Александр Грачев - Первая просека
Для ночлега они облюбовали старицу протоки в левобережье Амура, загнали лодку в самый угол залива, где в него впадал говорливый ручей, и под кустом на песке увидели шалаш. Внутри шалаша было постелено сено. Утиные перья и обглоданные птичьи кости указывали на то, что здесь был приют охотников.
— Красота-то какая, а! — воскликнул Захар, заглянув в шалаш. — Слушай, Головаха, давай здесь устроим дневку, поохотимся на уток, они наверняка где-нибудь тут рядом гнездятся.
Некоторое время Головаха колебался.
— Отдохнем, отоспимся вволю, — продолжал Захар. — В самом деле, куда нам торопиться?
— Ладно, — согласился наконец Головаха. — Только на охоту пойдем вдвоем.
— Ну, конечно, вдвоем! — воскликнул Захар. — Ты хорошо стреляешь?
— Слушай, ружье я тебе все равно не дам! — Головаха угрюмо поглядел на Захара.
— Ну и дурак! — усмехнулся Захар. — Ты что же, думаешь, в тебя стрелять буду?
— А кто тебя знает…
— Ты эти думки бросай, Головаха. Делить нам с тобой нечего. Раз связались одной веревочкой, так уж давай тянуть до конца. Договорились?
Головаха протянул Захару сухую ладонь.
— Дай пять, кореш. Я стал почему-то опасаться тебя — не легавый ли, думаю?..
Как и всякий вор, Головаха был столько, же трусоват, сколь и жесток; он боялся Захара, но боялся и одиночества среди этой дикой природы. После объяснения он повеселел, ободрился и уже не зыркал глазами в сторону Захара.
А кругом был великий покой. Ни единый листок не колыхался на деревьях, в высоком небе неподвижно застыли редкие облака, лиловая дымка повисла в воздухе над бескрайним привольем лугов. Казалось, сама эта дымка исторгает бекасиный перезвон.
Поужинали затемно.
— Ну что, у костра или в шалаше будем спать? — спросил Захар.
— Я у костра, — ответил Головаха. — Только постелить травы нужно.
— Я тоже тут, потеплее будет.
Укрывшись пальто и, как всегда, зажав между коленями Захарово ружье, Головаха скоро успокоился.
Захар лег так, чтобы до приклада, можно было дотянуться рукой. Время от времени он ворочался, умащиваясь, и незаметно поглядывал на Головаху.
Давно уже погас костер, а Захар все прислушивался, ловил каждый шорох. Головаха спал беспокойно: он то и дело ворочался, вздыхал. Но вот стал дышать ровнее, наконец захрапел.
Захар в мыслях давно уже разработал план. Он решил дождаться зари, когда Головаха крепче уснет.
Летняя ночь коротка, но Захару она показалась вечностью. Он весь истомился, болел бок, на котором он лежал, не шевелясь, в удобной для броска позе. О чем только не передумал он за это время! Иногда им овладевал страх, в сознание прокрадывалась предательская мысль отказаться от своей затеи. Но нет, он и так зашел слишком далеко в своих неблаговидных делах. Если сейчас не изменить всего самым решительным образом, то потом будет слишком поздно.
К утру все тело Захара расслабло, отяжелело, глаза сомкнулись, и он не заметил, как уснул.
…И снится Захару дом с лабиринтом коридоров и комнат. Где-то в этом доме Настенька. Захар это знает, но никак не может найти ее. Ему указывают в глубь коридора, но там все новые комнаты, а Настеньки нигде нет. Он в отчаянии, он хочет видеть Настеньку и идет, идет куда-то в мрачную даль лабиринта. Откуда-то появляется Каргополов. Но почему он в шинели и буденовке? «А я теперь на твоем месте, в кавшколе», — говорит он. «А я Настеньку ищу, где она?» — «Да вон, видишь?» Захар приближается к ней по воздуху. «Так это же Любаша!» — «Ты ошибаешься, я Настенька, — говорит Любаша, — это только Любашино лицо и косы, а сама я Настенька».
Раздался всплеск воды, все куда-то исчезло. Захар с облегчением открыл глаза и тут же зажмурился: солнце уже поднялось из-за сопок, лучи его били прямо в лицо.
Неподалеку бултыхался в реке Головаха. Вот он поплыл, удаляясь от берега. Мысль пришла моментально — лучшего случая не дождаться! Где ружье? Ага, вон оно, на одежде! И затвор не вынут: видно, подействовал вчерашний разговор.
Дождавшись, когда Головаха отплыл подальше, Захар встал, спокойно подошел к берегу и так же спокойно взял любимую «фроловку». Открыл затвор. В магазине и казеннике все четыре патрона.
Увидев Захара с ружьем в руках, Головаха медленно двинулся к берегу.
— Зачем взял ружье?
— Затем, что оно мое.
— Да я ничего, я просто так, — зачастил Головаха, заискивающе улыбаясь. — Я же хотел сегодня отдать его тебе.
— Раз хотел, тогда нечего спрашивать. Вылезай и одевайся.
Захар взял ружье на изготовку.
— Слушай, кореш, ты чего это?
— А того, что ты собирайся побыстрее да садись на весла.
— Ну что ж, на весла так на весла, — покорно согласился Головаха. — Может, пошамаем?
— В дороге «пошамаешь». Завтра к обеду чтоб пригнал мне лодку до стройки.
— Продаешь?
— Ты меня не купил! Побыстрее поворачивайся.
Захар еще никогда в жизни не испытывал такого прилива злости и решимости, как сейчас. Перед ним был коварный враг, за каждым его движением теперь надо зорко следить; может, придется не спать сутки, двое суток. Но это не пугало и не беспокоило его, он уже рассчитал наперед каждый свой шаг.
— Где финка? — спросил он Головаху. — Вынь и брось вот сюда, к костру.
Дрожащими руками тот вынул нож из кармана, кинул под ноги Захара. Захар отбросил его ногой подальше, отступил туда, держа ружье на изготовку, и только тогда нагнулся, поднял и спрятал финку в карман. По его команде Головаха собрал пожитки и отнес в лодку, отлил воду, потом развернул лодку кормой к берегу, а сам уселся на весла. Захар сел на корму, все так же держа ружье.
— Запомни, — спокойно сказал Захар, — при первой же попытке поднять весло или опрокинуть лодку получишь заряд без предупреждения.
— Не буду, кореш, только не стреляй, — расслабленно произнес Головаха. Воля Захара превратила его в жалкую тряпку.
— Держи не дальше десяти метров от берега, — приказал Захар.
Течение быстро несло лодку. К вечеру они прошли больше половины пути до стройки. Ночлег Захар выбрал на открытом песчаном берегу. По его приказанию Головаха натаскал кучу сушняка, разжег костер. Дождавшись, когда Головаха поужинал и улегся спать, Захар открыл банку консервов из собственных запасов, достал кружку и сахар и плотно поужинал.
И вот он сидит у костра, караулит каждое движение Головахи и думает. Жутковато, но за мыслями страх забывается. Как он скучает по друзьям, оставшимся там, на стройке, — по Каргополову, Гурилеву и… Любаше! Почему она не выходит у него из головы? Почему она вытеснила в мыслях Настеньку? Вот и сейчас ее милый образ — глаза, полные затаенного огня, нежный овал лица, гордо посаженная головка и пушистые русые косы, как все это бесконечно дорого ему, сколько во всем этом светлого, милого, так необходимого его душе! А Ваня Каргополов — был ли еще в жизни Захара друг, которого бы он так по-братски всем сердцем любил? И от них он хотел бежать…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На вторые сутки плавания вдали показались знакомые очертания сопок и села Пермского.
Всего шесть дней прошло с той проклятой ночи, когда Захар решился бежать, ему же казалось, что прошла целая вечность — так много испытал, пережил, передумал он за эти дни. Горечь и радость перемешались в его душе, и он не чаял, когда отделается от Головахи, увидит друзей.
Лодка обогнула мыс, и Захар увидел полуголых парней, занятых рыбной ловлей. Они выбирали мелкую рыбешку из небольшого бредешка и до того увлеклись своим занятием, что не заметили лодку. Захар поздоровался, и тогда все сразу выпрямились, с удивлением поглядев на нежданных гостей.
— Ну как, попадает? — спросил Захар.
— Попадает… Кошке на обед.
Курчавый широкоскулый крепыш с облупившимся носом сплюнул и прикрикнул на остальных:
— Давай выбирай!
Захар посоветовал:
— Удочками лучше, крупная попадает. А этим бреднем все равно что штанами ловить.
— А где их возьмешь, удочки? — буркнул в ответ курчавый. — Утиль этот с ограды сняли, от курен кто-то завешивал огород.
— Для столовой ловите?
— Для себя! Жрать нечего.
— А почему нечего?
— Да ты что за спрос? — обозлился курчавый. — Езжай своей дорогой, не докучай тут!..
Захар глуховато сказал:
— Я шесть дней не разговаривал с порядочными людьми. По живому слову соскучился.
Все с интересом посмотрели на него.
— А этот — не порядочный? — спросил высокий костлявый детина, кивнув на Головаху.
— Вот именно. Из бегов возвращаемся.
— Ты это серьезно?
— Уж серьезней некуда.
— А что-то незаметно. У нас вон там двое беглых лежат, так кожа до кости и бородища до пупа.
— Не успели отрастить, вовремя повернули назад, — усмехнулся Захар.
