Владимир Корнаков - В гольцах светает
Гантимуров замолчал, равнодушно наблюдая в окно начало весеннего дня, тем же бесцветным взглядом удостоил Гасана, который обретал прежнюю уверенность.
— Господин староста может объяснить, почему Витимское тунгусское общество неисправно исполняет свой долг перед отечеством, перед императором? Может быть, должностные лица плохо управляют своими людьми или пушнина идет не по назначению — в руки старост, головы, церкви, купцов?
— Ха! — Гасан гулко хлопнул ладонью по коленке. — Так может сказать тот, кто имеет вместо головы старый бубен! В сопках стало мало мужчин-охотников — это услышит русский царь!..
Однако все сошло лучше, чем даже ожидал Гасан. Русский царь прислал ружья и большую награду Гасану. Он хочет получить пушнину, но это сделать нетрудно. Длинноухие всегда делают то, что говорит их начальник!
Выйдя из управы, Гасан остановился, потрогал сияющую медаль. Он еще выше поднял голову, увидев подходивших к управе купцов. Это были братья Черных, хорошо известные во всем Остроге и его окрестностях, включая золотые прииски. Гасан безмолвно свысока созерцал их постные физиономии, хотя весь вид торговых людей веселил его сердце. Купцы вышагивали так смиренно, с такими благочестивыми и кроткими лицами, точно переродились из волков в ягнят! Все-таки Гасан не выдержал, расхохотался.
— Купцы Черные имеют вид самих ангелов Миколки, которые сидят в юрте Нифошки! — крикнул он, когда купцы подходили к крыльцу. — Ха! Они идут к губинатру!..
Черных не ответили на едкую шутку. Немало удивленные и озадаченные, они остановились перед старшиной с новехонькой медалью на груди. Один, что-то соображая, гладил бороду, другой просто таращил глаза на медаль из-за плеча брата.
— Вижу-от ты побывал у господина исправника, — приглушенным басом заметил чернобородый.
— Он привез Гасану подарок самого царя! — старшина благоговейно притронулся к медали.
Чернобородый вздохнул, кажется, с видимым облегчением.
— Тебе повезло, Гасюха, — поднимаясь на крыльцо, не без лукавства продолжал он. — Прими-от поздравления нашей братии. А сопроводительную бумагу тебе выдали?
— О чем говорит купец Черный, — не понял шуленга, но тут же нашелся. — Бумагу царь пошлет, когда Гасан соберет всю пушнину со своего народа... Гасан сейчас говорил начальнику, что у купца Черного доброе сердце. Теперь ты должен помогать мне. Полог твоей палатки будет закрыт, пока я не скажу...
— Будет, как хошь, — подтвердил чернобородый.
Расставшись с купцами, Гасан направился к своей лавке. Шел он не спеша, провожаемый любопытными и удивленными взглядами сородичей, которые сидели и стояли около своих юрт. Возле лавки уже толпились десятка три мужчин-охотников, все они также пялили глаза на сверкающую под лучами медаль, учтиво уступая дорогу.
Гасан, неторопливо печатая шаг, поднялся по ветхим ступенькам на крыльцо, распахнул тяжелую дверь.
В лавке было полутемно и сыро.
Это довольно большое помещение, разгороженное пополам высоким прилавком, с темными заплесневелыми стенами, одновременно служило и магазином и складом. Большая часть его была завалена штабелями мешков с мукой, крупой и другими продуктами, ящиками с махоркой, порохом и патронами. На стене висели две новенькие винтовки и полдюжины длинноствольных охотничьих берданок.
Лавка когда-то считалась казенной собственностью. Власти содержали здесь приказчиков. Завозили продукты и товары, скупали пушнину. Но переброска грузов по бездорожью и на большое расстояние была сопряжена с огромными трудностями и затратами средств. И власти, считая это дело убыточным и невыгодным, мало проявляли заботы о снабжении стойбищ. Люди вынуждены были обращаться к купцам, которые выкраивали на этом огромные прибыли, а пушнина растекалась по свету, минуя казну.
Когда староста рода Гасан Доргочеев заключил контракт с золотопромышленной компанией на перевозку грузов, лавка перешла в его собственность. Имея около семисот вьючных оленей, он завозил из Читы самые различные товары, обеспечивая всем необходимым охотничьи стойбища. Он стал полновластным хозяином в тайге на сотни верст окрест. Хотя тунгусское общество имело в своем распоряжении так называемые «общественные сусеки», из которых продукты и охотничьи припасы выдавались по особым книжкам в кредит и даже за счет общественных накоплений, однако это было чистейшей формальностью. «Общественные сусеки» соперничать с Гасаном Доргочеевым не могли, они почти всегда пустовали...
Дверь скрипнула, в лавку ввалился неуклюжий молодой парень. Он подошел к Гасану, тупо уставился на его грудь, дыша спиртным перегаром. Это был его сын, приказчик.
— Перфил смотрит глазами филина! — расхохотался Гасан. — Это подарок самого царя!
— Царя?! — куцые брови Перфила полезли вверх. Он протянул руку к медали, но Гасан хлопнул его по пальцам.
— Ха! Сто чертей Нифошки! Это не хвост собаки, за который ты достоин держаться.
Гасан был в прекрасном расположении духа.
— Тащи бумагу с фамилиями людей Чильчигир-рода. Раскрой пять ящиков спирта. Будем собирать пушнину для царя...
Старшина вышел на крыльцо. В руках он держал длинный список. Толпа застыла. Разговоры мгновенно утихли.
Десятки глаз смотрели на хозяина. Старшина повернул голову направо, затем налево, надувшись, взял бумагу вверх ногами, громко произнес:
— В сердце русского царя живет любовь к Гасану и его народу. Но в сердце русского царя может прийти гнев, если носящие одну косу перестанут давать ему шкурки. Три зимы люди Чильчигир-рода не посылали пушнину царю, записанную в подающем листе. Сейчас будем посылать. Так велит сам губинатр, который привез Гасану этот подарок царя! Он привез ружья для охотников и не возьмет за них деньги. Он привез патроны...
Толпа зашевелилась, глухо загомонила. Гасан крикнул:
— Слушайте, что говорит Гасан. Сейчас каждый, имеющий глаза, руки и ноги[13], даст русскому царю белок, лисиц, хорьков, рысей, росомах — равно четырем шкуркам соболя[14].
Толпа затихла, послышался ропот.
— Пожалуй, царь обижает народ...
— Наши желудки могут ссохнуться, как старые грибы...
— Да, это так.
Гасан стоял, безмолвно наблюдая за толпой. Когда до его слуха доносились довольно громкие возгласы, его взгляд сейчас же брал смельчака на прицел, и тот поспешно умолкал, пряча глаза. Но вот толпа зашевелилась, пропустила вперед Дяво. Согнутый, опираясь на посох, он мелкими шажками подошел к крыльцу и, подняв выцветшие глаза на Гасана, тихо заговорил:
— Много зим и лет сменилось с того дня, когда я взял в руки лук и стрелы. В те дни еще отец хозяина Гасана ходил на боку оленя в берестяной люльке. Тогда наш народ отдавал много шкурок царю, в юрты приходил голод. Пусть послушают люди, что видели глаза Дяво в стойбище у Черных болот. Я охотился вторую зиму, когда в стойбище приехал русский начальник, посланный самим царем. Он взял с каждого охотника столько шкурок зверей, сколько стоили четыре соболя, и у людей не осталось ничего. С приходом зеленых дней в стойбище пришел голод. Носящие одну косу уже не могли ходить по тайге. Люди стали есть собак, но собаки убегали в сопки. Тогда люди стали есть свою одежду и юрты, и скоро они остались голые и без жилища. Вот что видели мои глаза в стойбище у Черных болот.
Толпа молчала, скорбно поникнув, глаза Гасана метали гневные искры.
— Тогда люди были слепы, как дневные совы, и слабы, как белка без хвоста! У них не было ружей! — воскликнул он, сдерживая ярость. — Тогда царь не посылал людям ружья и патроны. Тогда не было в сопках Гасана и его лавки.
— С того дня царь всегда просил с охотников шкурок зверей равно одной или двум шкуркам соболя, — проговорил Дяво, точно не слыша гневных слов шуленги.
— Да, так было всегда, — тихо подтвердил молодой плечистый охотник, что стоял позади старика. Он не отступил за спины сородичей под взглядом хозяина.
— Детеныш полевки, только что увидевший солнце, знает больше Гасана?.. Пока каждый из вас не сделает того, что слышал, лавка будет закрыта! — крикнул Гасан и взялся за ручку двери.
— Но наши желудки пусты, хозяин...
— В юртах совсем нет пищи...
Толпа волновалась, а Гасан, не повернув головы, скрылся за дверью.
— Пусть люди идут к купцам Черным! — тряхнул суковатой палкой старик.
— Да, это так! Правильно говорит Дяво! — заволновались охотники.
Толпа распалась на две части. Одни нерешительно топтались на месте, другие, захватив кожаные мешки, повалили к просторной брезентовой палатке купцов.
Едва охотники приблизились к купеческому жилью, как навстречу им вышел Черных-старший. В густой бороде его пряталась лукавая усмешка. Вперед выступил Тэндэ. Бросив мешок на землю, он возбужденно заговорил, указывая на себя и сородичей:
