Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса
Во всяком случае, оба происшествия вызвали разные толки в учительской среде, и Радько было ясно, что о них обязательно будут говорить на педагогическом совете по итогам первой учебной четверти. Директор в своем докладе упирал на недостаточно высокие показатели средней успеваемости. Но в прениях разговор сразу пошел совсем не о том.
— Я не педик! — гудел Борис Гаврилович Рионов под шквалом обвинений. — Я моряк, и эти фокусы мне ни к чему.
— Домашние задания по военно-морскому делу даются без учета нагрузки по остальным предметам, — констатировал Василий Игнатьевич Артяев.
— Арифметику знаете? — огрызнулся Билли Бонс. Его оппонент оскорбленно пожал плечами и оглянулся по сторонам, как бы предлагая остальном подтвердить этот факт. Все поджали губы, прищурили глаза — словом, по мере темперамента всячески подчеркнули неуместность и неинтеллигентность вопроса.
— В восьмых классах по истории пять часов в неделю, — пояснил Борис Гаврилович. — У меня всего два, как в любой школе. А программа в три раза больше, чем по истории.
— Вы просто не умеете пользоваться временем на уроках, — поддержал Артяева завуч Полиэктов, — сомнительные отступления от темы занятия дезорганизуют учебный процесс.
— Однако отставания нет и успеваемость полная, — упорствовал преподаватель военно-морского дела.
— Ученики над вами смеются, — вставил слово молодой историк Макаров. — На днях они всю перемену хохотали, рассказывая, как Билли… то есть вы, Борис Гаврилович, будто бы в Гамбурге большое судно за веревку удержали… рукой…
Димка Майдан с интересом прислушивался к разговору и в этот момент радостно закивал в дверную щель. Он тоже слышал об этой веселой байке Билли Бонса.
— Не за веревку, а за швартов! — строго поправил Рионов и заинтересованно переспросил: — Говорите, смеялись? Ну, значит, дошло!
— Что дошло?
— Как надо швартоваться в узкости! — уточнил Борис Гаврилович и тут же перешел в наступление: — А вы, молодой человек, уже выяснили, кто такой Мартин Гик?
— Еще нет, — удивился Макаров. На уроке в одном из девятых классов его действительно спросили, какова роль этого человека в крестьянской войне в Германии. — Как будто был такой деятель. А вы откуда о нем знаете?
— Вот, вот. — Рионов раскатился басом на весь директорский кабинет. — Но учтите, завтра вам напомнят. Обязательно!
— Да, конечно, надо будет уточнить! — смутился историк.
— И не пытайтесь! — торжествовал Борис Гаврилович. — Дело в том, что мартин гик — рангоутное дерево, подвешенное вертикально под внешним ноком бушприта. Служит для разноса утлегарь — и бом-утлегарь-штагов. Впрочем, вы все равно ничего не поняли. После педсовета я вам на модели парусника покажу.
Радько и Петровский засмеялись. Димка Майдан в приемной давился от беззвучного хохота и немного завидовал автору такого замечательного вопроса. А учителя были возмущены.
— Вот к чему приводят неуместные байки! — сердился военврач Артяев. — Они подрывают авторитет преподавателя.
— Байка — ложь, а в ней намек, товарищ доцент, — не смутился Рионов. — Повторяю, я не педик. Моя задача — вырастить из салажат настоящих марсофлотов.
— Да… — как бы подвел итог Радько. — Этот случай говорит только о том, что преподаватели тоже нуждаются в элементарной морской подготовке. Мы организуем такие занятия.
Обещание военрука не вызвало восторга. Литератор Марусенко признался, что дополнительная нагрузка и спецшколе и так отнимает все свободное время. А между прочим, проверку тетрадей никто не отменял и подготовку к урокам тоже. Работать ему приходится по ночам.
— Вот вам и результат — проспал, — развел руками Валерий Евсеевич.
— Сначала строевая подготовка, теперь вот морская, — добавил с неудовольствием Дормидонтов. — К чему мне она, если я просто учитель физики?
— Вы не только преподаватель, — перебил директор. — Вы командир взвода.
— Суд разберется, какой я командир, — повысил голос Дормидонтов. — Была бы моя воля, давно ушел бы отсюда по собственному желанию. В конце концов, не из меня, а из учеников будут готовить военных людей. Моя задача лишь научить их физике!
— Правильно, — загудели члены педсовета. — Нас заставляют заниматься не своим делом…
Константин Васильевич Радько понимал, что и на Рионова преподаватели обрушились не случайно. Борис Гаврилович в их глазах олицетворял непонятные и обременительные порядки. Именно в них учителя видели причину снижения успеваемости за первую четверть.
Почувствовав поддержку коллектива, Дормидонтов продолжал:
— Спецшкола отобрала в городе цвет молодежи. Самое время решить, кого мы будем из нее готовить: строевиков или образованных людей?
— Народный комиссар Военно-Морского Флота, — заметил завуч, искоса взглянув на военрука, — как будто высказался за образование.
— Муштруем, — снова загудели учителя. — Отвлекаем от учебников.
— Прежде всего нужна культура, начитанность, — поддержал общее мнение Марусенко.
— 'итуал — основа существования военной о'ганизации, — пробовал возразить Ростислав Васильевич Оль.
— У нас школа Наркомпроса! — парировал Дормидонтов, и физкультурник замолчал. На педсовете Оль и Рионов представляли меньшинство.
— Среди родителей моих учеников немало очень умных людей, — вступил в разговор Михаил Тихонович Святогоров. — Я как-то спросил мать Григория Мымрина, кем бы она хотела видеть своего сына. «Милый, — сказала мамаша, — мне бы хотелось, чтобы Гриша стал мыслителем».
При этих словах литератор развеселился, «милый» Святогоров удивленно взглянул на Валерия Евсеевича: «Что тут смешного?», а директор не поверил своим ушам. Та же самая мадам Мымрина была соавтором письма с просьбой убрать из спецшколы преподавателя математики Святогорова. Как бы сейчас пригодилось это письмо! Его публичное обсуждение могло бы перевести разговор на педсовете в главное русло заботы об успеваемости. Но письмо с некоторых пор потеряло актуальность. И этому активно содействовал сам Сергей Петрович. Он позвонил в гороно и просил прислать в спецшколу инспектора-математика. Уфимцев особенно подчеркнул, что необходимо направить самого авторитетного педагога, поскольку учительский коллектив школы еще не сложился, а вопрос исключительно принципиальный.
— Есть у нас такая кандидатура, — обещали Сергею Петровичу. — Методист отменный, и на городской педагогической конференции он переспорил самого профессора Тартаковекого. Устраивает?
Вот этот-то методист опрокинул не только письмо, но заодно и сложившееся в спецшколе мнение о вкрадчивом математике.
— Святогоров — единственный преподаватель, к которому нет никаких замечаний, — сообщил директору представитель гороно. — Урок им дан поразительно отчетливо, на высокой логической основе и с абсолютной доходчивостью.
Сергей Петрович Уфимцев никак не ожидал подобной характеристики. Он ошеломленно вертел в руках злополучную жалобу родителей.
— Я сидел на уроке у Михаила Тихоновича, как в филармонии, — пояснил самый дотошный в городе инспектор. — Эрго, эту бумажку, — развел он руками, — по-видимому, следует расценивать как вариант «Письма к ученому соседу».
Святогоров вышел тогда из директорского кабинета председателем предметной комиссии по математике, и вот на педагогическом совете он уже рассуждал о воспитании «мыслителей». Мнение Михаила Тихоновича, по сути дела, поддерживало позицию физика Дормидонтова. Директор решил пресечь вредный спор. Биолог Артяев тоже понял, куда дует ветер, и решил директору помочь.
— Считаю, что педагогические установки товарища Святогорова в нашей специальной школе не выдерживают критики, — заявил Артяев. — Какой может быть воинский порядок, если «мыслителям» во втором взводе разрешается обращение к преподавателю по имени-отчеству?
«Это камень в мой огород, — догадался Димка Майдан. — И откуда только военврач об этом узнал? Не иначе работа Зубарика».
— Порядок — это хорошо! — вмешался старший политрук Петровский, и все вздрогнули от неожиданности. «Бывший Женя» впервые нарушил молчание и стал выступать напористо, с грубоватой прямотой. — Я тоже за порядок. Но почему тогда вы сорвали развод дежурства по школе?
Василий Игнатьевич никак не предполагал удара с этой стороны.
— Позвольте, товарищ политрук, — попробовал он уйти от ответа. — Как будто это не относится к теме нашего педсовета.
— Не позволю, — отрезал Петровский. На этот раз он разговорился всерьез. — Должен заметить, что мое воинское звание не «политрук», а «старший политрук».
— Я вас именовал не по званию, а по должности, — снова вывернулся Василий Игнатьевич.
— Странная позиция для человека, который носит знаки различия командира Красной Армии, — ответил Петровский. — Кстати, прошу предъявить документы о присвоении вам воинского звания «военврач 2-го ранга». В личном деле этого не значится.
