Евгения Изюмова - Дорога неровная
А вот исстрадавшееся больное сердце Татьяны сжимала тоска. Ведь, кажется, не навсегда покидает Николай свой дом, выучится, так и обратно вернется, для того и путевку на учебу дали. Но сердце матери ныло в предчувствии, что и этого сына она видит последние дни. Так оно и случилось. Через год после отъезда Николая, Татьяна тихо угасла, словно лампадка без масла, получив извести о гибели Кости, который, демобилизовавшись из армии, остался в Сибири, подрядился работать в геологической партии, да заблудился случайно в тайге. Да и заблудился ли? В сибирской тайге все еще бродили колчаковцы и остатки банд после подавления Ишимского бунта сибирских крестьян.
Но Николай не предчувствовал того, что чуяло материнское сердце-вещун, радовался, что увидит новые города, новых людей, омрачало его настроение лишь предстоящая разлука с Леной. Он был полон сил и энергии. В его небольшом фанерном чемоданчике лежало сменное белье, костюм, несколько книг, в одной из них — фотография девушки. А в левом кармане тужурки — партбилет, врученный на рабфаке, где была проставлена дата вступления в партию большевиков — двадцать четвертый год. Год смерти Ленина. А впереди лежали еще сорок шесть лет, целая жизнь, впереди была встреча с той, которая будет рядом с ним ровно половину будущей его жизни, и которая проводит его в последний путь к вечному пристанищу в молчаливом сосновом бору. Но Николай Смирнов ничего этого пока не знал. Не знал он и того, что поколение внуков осудит Ленина, человека, которого Николай всю жизнь боготворил, а памятники этому человеку и его соратникам-большевикам будут разрушаться или продаваться на аукционах. Зато будут подниматься на щит его политические противники. Вожди белогвардейского движения тоже будут почитаться, и даже прах многих из-за границы перенесут в Россию, перезахоронят, как случилось с прахом жестокого командира белогвардейского отряда Каппеля, известного зверскими расправами над теми, кто принял власть рабочих и крестьян — его доставили из Монголии для перезахоронения на кладбище Донского монастыря. Молодые «реформаторы» пели ему хвалу, среди них не нашлось ни одного человека, который напомнил бы людям о зверствах капплевцев в сибирских деревнях, когда армия адмирала Колчака откатывалась стремительно на восток. А Каппель, отколовшись от белой армии, перешёл со своим отрядом Монгольскую границу — он больше не желал воевать, но ненависть к «краснопузым» у него не ослабла, и жил он с этой ненавистью всю жизнь.
То же самое поколение внуков причислит к святым великомученникам его августейшего тезку — Николая II и жену царя, Александру Федоровну, жизненный путь которых завершился пять лет спустя после празднования трехсотлетия царской династии Романовых, когда первый и единственный раз Кольке Смирнову довелось их увидеть. Николай многого тогда не знал, тогда ему шел двадцать пятый год…
Двадцатый век был старше Николая всего на три года.
У каждого человека свой жизненный путь, по которому суждено пройти только ему. И даже, если по этому пути идут — бок о бок, рука в руке — двое, все же у того и другого свои тропы, пусть параллельные, но свои. Это неправда, что человек — существо стадное. Лишь иногда людьми овладевает чувство толпы, и даже в той толпе у каждого мироощущения свои. Но последний путь Николая II и его семьи един и неразделим. Начался он 1 августа 1917 года в 6 часов 10 минут, когда из Царского Села вышел поезд, на одном из вагонов поезда была надпись: «Японская миссия Красного Креста». В свое последнее путешествие Николай II отправился вместе со всей семьей — женой и детьми — по распоряжению Временного правительства и его главы, тезки Императрицы, Александра Керенского, который очень опасался близкого соседства отрекшегося от престола царя.
Сопровождали Романовых 45 человек свиты, 6 офицеров и 330 гвардейцев Первого полка, а также помощник комиссара Макаров, член Государственной думы Вершинин и полковник Кобылинский. Так был сделан первый роковой шаг, приведший царскую семью к гибели.
6 августа царь и сопровождавшие его лица прибыли на пароходах из Тюмени в Тобольск, а 13 августа были переведены с парохода в бывший губернаторский дом, где вначале условия жизни были похожи на Царско-Сельские. Но 1 сентября в Тобольск прибыли комиссар Временного правительства В. С. Панкратов и его помощник Никольский. Перед отъездом сам Керенский вручил им «Инструкцию», где комиссару предоставлялось право досмотра переписки августейших особ и предписывалось два раза в неделю телеграфом подробно информировать Керенского о событиях.
А в это время назревали новые революционные события. О том, что произошло в стране, Романов узнал только 15 ноября: Временное правительство свергнуто, а большевики взяли власть в свои руки. Но это обстоятельство, казалось, никак не отразилось на его жизни: похоже было, что про Николая забыли. Однако последующие события показали, что это не так. Уже 30 ноября Совнарком обсуждал вопрос о переводе Николая в Кронштадт: матросы-большевики в отличие от Керенского хотели не сослать царя подальше, а упрятать его за надежными стенами, где Николая не смогли бы достать верные бывшему монарху войска. Обдумав ситуацию, Совнарком признал перевод царя в Кронштадт преждевременным.
А в Тобольске жизнь шла своим чередом. Романовы гуляли по усадьбе, ставили домашние спектакли, соорудили во дворе ледяную горку. Но их охраняли уже не верные знакомые стрелки, и на содержание выделялось только по 600 рублей в месяц, хотя и эта сумма была по тем временам баснословной. И если в царской семье сохранялось спокойствие, то среди охраны, где были красногвардейцы и представители Советов из Омска, Тюмени, Екатеринбурга, начались раздоры: каждая группа претендовала на свое главенство в Тобольске. И вскоре тюменцев из-за недисциплинированности заменили уральцами.
1 апреля 1918 года на Президиуме ВЦИК заслушалось «Сообщение об охране бывшего царя», рассматривалась также и возможность его перевода с семьей в Москву, но 6 апреля было решено Романовых перевезти на Урал. Местом ссылки был выбран Екатеринбург, хотя Романовым очень не хотелось уезжать на Урал: судя по газетам, уральские рабочие были настроены резко против царской семьи.
Алексей, тот самый мальчишка, на которого в тринадцатом году с завистью смотрел Колька Смирнов, в это время сильно занедужил: у него начались приступы гемофилии, болезни, при которой снижена свертываемость крови, потому московский комиссар В.В. Яковлев решил увезти с собой только одного Николая. В ответ на это Александра Федоровна решительно заявила: «Я тоже еду. Без меня его опять заставят что-нибудь сделать», — она явно намекала на отречение Николая от престола под давлением ближайших его подданных — Николай II был любящим отцом и мужем, но как политик — безвольный и недальновидный, «просто обыкновенный гвардейский офицер», как считал русский писатель Антон Чехов.
Вообще потомки любят рассматривать историю, и часто, с точки зрения своей современности, а еще чаще — с точки зрения правителя страны или в смутный момент, когда правителю выгодно, чтобы со дна истории были подняты неизвестные народу факты. Но азартность историков-исследователей может возродить факты и неугодные правителю, поэтому много лет спустя было опубликовано немало нелестных мемуаров современников Николая II, раскрывающих не только его натуру, но и сделан вывод, что «Николай II был, несомненно, честным человеком и хорошим семьянином, но обладал натурой крайне слабовольной… Николай боялся влияния на себя сильной воли. В борьбе с нею он употреблял то же самое, единственно доступное ему средство — хитрость и двуличность». Это мнение лидера партии кадетов П. Н. Милюкова, занимающего в правительстве Керенского после февральской революции пост министра иностранных дел.
Известный судебный юрист того времени А. Ф. Кони считал: «Трусость и предательство прошли красной нитью через всю его жизнь, через всё его царствование, и в этом, а в недостатке ума или воли, надо искать некоторые из причин того, чем закончилось для него и то, и другое». Современник Николая Романова, генерал Ю. Н. Данилов, оказался менее безжалостным в своем мнении о царе: «Я уверен, что, если бы безжалостная судьба не поставила императора Николая во главе огромного и сложного государства и не вселила в него ложного убеждения, что благополучие этого государства зиждется на сохранении принципа самодержавия, о нем, Николае Александровиче, сохранилась бы память как о симпатичном, простодушном и приятном в общении человеке». Но мало для государственного мужа быть приятным в общении человеком. Перед смертью отец Николая, Александр III, практически продиктовал ему программу правления: «Самодержание создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц… Будь тверд и мужественен, не проявляй никогда слабости… Выслушивай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести». Николай не проявил слабости во время расстрела мирной демонстрации 9 января 1905 года, который в истории страны значится как Кровавое воскресение, и во время расстрела рабочих на Ленских золотых приисках, за что и сам был прозван народом Николаем Кровавым. Однако, выслушивая всех, и в первую очередь, свою жену, он растерялся перед нарастающей революционной угрозой и забыл завет отца: «Рухнет самодержавие, рухнет и Россия…» — и отрекся от престола. Отец предупреждал: «В политике внешней — держись независимой позиции. Помни: у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн», — а он ввязался в войну с Японией, что явно было на руку западным государствам — именно Англия и США подстрекали «страну восходящего солнца» на военные действия. Им не хотелось, чтобы Россия успешно развивалась и крепла, и так страна в конце 90-х годов XX века вошла в первую пятерку крупнейших индустриальных держав мира по абсолютным объемам производства. Но промышленный скачок вперед тормозился все-таки политической системой — именно самодержавием: на рубеже XIX-XX веков Россия оставалась абсолютной монархией. Поражение России, не готовой к войне на востоке, создало почву для революционной ситуации. Позднее царь заключил договор с Англией и Францией, создав Тройственное согласие или Антанту, противостоявший Тройственному союзу — Германии, Австро-Венгрии, Италии, что, в конце концов, опять же привело к войне. В результате всех политических ошибок Николай II и оказался в ссылке.
