Вера Щербакова - Девушки
— Я нравлюсь тебе? — спросила Тамара, кокетливо поправляя прическу у зеркала.
— Очень! — вскричал Лева и потянулся было обнять франтиху.
Но Тамара отвела его руки, игриво отстраняясь от молодого человека.
— Я к тебе с серьезным разговором, Левушка, и с просьбой. Поможешь мне? — жеманно произнесла она.
— Не знаю, в чем именно? — поймав Тамарину руку и целуя её, с покровительственной улыбочкой на губах отвечал Белочкин. — Если за кого-нибудь выйти замуж, то едва ли…
— Фи, Лева, я серьезно. Не шути. Посмотри вот! — Тамара достала из кармана тетрадь, над которой она немало попотела, восстанавливая на память работу Ждановой. Тамара трудилась, не щадя своих сил, не ленясь ездить в отдаленную от их района читальню, во избежание всяких непредвиденных встреч.
Весьма натурально волнуясь (вдруг откажется!), Комова стала расписывать инженеру свои неудачи: сколько она прокорпела бессонных ночей над этим рационализаторским предложением, как устала и теперь, боже мой, зашла в тупик!
Белочкин нехотя взял тетрадь, но, просмотрев первую страницу, уже с интересом перелистал всю работу до конца.
— Да у тебя умненькая головка, Томочка! Что ж, оставляй, посмотрю в свободный час.
Тамара благодарно сжала ему руку, задержав её дольше обыкновенного.
Считая официальный разговор законченным, а свою первую атаку на Тамару незавершенной, Белочкин с тем большим рвением засуетился, принимаясь угощать драгоценную посетительницу: достал из шкафа бутылку красного вина, сыр, консервированные фрукты. Тамара, манерно разыгрывая роль домовитой хозяйки, взялась протирать полотенцем рюмки и чайные ложки, очень довольная, что все так быстро устроилось. В голове её теснились мысли о том дне, когда внедренное на станки рационализаторское предложение прославит её на весь завод, а может, и на всю страну. Кто знает…
Они выпили по желанию хозяина на брудершафт, хотя давно уже говорили друг другу «ты», но это был предлог поцеловаться.
Не выпуская Тамару из объятий, Лева стал целовать её шею и в выбившиеся из прически душистые завитки волос.
— Ты останешься у меня сегодня? — горячо прошептал он, заглядывая Тамаре в глаза. — Останешься?
Слегка отстраняясь от него, Тамара молчала. Ей стоило немалых усилий, чтобы сдерживаться, не отвечать на его ласки.
Прижимая девушку к себе, Лева одной рукой налил еще вина себе в стакан, ей в рюмку, чокнулся и выпил. Тамара отодвинула свою рюмку. Она раздумывала.
— Ты странный человек, мой милый Левушка, — заговорила она, слегка прищуриваясь, толкнув его в плечо. — Мне, слава богу, двадцать второй, а не семнадцать. Остаться… Нашел дурочку! А потом что? Знаю, знаю, не хитри, — с усмешкой продолжала она, — небось приятелям хвалишься, влюблена, как кошка, бегает. Да, влюблена! Первая тебе признаюсь, — говорила она все тем же приподнятым тоном, заметив, как искорки удовлетворенного мужского тщеславия мелькнули в глазах Левы. — А ты не влюблен, иначе не предложил бы так просто остаться… Ах, с каким чувством я шла к тебе, если бы ты только знал!.. Но прощай! — Тамара поднялась со стула. — Прощай и пойми, — повторила она, — что я не могу портить свою жизнь из-за твоих прекрасных глаз. Я надеюсь кое-чего достичь в жизни! — надменно добавила она, поднимая голову. — И, между прочим, есть люди, которые готовы буквально носить меня на руках… К ним и пойду со своими чертежами, они за счастье сочтут помочь мне! А ты говоришь пошлости…
— Красавец Субботин?! — насмешливо спросил Белочкин.
— Да, и он, мужчине необязательно быть красивым,
— А что обязательно? Зарабатывать много? — в тон ей спросил Белочкин. — Ты и с Титовым, кажется, кокетничаешь?..
Тамара одевалась, не отвечая, нарочно не попадая в рукава: неужели не встанет, не подаст ей пальто? Значит, конец? К Субботину или к Титову, она понимала, с таким предложением идти нельзя: рискованно.
— Подожди, — хмуро сказал Белочкин, вырывая у неё пальто. — Какую же такую пошлость я сказал тебе?
«Не вышло бы чего!»— вдруг подумал он, вспомнив неудачную историю с письмом к Ждановой.
— Время позднеё, двенадцать уже, можешь не доехать до завода. Я и предложил… — оправдывался Лева. — Странно ты истолковала мою любезность!
Они стояли рядом на пороге комнаты, но избегали смотреть друг другу в лицо. Тамара лишь краем глаза видела румяную, чисто выбритую щеку Левы над голубым воротником рубашки. Щека была надута, и еле заметно дрожал в ней маленький мускул. Белочкин сердился.
Какую-то долю секунды Тамара боролась с желанием прижаться головой к его щеке. Неужели вот так, не примирившись, уйти от него? А что будет завтра, не станет ли она раскаиваться в своем уходе? Как хорошо все пошло сначала, и вот срывается…
Тамара в упор, словно примериваясь, сможет или не может обойтись без него, посмотрел на Белочкина. Он выжидающе молчал, не отвечая на её взгляд. А ей так нужно было, пусть не извинений, еще несколько оправдывающих слов к той скупой фразе, чтобы хоть сделать вид, что поверила ему!..
— Если я ошиблась, извини, — сказала Тамара, заискивающе, — а доехать я успею. Она взглянула на свои ручные часы. — Надеюсь, ты проводишь меня, Лева?
Она пошла было к вешалке, чтобы взять свое пальто, но он схватил её и грубо притянул к себе.
«Сама пришла, не отпускать же теперь. Дураком назовут…»— мелькнуло у него в голове.
— Левка, пусти, ты разорвешь мне платье! — тихо, но угрожающе предупредила Тамара. — Это свинством называется…
Она сделала попытку высвободиться, но он, отбросив пальто на спинку стула, еще крепче обнял девушку, намереваясь увлечь её в глубь комнаты. И тут ему почудилось вдруг, что она больше не сопротивляется, безвольно уступает его желаниям, и он ослабил объятия.
— Вот так-то лучше, — самодовольно проговорил Белочкин.
— Лучше, — как эхо, отозвалась Тамара и в то же мгновение царапнула ему лицо своими загрубелыми от станочной эмульсии ногтями.
Он отскочил от неё как ужаленный, зажав щеку одной рукой, а другой шаря по карманам брюк в поисках носового платка.
— Ненормальная!.. Ты же поцарапала всего… Мне на работу завтра…
— Вот и хорошо, с отметиной. А подойдешь, еще добавлю! — посулила Тамара, тяжело переводя дыхание.
Поспешно схватив пальто, она встала к двери, держась за скобку. Уже половина первого: неужели так и не проводит, хотя бы до трамвая?
— Не пойду, — наотрез отказался Белочкин, подчеркнуто ожидая, когда уйдет Тамара.
Он по-прежнему стоял в глубине комнаты, не шутя напуганный её посулами поцарапать еще. Щека саднила и горела, нужно было смазать иодом, до крови расцарапала. Длинная красная полоска отпечаталась на платке, как на промакательной бумаге.
Лева не переносил вида крови, и сейчас у него даже кружилась голова. Исключительно из чувства страха, как бы она снова не набросилась на него со своими ногтями, он не решался поторопить Тамару, чтобы она скореё убиралась вон.
Но вот она ушла, громко хлопнув дверью его комнаты и оставив настежь входную. Повременив несколько, пока утихли её шаги на лестнице, Белочкин выскочил в переднюю запереть за незваной гостьей дверь. Хорошо еще, в квартире все спали!
Разглядывая свое лицо в зеркало (завтра придется притвориться больным), Лева представил, как все случилось. Если рассказать это в третьем лице, — очень пикантный анекдотец получится. В общем, молодцом вела себя девица, ничего не скажешь!
«Сделаю ей чертежи — и все улажу», — неожиданно для себя решил Белочкин, невольно проникаясь уважением к Тамаре.
Возвращаясь в пустом, очевидно последнем трамвае от Белочкина, Тамара грезила наяву, как она отомстит Леве за это унижение. Столбцы фельетона «Комсомольской правды» так и мелькали перед нею: «Разложившийся интеллигент», «Аморальный поступок». Честная, высоконравственная стахановка завода»— вот достойные названия такого фельетона. А там, глядишь, начнут приходить в её адрес письма со всех концов страны от незнакомых, но сочувствующих ей людей со словами дружбы и привета. Затем газета опубликует выдержки из писем, и имя Тамары Комовой — московской комсомолки с незапятнанной честью — станет широко известным!
Тамара с удовольствием посмотрела на свое отображение в темном окне трамвая, надменно приподняв брови. Такой вот, независимой, безучастной, она пройдет в последний раз по цеху к станкам, чтобы сдать их новому, еще не опытному бригадиру-наладчику. Кончилась её работа в цехе, и хотя начальник не отпускает, но общественность требует, да и нет целесообразности держать на станках такого опытного товарища. И вот она в комитете завода, вскоре секретарь комитета комсомола завода, а там выше и выше… С завода приходят к ней в обком комсомола просить о чем-то, и она рассеянно взглянув на когда-то знакомые лица, держит себя беспристрастно и просто. Еще бы, работник комсомола в областном масштабе!
