его… — отвечал Энес. — А «зе» ке его…» Милиционер начал сердиться: «И-и, кызлар, сезнен белян… (И-и, девочки, с вами!..)» Отец вытянул толстые губы, сказал: «Н-наверное, он потерял рюкзак, а нам написал, что съел пироги. Чтобы мы не сердились». Это был самый простой вариант, но, как ни странно, он никого не убедил. Милиционер поднял брови: «Ну, неужели ваш сын когда-нибудь вас обманывал?! Да и что кавазовцу рюкзак? Тьфу! Дешевле ножки таракана! Он его за один час заработает! Нет-нет, конечно, он жив, но что-то здесь неясно…» Так туманно и зловеще заключил милиционер и ушел, пообещав держать семью в курсе событий. Он тут же написал в отделение милиции Белых Кораблей: «В ответ на ваш исх. номер 327 сообщаем: родственники тов. Ситдикова проживают в д. П. Мельницы, а их сын Шагидуллин Алмаз Ахметович работает на Кавазе, адрес тов. Шагидуллина след.: пр. Джалиля, дом 10 дробь 003». Но участковый ошибся номером (вернее, ему неверно продиктовали от волнения Шагидуллины), нужно было 003 дробь 10, а он записал наоборот. Вскоре пришел ответ уполномоченному: «По указанному адресу тов. Шагидуллин не проживает (и не проживал). Предпринимаем розыски». Об этом письме участковый счел нужным с горечью сообщить Шагидуллиным, но они как раз утром того же дня получили от сына очень веселое и обширное письмо. Алмаз рисовал на полях письма лошадей и спрашивал у отца, как там его тезка Алмаз, белый жеребчик, этим вопросом совершенно убедил отца, что это его сын и никакие не убийцы заметают следы, а милиция что-то путает. Но бабушки уже ничему не верили. Белая бабушка посмотрела издалека на письмо внука и замахала руками: «Юк, юк, ул ту-гель… (нет, нет, это не он!..)». Она начала уверять, что сейчас увидела там, на бумаге, крохотного черта, он кривлялся и махал хвостом, а потом исчез… Шагидуллин-старший добродушно морщился. «Может, муравей тебе на ресницы залез? Брось глупости говорить…» Черная бабушка, худая, как коряга, стояла возле стола, то ли смеясь; то ли плача — плечи ее тряслись, зубы скалились. А младшие братишки Алмаза прятались за комодом и с испугом смотрели на дядю милиционера, на правом погоне которого лежал кленовый лист. Мать, уже успокоившись, сказала: «Нет, нет, это он. И почерк его. Насчет жеребенка никто не знает, кроме него. Это его тезка, любимый конь…» — «А вдруг они его пытали?! — сиплым шепотом спросил из-за комода Энес, закрывая глаза. — И теперь пользуются сведениями?» Феликс, самый младший, стал защищать Алмаза: «Никогда, никогда он им ничего не скажет! Он как сталь!»
Так ничего и не выяснив для себя, милиционер ушел, пообещав зайти к Шагидуллиным, как только что-нибудь прояснится. Теперь ему самому казалось, что дело — не такое уж ясное. Он написал в милицию Б. Кораблей, что родители продолжают получать письма от сына и не послать ли их на экспертизу. Узнав об этом, Алмаз развеселился и написал обеспокоенным родителям огромное сочинение на девяти страницах, как он живет, какая работа у него горячая, что белокуровская бригада — лучшая на РИЗе, что в сентябре они выдали триста процентов… и постараются выдержать такой темп до конца года!
А тем временем рюкзак продолжал лежать в Белых Кораблях. Пироги, наверное, давно уже превратились в камни, шаньги протухли, красно-коричневая яичная корочка на картошке покрылась зеленью, а варенье, возможно, совсем вытекло… Чего только не бывает в жизни!
В октябре Алмаз пошел учиться в вечернюю школу. Находилась она возле парка, и вечером, на занятиях, слышно было, как там стонет и пиликает электрогитара: «Пик-пик-пик-пии-ик!..»
У Алмаза — новый черный портфель с тремя отделениями, там линейка, авторучка, красный и белый ластики, толстые чистые тетради в коленкоровых обложках, пахнувшие лаком и клеем. Алмаз приходил и садился в самом последнем ряду, в углу, потому что его и так видно.
Парты были изрезаны ножиками, бритвами, заполнены страстными словами и снова залиты смолой. Карандаш, следуя углублениям, помимо воли писал: «Любовь… люблю… Катя… Вера…» Можно было даже не обводить карандашом вырезанные тексты, а просто положить лист бумаги и потереть его не очень чистой после работы рукой. И на бумаге сразу проявятся светлые, бессмертные эти слова. «Люблю… Катя… Нина… Любовь…»
Точно такие же столы на телеграфе. Поздравляешь с днем рождения Белокурова, а перо скользит по гладким закруглениям стола и выводит: «Лю…»
Как сложна жизнь!
Алмаз посещал занятия не каждый день, потому что опаздывал: с работы — в девять, а звонок — в семь. Иногда являлся на последний час, задохнувшийся, багровый от смущения. Школа только что образовалась, и поэтому улыбчивая маленькая женщина по фамилии Горяева, которая вела уроки почти по всем предметам, лишь вздыхала: «Так поздно… Ай-яй-яй!..»
