Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести
Многое думал изменить Андрей Карпович Осокин: одно внедрить, другое отсеять, третье согласовать с парткомом, четвертое обговорить в горкоме… И только одного не понимал, что потерял самое дорогое в жизни — доверие коллектива.
Андрей Карпович Осокин был уверен: проект решения составят длинным и нудным. Он десятками пунктов будет призывать, мобилизовать, сплачивать, нацеливать, обращать внимание… Вопреки его надеждам в проекте не оказалось «шапки», сухой тавтологии, ничего не говорящих пунктов: «мобилизовать», «нацелить»… Артем Максимович Полюшкин прочитал его за десять секунд. Он состоял из двух пунктов. В первом говорилось о необходимости снятия с работы Пилипчука, во втором бюро обязывало коммунистов Полюшкина и Бережного вместе с техническими экспертами, которые прибудут из Москвы, еще раз проверить причины, создавшие на втором участке в цехе аммиака аварийное положение, и результаты доложить на открытом партийном собрании комбината.
— И это все? — удивился Осокин. — А почему мы не ставим перед коллективом конкретных задач? Стоило ли нам дважды заседать во имя двух пунктов?
— Да, стоило! — подтвердил Полюшкин, и, обращаясь к членам бюро, предложил: — Кто за данный проект решения, прошу голосовать.
Все, кроме Андрея Карповича Осокина, проголосовали за небывалый по краткости проект решения. Полюшкин заседание бюро объявил закрытым и тут же спросил Осокина:
— Когда думаете подписать приказ о назначении главным технологом Игоря Николаевича Задольного?
— Приказ?.. Его надо согласовать с министерством.
— Приказ можете считать утвержденным, — заметил Вереница. — Коллегия возражать не будет.
Зал заседаний парткома через пять минут опустел. Последним из него вышел Осокин. И сделал это с определенной целью: хотел посмотреть, с кем поедет в город Иван Алексеевич Гай. Как и предполагал Осокин, Гай пригласил Задольного в автомашину, пожал руку Веренице, и горкомовская «Волга» умчалась с комбината.
Андрей Карпович, стараясь держаться гордо, напомнил Акиму Сидоровичу:
— Мария Антоновна может влепить нам по выговору.
— Надеюсь, без занесения в учетные карточки, — отшутился Вереница. — Мы тут о строительстве обогатительной фабрики толкуем.
— Стройку объявим комсомольской! — заверял Полюшкин. — Вы, Аким Сидорович, помогите нам на коллегии этот вопрос быстрее «пробить».
— Меня считайте сагитированным. Но и сами не плошайте.
— Да я готов хоть завтра выехать в Москву! — присоединился Осокин к Полюшкину. — В Госплан пойду, в Совет Министров…
— В Москву надо являться вооруженным цифрами, — посоветовал Вереница. — Подсчитайте, какую экономию государственных средств принесет обогатительная фабрика на вашем комбинате, — и карты на стол.
— Мария Антоновна нам все-таки вкатит по выговору, — прервал Осокин разговор Вереницы с Полюшкиным. — Я-то ее знаю…
Аким Сидорович взглянул на часы. До отхода поезда в Москву осталось не так уж много времени. Попрощавшись с членами бюро, Вереница попросил Осокина держать машину «под парами» и предложил еще раз пешком прогуляться по городу.
По широкому тротуару Акиму Сидоровичу шагалось легко и свободно. Он полной грудью вдыхал сладковатый воздух просыпавшейся земли и каждой клеткой чувствовал, как усталость покидает тело. Приближение весны в Яснодольске улавливалось во всем: и в звонких девичьих голосах, и в чуточку сдвинутых набекрень кепках ребят, и в веселых сутолоках на автобусных остановках, где молодежь скорее от радости, чем от желания покуражиться затевала снежные баталии. Аким Сидорович смотрел на юных яснодольцев и с грустинкой вспоминал свою молодость. Она у него была совсем другой.
Прошлое уносило Вереницу к дымным кострам, в тесные бараки с крышами, как решето, в очереди за хлебом… И все же минувшего Акиму Сидоровичу становилось жаль. В тяжелом прошлом все невзгоды скрашивало главное богатство — молодость.
— Эх, Андрей! — стукнул Вереница кулаком Осокина в плечо. — Сбросить бы сейчас годков двадцать!
— Неужели ты стариком себя считаешь?
— Мои дела, дорогой, о возрасте говорят. И то не успеваю сделать, и другое к назначенному сроку не выполняю…
— Помощничков чаще шевели! Они народец такой: попустишь — на голову сядут!
— Я об одном, ты о другом…
Андрей Карпович начал упорно отстаивать свою точку Зрения.
— Возьми, к примеру, хорошую семью, — возражал Вереница. — Почему в ней незыблем авторитет родителей? Дети прежде всего любят родителей за труд. Так, Андрей, и в коллективе.
— Ты это к чему?
— Да все к одному…
Осокин понимал, к чему клонит заместитель министра, только очень был недоволен, что тот все ходит вокруг да около.
— Да и другое в этом есть, Андрей. Мы об этом, правда, молчим, а напрасно…
— Говори, я слушаю.
Аким Сидорович взял Осокина под руку и откровенно поведал:
— Каждому поколению суждено свое. Наши отцы свершили революцию, отстояли власть Советов. На нашу долю выпала Великая Отечественная, годы восстановления народного хозяйства, электрификация страны… Да тебе ли это объяснять! А ты задумывался хоть раз, что ожидает Гаев и Задольных?
— И не один раз, — солгал Осокин.
— Тогда поймешь правильно. Своим детям мы должны дать орлиные крылья. И мы их даем. Сколько у нас тридцатилетних светил!..
— Ты предлагаешь молиться богу на молодежь?
— Нет, дорогой. Я не хочу стать порогом на пути тех, кто умнее меня. Вот, к примеру, твой Задольный. Какой у него размах в работе! Сколько он может принести пользы людям, если на его пути будет меньше порогов!
Осокин, подняв воротник пальто, зашагал быстрее. Аким Сидорович догадался, что наступил на самую больную мозоль друга, умолк.
— Эх, Андрей! — подходя к дому Осокина, признался Вереница. — Как хочется пожить еще лет тридцать! Чертовски хочется поглядеть на дела детей наших и внуков.
— Фантазер ты, Акимушка! Ты в молодости мечтал меньше.
— Я тогда больше о бирже труда и о новых сапогах думал. Помнишь, как в одной рубашке по очереди на свиданье к любимым ходили?
— Такое не забывается.
Мария Антоновна опоздавших встретила в штыки:
— Опять обманываете, басурманы! Я уже дважды на комбинат звонила. Как тебе, Андрей, не совестно! И ты, Акимушка, хорош!..
Просклоняв по всем падежам долгожданных, Мария Антоновна приказала им мыть руки и садиться за стол. Приказ хозяйки — закон для всех. Он не милует ни директоров, ни министров.
Божественный ужин, несмотря на старания Марии Антоновны, не клеился по одной причине: то Андрей Карпович «заведется» на пять минут и, получив от Акима Сидоровича «сдачу», умолкнет, то Вереница, точно с «цепи срывается».
— Значится, твой Мишка в Новосибирске уже цехом руководит? Оленька главврачом, говоришь, стала? Выходит, нет у тебя обиды за судьбы детей? А ты хоть раз задумывался, почему они так быстро пошли в гору?
— Молодым везде у нас дорога, — сдавался Андрей Карпович. — Давай, старина, пригубим еще по стопочке. За счастливую, так сказать, дорожку.
Выпить по второй Вереница отказался и, поблагодарив хозяев, засобирался в путь.
— На что это похоже? — заволновалась Мария Антоновна. — И не отдохнул по-человечески, и ужин остался не тронут… Я обижена, Аким! Честное слово, обижена!
Осокин взглядом приказал жене не быть слишком навязчивой, подал Веренице пальто, пыжиковую шапку, а когда гость начал извиняться за причиненные хлопоты, спросил:
— Когда, Акимушка, по-настоящему встретимся?
— Скоро, Андрей. Ну, дорогие, пока.
Вереница, крепко пожав руку Осокину, направился к двери. Андрей Карпович вышел его проводить.
На улице падал мягкий, пушистый снег. Аким Сидорович поднял голову вверх, как это любил делать в детстве, и посмотрел в небо. Миллионы темных снежинок, кружась в воздухе, пахли чем-то свежим и родным.
— А когда состоится очередная коллегия, — как бы невзначай поинтересовался Осокин.
— Коллегия?.. За коллегией дело не станет.
— Значится, завтра?.. Кланяйся Аринушке. Передай: ждем вас летом в гости.
— Обязательно приедем. Надеюсь, не откажешь в крыше над головой?
Друзья помолчали перед расставанием и зашагали к автомашине. Шофер Осокина, юркий малый лет двадцати трех, с лакейской услужливостью открыл дверцу на заднем сиденье.
— Я всегда езжу рядом с водителем, — предупредил Вереница. — Боюсь оторваться от рабочего класса.
— Шутник ты, Акимушка! — натянуто улыбнулся Осокин. — Честное слово, любишь пошутить!
— Когда как. Ну, бывай, Андрей!
Машина, выстрелив облачком сизого дыма, помчалась в сторону железнодорожного вокзала. Андрей Карпович проводил ее печальным взглядом до переезда и, глядя под ноги, точно старался найти что-то потерянное на тропинке, медленно зашагал к дому.
