Гунар Цирулис - Якорь в сердце
— Наши, — успокаивает Гиту Кристап. — Бомбят железную дорогу. Понимаешь… Лагерь скоро ликвидируют…
— Говори же! — торопит Гита.
— Скажу, только если дашь слово участвовать. Иначе не имею права.
— Конечно! — В ее глазах горит чисто женское любопытство.
— Значит, договорились?
— Честное слово!
— Сегодня ночью, а помешает луна, то завтра из лагеря бегут десять ребят. Я испорчу электричество, они тем временем перережут колючую проволоку…
— И ты бежишь?
— Мне нельзя. Но ты с ними. Моя мать спрячет тебя у рыбаков, — он вынимает из кармана пистолет и кладет ей под одеяло. — На всякий случай.
— Без тебя я никуда не пойду, — тихо, но решительно говорит Гита и возвращает ему пистолет. — Если у меня даже хватило бы сил…
— Гита! Ты же обещала, — Кристап гладит прозрачные пальцы девушки. — Гита, это последняя возможность.
— Только вместе с тобой.
Она прячет лицо в вереск.
* * *Кристап и Лигита стояли в коридоре и смотрели на залитую солнцем площадь мемориала. Общие воспоминания сблизили их. Молчание, которое возможно только между хорошими друзьями, лучше слов доказало им, что годы не в силах перечеркнуть пережитое. Но теперь надо было что-то сказать, и первой заговорила Лигита:
— Теперь ты признанный скульптор, не так ли?
— Я должен еще учиться, — сдержанно ответил Кристап.
— В искусстве учиться нужно всю жизнь — это даже я понимаю. Но ты ведь продаешь свои скульптуры, устраиваешь выставки. Пич сказал, что видел твою «Лагерную девушку».
— Мой первенец, — усмехнулся Кристап. — Сегодня утром я решил, что можно выставить, теперь понимаю, что к этой теме придется еще вернуться.
— Значит, все это время ты думал обо мне! — воскликнула Лигита. — Все эти годы ждал меня? Говори же, Кристап, скажи что-нибудь!
Кристап задумчиво взглянул на Лигиту.
— О тебе? — растерянно покачал он головой. — Скорее о маленькой Гите. Я не осмеливался и предположить…
— А теперь ты разочарован? Видел в мечтах девушку, а дождался пожилой женщины.
Кристап не ответил.
Заметив, что сигарета потухла у него в губах, Лигита вынула из сумочки газовую зажигалку и поднесла огонь.
— Нравится? — спросила она.
Кристап рассеянно кивнул.
— Непременно пришлю тебе. Откуда мне было знать, что я тебя встречу и ты куришь… Но расскажи мне еще о своей работе. Что ты чувствовал, когда делал мой… мое изображение.
Задай этот вопрос кто-нибудь иной, Кристап вышел бы из себя, но у Лигиты он вырвался так простодушно, что он не мог рассердиться. За годы добровольного затворничества он отвык говорить о чувствах. Тем не менее Гите надо было ответить честно или промолчать.
— Сколько может человек жить неосуществленной мечтой? Время не стояло на месте. И я во что бы то ни стало должен был освободиться от тебя — как от…
— От занозы, — с улыбкой подсказала Лигита.
— Скорее, как от неизвлеченной пули. Чтобы взяться за другое, я должен был вернуть тебя, вылепить из глины… Да что мы все время обо мне! — Он крутанул плечами. — А как ты, Гита? Стала пианисткой?
Лигита молча покачала головой.
— Врачом?
— Человеком, который потерял себя и больше ни о чем не мечтает. Я стала хорошей матерью двум своим детям. Разве этого мало? — с вызовом ответила Лигита и добавила совсем другим тоном: — Я же думала, что тебя нет.
— А если бы ты знала?
— Пешком пришла бы! А так мне нечего было терять.
— Что же дальше?
— У меня семья.
Значит, у Гиты теперь семья: муж, двое детей. У его Гиты… Это не укладывалось в голове. У этой взрослой красивой женщины, что стояла рядом, они, конечно, могли быть. Это не вызывало у него протеста. И тут он вдруг остро почувствовал, что Гита и Лигита Эльвестад в его сознании существуют каждая по себе. Пока они еще были рядом… Но вот лагерная девушка, в минуту встречи слившаяся с госпожой Эльвестад, отступает, унося с собой все то, чем он жил в эти годы. Она уходит в прошлое, оставляя своего двойника в одиночестве, один на один с действительностью. Связывал этих двух женщин, пожалуй, только характер. Он как будто не изменился. Кристап узнавал в Лигите Эльвестад прежнюю готовность подчиниться чужой воле, жить не своим, а чужим умом. Наверное, поэтому она и осталась на чужбине: никто не позвал, не взял за руку и не повел домой. Если подумать, она и в лагере была такой. Отдавала последние силы, но напрасно было ждать от нее самостоятельности.
Заметив, что Кристап погрузился в раздумье, Лигита попробовала обратить все сказанное в шутку:
— Может быть, не так уж плохо, что мы не встретились лет двадцать пять назад. Давно успехи бы друг другу надоесть…
Кристап, странное дело, не возразил.
— Да, время все расставило по своим местам.
— И ты не хочешь знать, как я жила все это время? — спросила Лигита.
— Хочу.
— Но сперва пойдем к реке, — попросила она. — Больше года я провела в Саласпилсе, а какая здесь Даугава, не имею представления.
Они вышли на площадь. Лигита по старой памяти повернула направо.
— Нам в другую сторону, — сказал Кристап.
— В самом деле, — смущенно усмехнулась она.
Лучи солнца били сквозь перистые облака, падали на луга, серебрили воды Даугавы, спокойно катившиеся вдоль зеленых берегов к морю. Лигита и Кристап, приминая густую траву, шли к речной излучине.
— Какая тишина! — сказала Лигита. — Боже мой, какой покой! И запах сена…
— Тебе повезло. Еще позавчера шел дождь.
Лигита надела голубые солнечные очки.
— Хоть бы такая погода продержалась еще несколько дней, — сказала она, не сознавая, что эти слова закрепляют за ней образ туристки.
— Как прошло путешествие? — отозвался Кристап. — Не слишком качало?
— У меня прекрасная каюта. К тому же экипаж вашего парохода очень доброжелателен и приветлив.
— Из Стокгольма, наверное, неполных два дня ходу? — Кристап тоже съехал на светский разговор.
Лигита резко остановилась, повернула его к себе.
— Кристап! О чем мы говорим?.. Неужели после стольких лет ты не скажешь мне «Здравствуй»?
Они поцеловались — казалось, они годами копили страсть и нежность для этого мига. Оторвались на мгновение, чтобы взглянуть друг на друга, и снова поцеловались.
— Ты знаешь?.. — проговорила Лигита.
— Да, это наш первый поцелуй. Но я уже тогда…
Ее губы не дали ему продолжить.
V
Аусма была рада, что так легко освободилась от мужчин. Надо было решить… Хотя, говоря по правде, все уже решено — хочешь не хочешь, придется вечером устраивать посиделки, на которые она легкомысленно успела пригласить гостей. И почему только у нее всегда так выходит? Сперва сделает или скажет, а потом подумает? Вот и выкручивайся теперь: в мастерской беспорядок, в кладовке — торичеллиева пустота, в кошельке — одна десятка-сиротка и две монетки для телефона. Если бы хоть Кристап получил аванс, который они готовились отпраздновать, так ведь нет. Кой черт дернул ее с такой торжественностью приглашать Петериса и Ильзе? Неужели она втайне надеялась, что Кристап сегодня скажет: «И заодно выпьем и за наше обручение». Как в слезливом романе! И все потому, что ее обычно неразговорчивый друг разоткровенничался и подарил ей несколько нежных слов…
Аусме всегда казалось, что в отношениях с ее возлюбленным важнее всего сохранить независимость, сознание, что в любой момент можешь уйти и зажить самостоятельной жизнью. Правда, в последнее время расставаться становилось все труднее. Хотелось не только любить Кристапа, но и заботиться о нем, быть вместе, как бывают вместе муж и жена, которых объединяют и такие будничные заботы, как неисправный пылесос, дырявые ботинки, неуплаченный счет за междугородный разговор.
Долго размышлять Аусма не любила. Сейчас куда важнее было прибрать запущенную мастерскую, вытереть пыль, достать какую-нибудь закуску, а там видно будет. Когда внезапно явилась Ильзе, Аусма, переодетая в брюки, энергично орудовала шваброй.
— Не бойся, я не намереваюсь остаться тут навсегда, — захохотала Ильзе, глядя на ее озадаченное лицо, и положила на стул сумку. — Петерис рассказал мне о сегодняшнем вечере, и я подумала, что могу быть тебе полезной. Вдвоем управимся за два часа.
— Ничего особенного я не собираюсь устраивать, только холодный стол по нынешней моде.
— Тогда считай, что у нас все готово. — Ильзе открыла сумку и стала выгружать на стол миски с рыбными и мясными блюдами. — Куда я все это дену в такую жару. Ей даже в голову не придет, что это из нашего дома, не беспокойся. Ее больше выпивка интересует, чем еда.
Ничего не понимая, Аусма только улыбнулась.
— А еще говорят, что в наше время чудес не бывает. Очевидно, к вам пожаловал особо знатный гость, раз уж вы так постарались. Твой Пич терпеть не может шикарных приемов.
