Виктор Шкловский - Тетива. О несходстве сходного
Незаконнорожденным является Кандид Вольтера, и Том Джонс Филдинга, и Оливер Твист Диккенса. Давид Копперфилд рожден законно, но появился после смерти отца, и его бедное царство – коттедж, который называют «Грачи», похищен человеком с бакенбардами, отчимом Мортоном.
Да, грачей не было. Отцу показалось, что в этом месте должны быть грачи, и все было призрачным.
Но, добиваясь справедливости, люди добиваются истины, потому что истина не призрак, а будущее.
Люди, объявленные покойниками, в романах Диккенса живут в доме своих нареченных невест неузнанными и добиваются руки той, которая сперва их не любит.
Человек не на своем месте, горожанин, может быть сноб, очень молодой разочарованный человек отверг девушку, которая его полюбила, а потом полюбил чужую жену, ту самую девушку, которая теперь замужем за безымянным генералом.
Человечество в пути, и потому человек не на своем месте путешественник, открыватель, Робинзон на необитаемом острове, заново создающий все элементы человеческой культуры; князь Мышкин, осенью едущий в плаще, полубезумный; обманутый отцом Дмитрий Карамазов; или карьерист Растиньяк – все они герои, нарушающие обычное. В искусстве обычное становится видимым и ощущаемым, разрушенным, осмеянным, преодоленным.
Для мира прошлого типичный человек на типичном месте – был Чаадаев, объявленный сумасшедшим.
Гоголь мечтал о служебной карьере для того, чтобы перестроить мир, в котором именно для него, для Гоголя, не было места.
Это помещик Толстой, всю жизнь строящий хозяйство и мечтающий о бегстве из дома. Герои его также уходили, искали другого места в мире; пытались стать казаками; были счастливы в плену, когда порох им казался вкуснее соли; становились столь нетребовательными, что находили, что вши греют тело, как сказал Пьер Безухов – один из многих незаконнорожденных героев романов.
Поиск своего места в мире, перестройка мира для себя, война, любовные несчастья и мнимые благополучные концы – вот биография старой истории литературы и биография ее героев.
Этому поиску долго не было конца, а повод для поиска и попытки преодолеть прозу жизни, о которой говорил Гегель, были бесконечны.
Великий комедиограф новой комедии (конец IV века) Менандр стал учителем Плавта, Теренция, Мольера и всей европейской комедии. Великий мастер Менандр писал как будто похожие друг на друга пьесы; основы его пьес похожи друг на друга, как кристаллы, хотя мы уже имеем сейчас шестнадцать неполных его произведений.
В основе всех его комедий лежали три мотива: мотив насилия, мотив подбрасывания ребенка и узнавание его родителями.
Люди были не на своем месте, но выйти из своего положения они могли только путем нового опознания, перенесения в другой ряд существ.
Но так как до опознания они существовали как люди непривилегированные, то сам первоначальный их показ был скрытым протестом.
Но мы начнем не с греческой трагедии, не с комедии Менандра, а с фольклора.
Примечания к главе «Человек не на своем месте» и несколько слов о пепле
Сейчас собрано такое количество сказок, что для того, чтобы разобраться в них, не хватает ни памяти, ни картотеки. Надо было заводить большую кибернетическую машину, но какое задание дать ей?
Конечно, не сказки в этом виноваты, всех помнить не надо, их надо прочесть, проверить, сопоставляя друг с другом. Но для меня, как для писателя, а не представителя академической науки, идеалом работы является такая, в которой человек, налив стакан из бочки, дал обобщение по образцу.
Знание равно предвидению. Факты, умножаясь, расползаются не только потому, что силы науки все время растут, но и потому, что они трудно сводимы. Похожи герои волшебных сказок стран, чрезвычайно отдаленных друг от друга, время тоже как будто мало меняет сказки, а сказка живет в чтении и театре.
В книге Е. М. Мелетинского «Герой волшебной сказки»[61] , в отличие от многих других, даны обобщения. Много их в главе «Низкий» герой волшебной сказки».
Устанавливается, что в волшебной сказке есть два типа героев. Один – герой благородного происхождения, например Иван-Царевич; другой – низкий, «не подающий надежд». Термин «не подающий надежд», кажется, создан самим Е. Мелетинским.[62]
Низкий герой живет в грязи. Часто он младший сын, часто сирота, он может происходить от животного. Он некрасив и очень часто плешив.
Особенно плешивость героя подчеркивается на Востоке.
Плешивый герой в результате становится героем удачливым. О нем в каракалпакском эпосе «Сорок девушек» создана целая эпопея.
Должен напомнить имя еще одного плешивого героя, который не упомянут Мелетинским. Это пророк Елисей. Он был не только плешив, но и обидчив.
Когда он проходил однажды мимо селения, то дети стали дразнить его: «Иди, плешивый! Иди, плешивый!» Пророк разгневался: «Он оглянулся и увидел их, и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса, и растерзали из них сорок два ребенка» (Библия, четвертая книга Царств, гл. 2).
Напоминание о плеши – тяжелое оскорбление. Униженный может возвыситься только в сказке и отомстить так страшно, как это сделал Елисей.
Низкий герой как бы не причастен к семейному очагу. Он живет в теплом мусоре – в пепле.
Отсюда имя героини знакомой сказки – Золушка. Герой азербайджанской сказки катается в золе.
Рядом с Золушкой существует «запечник» – его зовут «попелов», он лежит на печи; в карело-финской сказке он пересыпает пепел.
Пепел и остывающая чужая печь – древнейшие жилища униженных.
В старой Бухаре бродяги, на долю которых доставалось исполнение казней и одежда замученных, грелись в остывающих печах бань. Здание бани было рядом с площадью, на которой происходили казни. Было это в начале нашего века. Об этом рассказывал Садриддин Айни.
Пепел – мусор огня. Пепел – знак унижения. Отсюда, по моему мнению, обычай в знак последней скорби, отчаяния посыпать голову пеплом.
В книге Бытия Авраам говорил: «я, прах и пепел». В книге Иова страдалец сел в пепел. В псалмах псалмопевец (псалом 101) говорит: «Я ем пепел как хлеб». Иезекииль посыпал пеплом голову, и пророк в стихах Лермонтова сказал:
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий.
Это образ, постоянно возникающий. Этот образ родился и там и тогда, когда человека не пускали к огню и он грелся у горы выметенного пепла.
Объяснений такого выбора мест много: распадение первобытного коммунизма, распадение родовых связей, так называемый минорат – наследование имущества младшим, что долго держалось, изменение семейных отношений и т. д.
Но разные причины приводили к одному положению, и сказки выбирают из разно возникшего одного и того же.
Поэтому поместим здесь плешивцев, паршивцев, сироток и золушек и гадких утят в разряд существ, живущих не на своем месте.
Трагичен Верду, который перед смертью попробовал ром и сказал «не нравится».
Это трагично, потому что больше ему уже ничего не придется пробовать в жизни. Нравится ему или не нравится что-нибудь – это неважно и только раскрывает трагичность положения человека, которого убьют через несколько минут, а ведет он себя так, как будто еще будет пробовать напитки.
Так подробно об этом говорю, потому что искусство существует только в конкретности, и за всеми сказочными приемами и томами романов, за общими местами романов и за всеми сюжетными ходами стоит рассказчик, человек, который говорит это как бы впервые и ведет вас по как бы знакомым путям, а в результате показывает вам новое.
Итак, человек не на своем месте – это обычный герой искусства.
Не устроен человек в старом мире.
Человек не на своем месте – это положение типичного человека в типичных обстоятельствах. И Вертер, и Дон Кихот, и даже Дон Жуан и Евгений Онегин – все они несчастные люди и люди типичные, – потому что для старой нашей жизни самое типичное – горе.
Меня могут спросить: но разве Гамлет, принц Датский, – разве он не красавец и не великий фехтовальщик, мы же видели его на сцене – он настоящий принц. Отвечаем: да, он и красив, как Иосиф Прекрасный, и храбр, как Степан Разин.
Все равно он должен играть роль безумца и ходить по двору в спущенных чулках.
Герой, «не подающий надежд», – это князь Лев Николаевич Мышкин, больной падучей болезнью, тот, который стал потом идиотом. Он наследник большого состояния, но едет в конце ноября в вагоне одетым в толстый плащ с капюшоном и мерзнет.
Его будут называть в глаза идиотом, ему дадут пощечину, но, по замыслу Достоевского, он не смешной Дон Кихот, а носитель новой правды.
Герой, «не подающий надежд», – это мальчик, внук разорившегося красильщика, тряпичник, потом мойщик посуды на пароходе. Это документальный герой многих книг – Алексей Максимович Пешков. Это бездомный Маяковский, идущий по бесконечным Садовым улицам в Москве, а дома смотрят на него глазами сердитых собак.
