Владимир Санги - Ложный гон
— У тебя сколько соболей?
— Я еще не взял плана, — ответил Пларгун.
— Я спрашиваю, сколько у тебя соболей?
— Мм... вот с этим будет шестнадцать, — Пларгун головой показал на сырую, вывернутую мездрой шкуру, которую еще не успел натянуть на распялку.
— Вот что, Пларгун. — Голос Нехана был тверд и решителен. — Скоро конец сезона. Тебе, сам понимаешь, не взять плана. Но главное — не к чему: я поймал больше положенного. И все мои соболи черные.
«Врешь, хитрец, — сообразил Пларгун. — Ты, конечно, поймал гораздо больше, чем говоришь. Светлые шкурки спрятал, отобрал только черные, но и тех оказалось гораздо больше, чем требовал план. Браконьер...»
— Я это сделал специально, чтобы помочь тебе. Предвидел трудности. А мне это особого труда не составляет. Значит, поступим так: я отдаю своих соболей в счет твоего плана, а деньги пополам. Идет?
Пларгун медленно (ох, как медленно!) поднимал голову.
— Нет!
И по тому, как он произнес, было ясно: его не переломишь. Но Нехан попробовал.
— Слушай, не валяй дурака. Мои девять черных соболей дадут в три раза больше денег, чем твои девять рыжих. Ты получишь в полтора раза больше! Подумай!
— Нет! — повторил Пларгун.
Нехан выдержал его взгляд. Тяжелые веки Нехана на мгновение вскинулись, и округлившиеся глаза полыхнули злобой. Он привстал, шагнул на полусогнутых ногах. Руки отставлены в сторону, растопыренные сильные пальцы напоминают когти медведя.
— Ты что — хочешь, чтобы я сел в тюрьму?
Нехан устрашающе пригнулся, отчего еще больше напомнил вздыбившегося медведя. Ярость желтой пеной выступила на губах.
— Ты что... ты что... — Нехан задыхался. Он уже вплотную подошел к юноше, но тот стоял, не шелохнувшись. Пларгун услышал тяжелое звериное дыхание.
— Последний раз спрашиваю: возьмешь соболей?
— Нет!
Нехан засуетился в глухой панике.
— Хочешь посадить... хочешь посадить... ы-ы-ы-ы, — Нехан хотел еще что-то сказать, но голос дрогнул, сорвался. Толстые губы провисли, лицо передернулось, и в тот же миг тайгу всполошил пронзительный душераздирающий крик:
— А-а-а-а!
Как будто из-под ног Нехана выбили опору — он грохнулся на пол. Нехан намертво вцепился зубами в свою руку и с диким воплем покатился по земляному полу.
Кенграй недоуменно глянул на странное существо и вопрошающе уставился на хозяина.
Пларгун накинул на себя дошку, открыл дверь. Вместе с ним выскочил Кенграй.
Легкий морозец покалывал разгоряченные щеки.
Юноша долго стоял не шевелясь. От него шел прозрачный пар, сквозь который преломлялись деревья, сопки, заходящее солнце, наступающий сумрак.
Солнце скатывалось за горы. На небе пробились крупные звезды и изумленно смотрели на человека, который, забывшись, одиноко стоял посреди громадной сумрачной тайги.
Пларгун опомнился лишь тогда, когда его стало знобить.
Он вернулся в избушку.
Нехан угрюмо сидел на нарах.
Когда Пларгун сбросил дошку и подсел к потухающей печи, тот жалостливо попросил:
— Ну, будь человеком.
Эти слова подействовали так, будто в душу Пларгуна бросили раскаленных углей.
Он хотел сказать в ответ: был ли ты, Нехан, человеком, когда много лет назад надругался над Ковзгуном, а вместе с ним — над всем родом Такквонгун?! Был ли ты человеком, когда в погоне за личной славой и благополучием разорил целый колхоз? Был ли человеком в те годы, когда жил где-то вдали от побережья — ведь никто не знает, чем ты там занимался. А сегодня кто ты, Нехан? Кто?
Пларгун хотел было сказать все это Нехану, но сдержался. Только подумал с досадой: «Человек всю жизнь лез из кожи вон — во имя чего? Во имя себя, своего живота! Но только ли это? Нет, во имя того, чтобы стать над людьми. Над людьми! При этом не брезговал никакими средствами... Да может ли когда-нибудь случиться, чтобы у людей такого сорта заговорила совесть? Без совести им удобней. И легче добиться своего».
Пларгун соорудил себе постель на полу, а Нехана положил на свое место — на нары.
Пларгун лежал, отвернувшись к стене, и долго не мог уснуть. Далеко за полночь, когда луна щедро обливала землю голубоватым светом, Нехан оторвал голову от подушки. Но его предупредил спокойный и совсем не сонный голос Пларгуна:
— Хватит сторожить друг друга. Нам к людям возвращаться!
Утром Нехан уходил. Но, исчезнув за деревьями, он так же поспешно вернулся. «Что-то забыл или что-то хочет сказать?»
Нехан подошел к Пларгуну:
— Что ты с ним будешь делать?
— С кем? — не понял Пларгун.
— С ним. — Нехан постучал лыжной палкой по запорошенной снегом хребтине шатуна.
— Ничего, — небрежно ответил Пларгун. — Пусть лежит себе. Будет отличный корм для мышей, соболей, лис.
Нехан торопливо скинул лыжи, сбросил доху, попросил топор. Подошел к огромной застывшей туше, сильно замахнулся и, сверкнув широким лезвием топора, с силой опустил его под хребет медведя. Ему потребовалось минуты три, чтобы вырубить в медвежьем боку просторное окно, отделить с кусками печени объемистый желчный пузырь и сердце шатуна. Нехан заботливо завернул их в тряпку, положил в походную сумку и через минуту скрылся в чаще.
***
Последние дни Пларгун занимался готовыми шкурками — очищал мездру от прожилок жира, спиртом вытравливал смолу на мехах, мягчил шкурки, осторожно разминая их руками.
В связке оказалось двадцать шесть шкурок.
До окончания охотничьего сезона было еще недели полторы-две. Это видно по луне, которая пошла на ущерб. Охотники договорились сойтись у Нехана в первый день после новолуния. У Пларгуна оставалось достаточно времени, и он не спеша перетаскивал к Нехану охотничье имущество.
По всему было видно: Нехан еще не собрался к отъезду. Снял он ловушки или нет, Пларгун не знал. Но их не было в коридоре, где торчат толстые гвозди, предназначенные для того, чтобы вешать на них тяжелые связки капканов. Их не было и в избушке, в одном из углов которой беспорядочно грудится куча одежды и мятых вещмешков. Может быть, они в лабазе? Но зачем они там, когда пора уже связывать их и укладывать в вещмешки?
Нехан встретил Пларгуна с холодной сдержанностью и всем видом показал — тот его стесняет. И у Пларгуна не было никакого желания оставаться у Нехана. Он быстро подкрепился с дороги, сразу стал на лыжи и, свистнув Кенграя, бросил через плечо обрадованному Нехану:
— Пойду к старику, помогу в сборах.
Уже ночью Пларгун перевалил хребет. Он не торопился и шел с прохладцей. Лыжня старика хорошо видна между деревьями, от которых в тайге сплошная густая синь с желтовато-серебристыми прогалинами лунных пятен. Накатанная, она отблескивала, как лезвие ножа, от яркой, но уже на ущербе, луны.
В полночь, откуда ни возьмись, посыпала изморозь. Пларгун переживал восемнадцатую зиму. Изморозей на его веку было сколько угодно, а вот такой тонкой и нежной не видел. Небо, насколько хватал глаз, было чистым, безоблачным. Откуда же взялась изморозь? Будто родилась от мороза и щедрой луны.
Изморозь не скрывала ни звезд, ни луны. Только делала их матовыми, чуть расплывчатыми.
Каждая кристалинка, прежде чем упасть Пларгуну на ресницы или нос, десятки раз перевернется в воздухе, сверкнет гранеными боками, будто хвастаясь: вот какая я красивая.
Кенграй трусил впереди, не отвлекаясь, задумавшись о чем-то своем. Изредка он останавливался, поджидая хозяина, И тогда вытягивал отточенную лисью морду, тоскливо смотрел на луну, будто мучительно вспоминая что-то далекое, древнее. Может быть, вспоминал то отдаленное время, когда его предок, умирая от голода, подполз к пещере полудикого существа, который поделился с ним обглоданной костью, и в благодарность собака вывела это существо из логова и помогла ему стать человеком?..
***
Пларгун не поверил своим глазам — дверка избы старика была приперта колом. Давно ли ушел Лучка? Пларгун сбил в сторону кол, дернул на себя дверную деревянную скобу. Избушка дохнула настоем из теплоты и жилых запахов: ушел сегодня. Чтобы проверить свою догадку, юноша коснулся ладонями печки — она уже остыла: ушел рано.
Юноша зажег спичку и при ее неверном мерцании поискал свечку. Кривой и короткий огарок притулился в углу, правее занесенного снегом окошка. Второй спичкой зажег огарок, полез в ящик под нарами, порылся в нем, гремя металлом и деревом, нашел прохладный и мягкий на ощупь длинный стержень воска.
Старик появился, когда Пларгун уже растапливал печь.
— Не ожидал, что придешь так рано, — сказал Лучка в дверях. Потом сутуло прошел мимо Пларгуна, сел на пол у стены, устало прислонился к ней.
— Ух-ух-у-у-у, — перевел он дыхание.
Печка загудела. Пламя охватило поленья, и избушка наполнилась сухим треском.
— Взял, говоришь, план... Молодежь пошла непочтительная: что она со стариками делает! — сказал Лучка с наигранной горечью.
