Агния Кузнецова (Маркова) - Твой дом
Елена слышит ее слова и сердито говорит:
– Прекратите разговоры.
– Она обязательно будет старой девой, – шепчет Наташа Елене и громко хихикает.
Елена смотрит на Иванову и невольно улыбается. Нина худая, бледная, высокая, волосы ее гладко зачесаны вверх. Одета она очень опрятно. Ее белоснежный закрытый воротничок почти до самых ушей, длинные рукава опускаются на кисти рук.
– Приступаем к первому вопросу – прием в комсомол Анастасии Ночки. – Елена берет со стола заявление и анкету и громко читает.
Стася выходит к столу. Сначала она немного смущается, потому что сидящие в зале девочки с любопытством рассматривают ее. Они не раз видели Стасю на сцене. Оживленная, счастливая, в костюме цыганки или в русском сарафане, она с увлечением плясала, не замечая зрителей. А теперь она краснеет, смущается и не знает, куда девать руки.
Нина замечает на белом пальце Стаси золотое кольцо и шумно вздыхает на весь зал. Наташа закрывает рот руками.
Но смущается Стася только в первый момент. Через минуту руки ее спокойно опускаются. Она смотрит на лица девочек, устремленные на нее, и думает: «Чего же робеть? Это все те же самые смешные и хорошие девчонки, которые дурачатся на переменках и плачут на уроках при получении двоек…» И Стася чувствует, что теперь будет она еще ближе к ним, еще роднее будет ей школа.
– Вопросы есть к Стасе Ночке? – спрашивает Елена.
– Почему Ночка так долго не вступала в комсомол? – спрашивает Иванова таким тоном, точно собирается уличить Стасю в чем-то плохом.
Руки Стаси снова не находят места. Можно ответить в нескольких словах, но Стасе стыдно за своих родителей, она о них не говорит ничего.
– Глупая была, не понимала значения комсомола, – тихо отвечает она.
– А почему теперь вдруг поняла? – придирается Нина, и кольцо на Стасином пальце раздражает ее все больше и больше, блестящий камень его режет ей глаза. Спросить бы: «А зачем ты в школу надела кольцо?» Но это слишком мелко… Она поймает легкомысленную Стасю на другом…
– Почему именно теперь? – переспрашивает Стася. Она вдруг шагает к краю сцены, прижимает руки к груди и говорит горячо и взволнованно: – Знаете, что я вам скажу, девочки, я не о себе вам скажу. Я скажу вам о моих дорогих подругах и друзьях. Я скажу вам о нашей замечательной учительнице Агриппине Федоровне и даже о родителях. Это их заслуга, что я стала другой.
Стася переводит дыхание. Ей так много хочется сказать, и она рассказывает взволнованно и просто, как переубеждал ее во многом Федя, как спорили с ней Вера и Елена, как много времени на семью Ночек потратила Агриппина Федоровна, родители Веры и Федина мать.
И девочки, не шелохнувшись, сидят и слушают. Слова Стаси волнуют всех. Даже Нина смотрит на Ночку мягким взглядом. Камень на кольце с начала Стасиного выступления меркнет и не режет глаз Нины, а когда Стася кончает, кольцо исчезает совсем.
В зале тишина. Затем раздается голос Елены:
– Еще у кого есть вопросы?
В зале снова тишина.
– Вопросов нет, – говорит Елена. – Какие есть предложения?
Встает Нина Иванова. Наташа со страхом смотрит на неё, и ее глаза и рот перестают смеяться.
– Я предлагаю Стасю Ночку принять в комсомол, – говорит Нина.
– Кто за это предложение? – спрашивает Елена.
С шумом поднимаются руки.
– Кто против? Никого. – Елена не в силах сдержать радостную улыбку. – Ты принята в комсомол единогласно, – обращается она к Стасе и вдруг вскакивает из-за стола и звонко целует ее в щеку. Затем она возвращается на прежнее место, немного смущенная своим порывом, и уже спокойно продолжает вести собрание.
К столу выходит Оля Петрова, смуглая девочка с длинными косами. Но Стася еще несколько мгновений стоит в глубокой задумчивости. Тихая, светлая радость поднимается в ней. Она комсомолка. Она настоящий представитель своей эпохи, как говорит Федя. Верно, это признали такие же вот, как она, девочки… Но они не хуже взрослых чуют правду. Их не обманешь… И кажется Стасе, что среди них сидит высокая, стриженная под мальчишку, девочка. Она серьезно смотрит на Стасю и кивает ей головой. «Вот и она… – думает Стася… – Она в семнадцать лет погибла за Родину. Но почему у нее Верины глаза? Да это Вера!» Но по ее глазам, честным, с горячим огнем, Стася чувствует, что и Вера, так же как Зоя, отдала бы свою жизнь гордо, с презрением к врагу. И в воображении Стаси выплывают образы Олега, Ульяны, Любки, Лизы Чайкиной. Ей хочется снова выйти на край сцены и памятью этих замечательных комсомольцев поклясться, что она не запятнает имени комсомола.
– Стася, иди садись, – со смехом говорит Наташа.
Но Стася уже спускается по ступенькам со сцены. Нет, это не Олег Кошевой смотрит на нее из глубины зала… У самых дверей она видит Федю. И Стася идет к нему сияющая и счастливая. Федя молча, но взволнованно пожимает ей руку.
Глава двадцать первая
Жители города заслуженно гордились своим знаменитым земляком, писателем Петром Птаховым. Правда, была у них и обида на него. Десять лет прошло с тех пор, как Птахов покинул город, переехал в глухую деревеньку в Западной Сибири, отдаленную от железных дорог, и с тех пор ни разу не приезжал в родной город. Он работал много и упорно. За десять лет появилась в печати его трилогия «Сын» и роман об Отечественной войне «Марс», включенный Министерством просвещения в школьную программу старших классов.
Успех не кружил писателю голову. Он оставался по-прежнему скромным, внимательным к окружающим его людям.
Земляки ревниво следили за успехами Петра Птахова, и поэтому, когда он приехал, в городе только об этом и говорили.
В городе Птахов пробыл три дня. Никто не знал, с какой целью он появился тут, но его встречали на улицах города, на берегу реки, в парке. Только после его отъезда узнали, что Птахов задумал писать повесть о своем детстве.
Как только весть о приезде Птахова дошла до школы, Вера Сверчкова побежала в учительскую. Марина Николаевна сидела за столом и разбирала кипу бумаг. Она на секунду оторвалась от дела и спросила:
– Что, Сверчкова?
– Марина Николаевна! – волнуясь, сказала Вера. – Мы обязательно хотим провести вечер встречи с Птаховым.
Марина Николаевна улыбнулась:
– Вряд ли это желание осуществимо…
– Почему? – разочарованно спросила Вера.
– Потому что, наверное, все школы обратятся к нему с этой просьбой.
– Но он же в этой школе учился… – горячо возразила Вера.
– Это было очень давно, – улыбнулась Марина Николаевна. – К тому же и времени у него, очевидно, лишнего не найдется… Ну что ж, попробуйте, – заключила она.
– Я попробую, – уверенно сказала Вера. – Разрешите мне и Стреловой сейчас же сходить в гостиницу. Мы узнали, что Птахов остановился там.
– А какой у вас урок?
– Немецкий.
Марина Николаевна поморщилась. Она не любила отпускать учениц с уроков.
– Хорошо, идите.
Через несколько минут после этого разговора Вера и Елена бежали по улице.
Стояла глубокая осень. На оголенные ветви деревьев падал снег вперемешку с дождем. На мокрых тротуарах скользили ноги.
– Знаешь что, – почти кричала Елена у самого уха подруги. – Нужно было сговориться с девятой школой и устроить совместно с ними встречу, чтобы Сафронов увидел Птахова.
– Ну, мы постараемся залучить Птахова еще и во Дворец, – успокоила Елену Вера.
– Постараемся…
Елене было очень обидно, что, может быть, не удастся использовать такой замечательный момент. А как бы это было хорошо! Птахов, говорят, скромен и прост… Геннадий считает себя поэтом, а писатели в его воображении выше обыкновенных людей, вот он и лезет из кожи, старается быть особенным. А отсюда и все его неприятные качества.
Елена и Вера перебежали дорогу и с трепетом остановились около серого здания, растянувшегося на весь квартал.
– А вы что? – вдруг раздался голос Сафронова, и девочки увидели его в дверях гостиницы.
– Мы к Птахову, – сказала Елена.
– К Птахову? – изумленно повторил Сафронов. – Зачем?
– Хотим пригласить его к нам в школу. Он ведь в нашей школе когда-то учился… А ты что здесь делаешь? – Елена взглянула на него. «Он убежал с уроков и ждет Птахова», – подумала она и сказала: – Если хочешь, Гена, пойдем к Птахову вместе.
– Обязательно пойду, – поспешно отозвался Сафронов, точно боялся, что девочки раздумают и не возьмут его с собой.
Они вошли в вестибюль с зеркалами во всю стену, расположенными друг против друга. Все трое оглядели себя с ног до головы.
– Смешные, испуганные, – улыбнулась Елена. – Что же ты, Гена, сегодня и на поэта не похож? Взгляд блуждающий, кепка набоку, волосы растрепаны. – Она поднялась на носки и осторожно поправила волосы Геннадия.
Они прошли мимо столика, за которым должен был сидеть дежурный. Подождали его минуту-другую, потом неуверенно поднялись на второй этаж и направились по коридору.
В гостинице было тихо. В строгом порядке на дверях сияли номера и блестели начищенные ручки. Бархат дорожки приглушал шаги. В конце коридора они встретили человека в сером легком пальто и серой шляпе.
