Антонина Коптяева - Дерзание
«И правда, мог забыть. Поговорили о ее работе, и все. Что она для него теперь?» — Варя взглянула на браслет, на цветы и Мишутку и, прояснев, улыбнулась Ивану Ивановичу. Поняв, что прегрешение ему отпущено, он поцеловал ей руку.
— До чего приятно, когда в семье лад! — порадовалась Галина Остаповна, по-женски чутко разгадавшая причину растерянности Вари и смущения Аржанова.
Потом все пели: веселиться так веселиться, и Иван Иванович, который прекрасно пел басом, со смехом говорил:
— Ах, черт возьми, мы совсем не спелись! До чего мы плохо поем! — А глядя на него, смеялись остальные.
Только Мишутка (ему наливали в рюмку боржому, и он пил его, морщась и крякая, совсем как взрослые мужчины) не смеялся, а порывался петь и никак не соглашался лечь в кроватку.
— Ну хорошо, ты нам споешь один, а потом ляжешь спать, — решила Варя, взглянув на его макушку, где лежало тоненькое закрученное колечко волос.
И он запел громко и воодушевленно:
Бей, тинтопта, бей, тинтопта,
ипосятно, именю,
я пите, моя тинтопта,
отей талей помаду.
— Это по-гречески? — добродушно спросил Решетов Раечку.
Она нахмурилась, но румяное личико Мишутки было так миловидно, а пение его звучало так забавно, что рассердиться было просто невозможно.
— Нет, это местный говор, — пояснил Иван Иванович, тоже с удовольствием глядя на сынишку. — Значит: «Бей, винтовка, бей, винтовка, беспощадно по врагу, а я тебе, моя винтовка, острой саблей помогу». Понятно? Не виноваты же мы, что у нас такой толстый язык!
И он с сожалением проводил взглядом Мишутку, снова было запевшего, но прерванного Варей, которая потащила его спать в комнату соседей. Но и повиснув на руке матери, охватившей его, как кота, поперек живота, он еще что-то выкрикивал на своем тарабарском наречии и размахивал кулачонками.
А чуть позднее вспылила Раечка, приревновав Леонида Алексеевича к Дусе, соседке Аржановых, и вечеринка была бы испорчена, если бы не энергичное вмешательство Галины Остаповны. У жены Решетова оказался талант настоящего дипломата: она помирила супругов и успокоила Дусю, подсказав Раечке, что ее вспышка вызвана лишь нервной раздражительностью и что нужно извиниться. Но Раечка, принеся извинения, не успокоилась, и Варя услышала, как она, налив мужу чай и опуская в стакан маленькими пальчиками один за другим несколько кусков сахару, тихо говорила:
— Ты опять доведешь меня до бешенства. Мне хочется выплеснуть этот стакан в твою рожу. Я тебе пощечин надаю, мерзавец, если ты еще посмотришь на нее!
Варя, обомлев, чуть не выронила вазу с печеньем. Она не поверила собственным ушам. Как могла произносить такие слова изящная женщина, которая прочитала столько книг, интересовалась древней поэзией и философией и знала несколько языков? Вот это действительно контраст! Гигант Злобин сидел очень бледный и только подавленно вздыхал, опасаясь, чтобы Раечка не прорвалась громкой бранью. Беглый взгляд его, брошенный на приятелей, выражал такое огорчение, что Варя, встретившись с ним, отвернулась.
«Разве можно так жить? — подумала она. — Почему он — сильный, храбрый, хирург отличный — терпит подобные гадости? Любит ее очень или из-за дочек терпит? Ах, как нехорошо: «Выплеснуть из стакана в рожу». Как ей не совестно!»
Отойдя от стола, Варя показала Ивану Ивановичу глазами на супружескую чету: выручай, мол! Он понял, что от него требуется, и попросил:
— Леонид Алексеевич! Расскажите нам, что у вас в клинике?
— Выпрямляем искривленные позвоночники у детей и подростков, — торопливо заговорил обрадованный Злобин. — Вы представляете, какое великое дело — предупредить появление горба у молодого человека?
— Еще бы! — Иван Иванович взял Злобина за руку и, потянув, усадил на диван между собой и Решетовым.
«Видишь, как ловко я изъял его у этой маленькой, но ядовитой штучки?» — сказал Варе его весело прищуренный глаз.
32
— Григорий Герасимович тоже шагает в гору; развернул работу в отделении по-настоящему! — сообщил Иван Иванович Злобину, искренне радуясь успехам друзей. — Но странно, черт возьми! Сколько лишних, вздорных препятствий приходится иногда преодолевать!
— Консерватизм! — угрюмо буркнул Злобин, натянутое оживление которого уже угасло.
— Если бы! Консерватизм — понятно, это даже закономерно, если хотите. Старое не уступает дороги без боя. Оно отмирает, враждуя и страдая, и, несмотря на помеху, иной раз вызывает даже уважение. Тут борьба убеждений. А нам зачастую приходится сталкиваться с безразличием, это страшнее всякого консерватизма!
— Вы уважаете консерваторов, товарищ профессор? — Злобин снова загорелся: Иван Иванович задел его больное место.
— Да, уважаю как противника, нешуточного и убежденного. А людей тупо или эгоистически безразличных я бы просто убивал. Корнями они там же — в прошлом. А суть какова? Мне удобно, спокойно. Главное, спокойно, а вы тут о чем-то хлопочете, мешаете своей суетней и толкаете меня на риск потерять тепленькое местечко. И вот только ради личного спокойствия такой чиновник зарежет любое мероприятие, нужное народу. И страшнее всего, что спокойно-безразличные люди существуют при любом деле.
— Конкретнее, профессор!
— Конкретнее? Пожалуйста. Разрабатываю методику исследования сердца зондом. Возражения ярые. Что-нибудь противопоставили? Ничего. Лечение покоем. Иначе говоря, никакого лечения, лишь бы не рисковать. Григорий Герасимович широко внедряет в практику способ хирургического лечения переломов шейки бедра. Возражения ярые. Что противопоставили? Лечение покоем. Значит, никакого лечения. Люди по девять месяцев должны лежать на вытяжении, хотя смертность при этом колоссальная. А у нас больные с такими переломами поднимаются на седьмой день…
— Шуточки! — удивился Злобин, давненько уже не встречавшийся с друзьями. — Хотя кое-что я слышал…
— Какие там шуточки! Но из-за безразличия спокойных чинуш у нас остановка за гвоздями. Гвозди — конечно, условное название. Скорее, болты металлические.
— Что за гвозди? — заинтересовалась Раечка. Решетов усмехнулся нервно, всей пятерней взъерошил жесткие волосы.
— Представьте себе вот такую вечеринку и тоже на втором этаже. Он и она. Он самозабвенно влюблен, она кокетничает. Молодой человек, подогретый вином, говорит: «Люблю тебя!» — «Не верю». — «Жизни за тебя не пожалею!» — «Выпрыгни в окно». Тот недолго думая разбежался — раз! И уже на тротуаре, но не встает. Обе ноги на четверть выше колена хрястнули. Да какие сложные переломы получились!
— Ужас! — воскликнули в один голос Дуся, Галина Остаповна и Варя.
— Глупо! — заявила Раечка. — Но, ей-богу, мы слишком скучно живем. Не только за окошко выпрыгнуть, но даже опоздать на работу ради любимой женщины нельзя. Никакой романтики и никаких страстей. В древности было иначе. Взять хотя бы Антония и Клеопатру…
— Ваша Клеопатра сразу, наверное, воспылала взаимностью? — спросил Злобин Решетова, совсем осмелев, коль скоро мысли Раечки перешли на героев Древности.
— Даже не навестила беднягу в больнице. — Решетов с тонкой усмешкой взглянул на Раечку. — Вот и пускайся после того в романтику!
— Какая дрянь! — рассердилась Варя. — Толкнула человека на безрассудный поступок и хоть бы пожалела!
— На сколько же дней, по-вашему, этот товарищ выбыл из строя? — спросил Злобина Иван Иванович, притянув к себе Варю и потеснясь к приятелям, чтобы дать ей место.
— Наверно, месяца два провалялся в гипсе.
— Нет, он на седьмой день пошел по палате. С костылями, конечно, но пошел.
— Сказки для маленьких детей!
— Серьезно! Григорий Герасимович ввел ему в переломанные кости по гвоздю, длиной в тридцать пять сантиметров каждый, и таким образом скрепил их. Теперь больной не хочет отдавать наши гвозди обратно. С ними, говорит, я очень крепко себя чувствую. А на гвозди у нас дефицит. На медицинском вооружении в магазинах ничего подобного нет. В министерстве даже не обещают. Говорят: нужен специальный завод для выпуска таких гвоздей. Пришлось устроить блатное дело с одним предприятием. Они по нашему заказу делают эти гвозди из нержавеющей стали, а мы вне очереди обслуживаем их больных. Идем, как видите, незаконным путем.
— Тоже достижение! — Раечка словно от холода повела узенькими плечиками. — Не хватало еще, чтобы всех людей заранее скрепляли железными болтами! Тогда будет полная страховка от переломов. Но я бы не согласилась. Ведь ваши гвозди, наверное, превращают костный мозг в смятку…
— Дорогая Раиса Сергеевна, вы о костном мозге имеете только гастрономическое представление, — возразил не без досады Иван Иванович.
— В нашей клинике некоторые врачи того же мнения, — вмешалась в близкий ее сердцу разговор Галина Остаповна. — Нашлись ярые противники.
