Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 2
Эта речка не всегда выглядела такой смирной, как нынче. После снегов и дождей она неслась стремглав, клокотала и даже позволяла себе рычать. Тогда с берега на берег, взамен давно обвалившегося моста, операторы перебрасывали упругие сосновые стволы. Шли по ним…
А теперь Светлана стояла на самой середине русла. Резиновые ее сапоги медленно и верно погружались в жидкую глину. Светлые струи воды, добежав до этого места, мутнели, а отбежав, прояснялись вновь. Клубы сизого пара обволакивали, щекотали в ноздрях…
— Светлана Ивановна, завязли, что ли? — окликнул ее Антонюк.
— Сейчас…
«Отсюда полкилометра до девяносто девятой. Вода. И вода горячая. Она не замерзнет в трубах ни при каком морозе… Совсем рядом вода!»
Если бы в данный момент ноги Светланы не погрязли в рыжей трясине, она, может быть, выкинула бы какое-нибудь плясовое коленце или, на худой конец, подпрыгнула бы на радостях. Но она не могла этого сделать. Насилу выдрала сапоги из глины и, хлюпая по воде, побежала вдогон Антонюку.
Елки, елки. Сплошное хвойное иглище… Но вот между этих елок, на опушке, выросла еще одна елка. Необычная елка — железная. Железо во все стороны. «Елкой» зовут операторы нефтеотборочное устройство, венчающее устье скважины.
Девяносто девятая.
Здесь, как и на других буровых, стоял домик: утлая избушка, куда зимой операторы заходят погреться, вскипятить чаю, а если в избушке имеется телефон — то и позвонить куда следует. Соседу, например.
Светлане часто доводилось бывать в этих таежных домиках, но здесь сразу бросилось в глаза необычное: белая занавеска с прошвой в оконце. Женщина, она сразу почуяла здесь присутствие другой женщины. И не просто — другой женщины. Не просто…
Всю дорогу старалась она об этом не думать. Но дороге пришел конец.
— Дома хозяйка? — весело крикнул Антонюк.
Дверь избушки отворяется. Анна Ильинична Горелова.
Ну конечно, Светлана не раз встречала ее и в конторе и в поселке. Но странно, до сих пор не знала, что именно эта женщина — Горелова. А уж ей-то надо бы знать!.. Поскольку теперь она заведует промыслом и должна хорошо знать людей.
Анна Горелова ростом невысока, гораздо ниже Светланы. Наверно, очень худа, хотя ватная телогрейка это скрадывает. Сколько ей лет? Тридцать? Вероятно, уже с лишком… Лицо бледно. Смуглое — и бледное лицо. Или так только кажется из-за черных прямых волос, обрамляющих лоб. И глаза — невыносимо черные. Как уголья…
Тонкие губы подобраны, сжаты. Сжаты так плотно, что по краям проступила бескровная полоска… Они когда-нибудь разжимаются, эти губы?
— Здравствуйте, — говорит оператор Горелова.
Не слишком тепло ее «здравствуйте». Впрочем… Светлана уже не раз отмечала, что, встретив у себя начальство, улыбаются от уха до уха и всем своим видом олицетворяют радушие обычно работники канцелярских рангов. А человек, так сказать, низовой должности — он особой радости не выказывает, старается держаться серьезно и с достоинством: мол, пришли по делу — давайте о деле; на моем посту вроде все в порядке; а если найдете какие-нибудь упущения — укажите, исправим…
Да, так оно, наверное, и в данном случае.
Светлана с надеждой взглянула на Антонюка.
А он как раз в этот момент вытащил из кармана штанов носовой платок, развернул его не спеша и обстоятельно, набросил на холодную металлическую трубу и приник ухом. Долго слушал, по-докторски воздев очи горе… Потом тем же платком протер стекло манометра, полюбопытствовал на стрелку.
— Отдыхает?
Это он спросил о скважине — как о человеке. И о человеке близком, которого по имени можно не называть.
— Пускай отдохнет. Поработала… — кивнула Анна Ильинична и тоже взглянула на прибор. В голосе ее сейчас промелькнул оттенок ласковый и даже шутливый. Но она не улыбнулась. Губы по-прежнему плотно сжаты. Вообще умеют они улыбаться, эти губы?
«Тяжело ему, наверно, было с ней…» — против воли подумала Светлана.
А вслух спросила:
— Анна Ильинична, что вы делаете для повышения притока нефти?
Горелова оправила концы платка, помедлила с ответом.
— Что делаю?.. По инструкции все и делаю. Соблюдаю режим. За давлением слежу…
— А кислотная обработка? — подсказал Антонюк.
— Да, это тоже… — Она едва заметно оживилась и сейчас смотрела уже не в сторону, а на Светлану. Видимо, этот вопрос занимал ее. — Попробовала я кислотой обрабатывать забой скважины. Там парафину скопилось много… После этого шагнул дебит.
— Знаете, Анна Ильинична, — заговорил опять Антонюк, — мы хотим выпустить плакат о вашем производственном опыте. Расскажете людям — что и как, почему у вас добыча больше, чем на других скважинах, а?
Горелова недоуменно пожала плечами.
— Зачем это? Про девяносто девятую и так все знают, что богатая скважина. И я здесь ни при чем. Неужто, если по другим «елкам» плакаты расклеите, они оттого станут больше нефти давать?
— Дело не в «елках», а в людях! — загорячился Роман Григорьевич. — Нужно, чтобы все операторы изучили ваши методы обслуживания скважины…
— Так ведь я сказала уже: все по инструкции делаю. А если кто из операторов ее не выполняет — это уж ваша забота, гоните его в шею. Пускай идет в карьер, камень колоть: там инструкции попроще…
Не договорив, она обернулась.
Дверь избушки скрипнула. Из-за нее выглянула мальчишеская, очень серьезного вида физиономия. Потом высунулось угловатое плечико, а из-за плечика торчал спаренный ствол игрушечного ружья. Владелец ружья довольно хмуро осмотрел Светлану, сторожко глянул на мать, но, заметив Антонюка, тотчас же позабыл об охотничьих хитрых повадках и, спрыгнув со ступеньки, побежал к нему.
— Дядя Рома, а лосенок где?
— Лосенок? Там… — неопределенно махнул рукой мастер. — В лесу. Гуляет…
— Но ты же обещал мне! Я его ручить буду…
— Это верно, что обещал… А не видел. Нету их в округе, лосей. Ушли.
— Врешь! — сказал мальчик. — Дядя Федя, шофер, прямо на дороге лосиху встретил и с ней двух маленьких. Чуть не сшиб!
Антонюк поскреб затылок, раскаиваясь, должно быть, в своем вранье, и поведал огорченно:
— Может, они и есть. Да вот билета у меня нет.
— Какого билета?
— На лося. Чтобы его застрелить или поймать, билет полагается. Иначе говоря — лицензия.
— Так, значит, у тебя нету… лицензии?
— Нету. Еще не добился.
— А-а… — разочарованно протянул мальчик. И, сразу потеряв всякий интерес к Антонюку, подошел к Светлане.
Лет пять ему. Чернявый, густобровый. В мать?.. Нет: глаза синие, как лесные цветки. И подбородок уже очерчен твердо. Отцовский подбородок.
— Тебя как зовут? — спрашивает он Светлану строго.
«Меня? — соображает она. — Тетя Света? Светлана?»
— Светлана… Ивановна. А тебя как зовут?
— Генка!.. — будто выхлест ремня. Будто — по щеке. — Ну-ка иди в дом!
Это мать.
Худенькое, жилистое тело мальчишки напрягается и снова обретает сторожкую охотничью повадку. Не оборачиваясь больше, неслышно, на цыпочках идет он к избушке и скрывается за дверью.
Антонюк еловой лапой сосредоточенно сметает комья сырой глины со своих сапог.
— А почему ребенок с вами, на работе? — интересуется Светлана. Она спокойна. — Не мешает он вам? Да и дорога, наверное, утомительна для мальчика. Два таких конца.
Черные глаза Гореловой жгут как уголья.
— Куда же мне его девать?
— Отдайте в детский сад.
Горелова жестко усмехается (наконец-то!):
— Был он у меня в детском саду. Пришлось забрать — младшего пристроила на то же место, три года ему. А другого места не дают: полно.
— Да, с детсадом у нас трудно, — вмешивается Антонюк. — Двадцать шесть заявлений.
— Значит, нужно открыть еще один детский сад! — вполне резонно замечает Светлана.
— Верно… — Антонюк похлопывает еловой лапой по голенищу. При этом глаза его сочувствующе и чуть насмешливо, из глубины — отступя на шаг — смотрят на Светлану. — А помещение где взять?
«Наверное, с этим уже давным-давно мучаются, — догадывается она. — А я впервые слышу, и сразу — открыть новый!.. Стыд какой».
И, как обычно, когда на себя рассердится, решительно сдвигает брови.
— Найдем помещение.
«Ты уж найдешь… Временная», — прочла в глазах Гореловой.
— Найдем. До свиданья.
На обратном пути Светлана и Антонюк молчали. Казалось, что он хочет затеять с ней какой-то длинный разговор, но колеблется. Или же решил, что разговор этот — впереди. Потом все же откашлялся и… заговорил о другом:
— Ну как, Светлана Ивановна, насчет плаката?
— Плакат выпустим, — ответила она. — Обязательно. Хороший оператор Горелова… А девяносто девятую буровую, Роман Григорьевич, закроем.
— То есть… Что?!
