Юрий Ефименко - Маленькая повесть о двоих
Тихая трагедия в чистой лирике. Досадная история.
Вот у них счастливо уединенная минута, одни во всей вселенной, и, слава богу, наконец-то можно схватиться друг за друга, то есть обняться. И решительно объясниться. Без помех.
Он (с грустной патетикой). Милый апостол Домашнего Очага! Я хотел бы сегодня взять вас за руку и спуститься в бездну, чтобы нам подняться из нее очищенными, просветленными или остаться там навсегда.
Она (немного удивленно и радостно). А где она? Туда далеко идти?
Он. Это Любовь!
Она (слегка отшатнулась). Сексуальная революция?
Он (вполне обиженно). Любовь.
Хочет поцеловать ее. И она в общем-то согласна отчасти загладить вину. Напряженный миг. Сейчас поцелуются (ну наконец-то!). Звонок в дверь. Это сын.
Сын (мужественно). Папа, тебя вызывают в школу.
Он (еще плохо соображая от горя). Почему не на уроках? За что?
Сын. За неприличную двойку.
Она (смеется). Молодец. Интересно.
Он (все так же машинально, не уразумев слов сына). Ты что — в другое время не мог?
Сын. Не знаю.
Он (с нарастающей родительской интонацией). Слушай, а почему она неприличная?
Сын. За поведение.
Он. Господи! Двойка как двойка. Честная. Что тут неприличного?.. И что ты натворил?
Сын молчит.
Она (ей стало скучно). Ты плохо вел?
Сын молчит.
Он. Да признавайся уж.
Она. Ну ладно. Ты потом все расскажешь?.. Ему же тоже неприятно. (Присела перед мальчиком.) Правда, ты скажешь потом?
Сын молчит.
Он. Да? Потом… А мне теперь в школу идти. Я должен знать прежде хоть что-нибудь.
Сын. Вот видишь, ты не обиделся. Она — обиделась.
Он. Кто?
Сын. Учительница, Надежда Георгиевна.
Он и она. За что?
Сын. Я молчал. Я сидел и молчал.
Он. И что же?
Она. И больше ничего?
Сын. Ничего. Она подняла и спросила: о чем ты думаешь? Ну о чем? А я молчал, не сказал.
Он. Ну и сказал бы.
Сын. А я ни о чем не думал. Обманывать не хотел.
Он. Так за что же двойка?
Сын. Она говорит, это неприлично. Каждый человек должен думать. На уроке — особенно.
Он. Оба вы с Надеждой Георгиевной хороши!
Она. (попыталась улыбнуться). Вот и бездна, вот и спустились. А мальчик хороший.
Он. Обычный… Увидимся вечером. Обязательно все…
Она (перебила поспешно). Не надо. Не хочу. Ну, пожалуйста,◦— не хочу. Как это сказать — была минута и ушла… Не увидимся.
Он (растерянно). Не понимаю. Почему?
Она (уходит и делает известный жест рукой). Бай-бай, мальчики.
Он (с надеждой). До завтра.
Она (напоследок с большей уверенностью, чем раньше). Нет. До — навсегда… Бай-бай!
Он (кричит на лестнице вдогонку). Завтра обязательно! Я позвоню утром, хорошо?.. А с ним сейчас поговорю как мужчина с мужчиной, чтобы не лез со своими неприличными двойками!..
Ответа ему не было.
А у Изгарева — конца, сколько ни бился. Написать пьесу, пожалуй, не слишком трудно. А закончить ее совершенно, как надо,◦— могут единицы. Наверное, эти и становятся хорошими драматургами. Первый конец заставил Изгарева переделать весь последний акт. Следующий — половину пьесы. Третий — всю. Только тогда он прозрел и бросился бы работать дальше, но очаровательная актриса Изгарева, хоть не гляди на нее, еще больше приоткрывала рот, а ямочки проступали заметнее. Она бы его обсмеяла. Гомерически.
Каждый второй из наезжавших храпел. Из храпящих половина — виртуозно. Виртуозы через одного — бесподобно. Наконец появился такой, которого Изгарев терпел лишь по приверженности к гостеприимству. И Витька, к счастью, спал крепко, а засыпал легко.
Этот заводился не сразу, спустя час-другой, и начинал стойко тянуть одну ноту до самого утра, как бы ни поворачивался. Странный храп — лезет сквозь плотно закрытые двери, забирается запросто под подушку, если накрыться, и пробирается даже в сон, делая его непременно кошмаром. Въедливо-занудный храп.
Выглядел этот человек вполне приличным — современно одет, не попросил ни разу штопор, не пытался привести подруг и их друзей. Не стар при этом. Рост умеренный, цвет волос смутный, глаза и выражение лица непонятно вежливые, как у сотрудников Министерства иностранных дел.
Изгарев познакомился с ним на второй день его пребывания, столкнувшись в ванной. Мужчина в подтяжках, чувствует себя свободно, как дома. С минуту Изгарев прикидывал — кто бы это мог быть, пока гость в свою очередь не поинтересовался — не хозяин ли он дома. И представился Буниным Анатолием Тимофеевичем, сославшись тут же на несколько более знакомых имен и представив мандат — записку одного из совсем стершихся знакомых.
—◦Если вы не против, я поживу у вас.
—◦Да-да, пожалуйста.
—◦В гостиницах нетерпимая обстановка — истеричная возня, знакомиться лезут не спрашивая, мужчины ищут женщин, женщины мужчин. За дверью вечно шаги, разговаривают громко. Перед сном не отдохнешь. Дежурные грубы, оскорбительны.
—◦Хотите чаю?◦— тактично остановил его Изгарев, поняв, что гость, без сомнения, умеет говорить длинно, а дело было после работы.
—◦Спасибо, только что попил. Спать лягу. У вас замечательный сын — заботливый и общительный. Принял, можно сказать, на лучшем мировом уровне, показал где что.
—◦Кроме денег, конечно?
Бучин чуть оторопел и, догадавшись, что имеет дело всего лишь с усталой шуткой, деликатно засмеялся.
—◦Да, знаете, в этом гостиницам тоже не доверяю, абсолютно. В любом городе там объявления, что за ценные вещи, не сданные в камеру хранения, администрация ответственности не несет. Очень радует. Думаешь, вот приду вечером, а тебя уже обчистили. Кто, как — неизвестно. Пеняй на себя.
Бучин представлял одно союзное ведомство, здесь инспектировал его филиал. О себе ничего не рассказывал. Но и виделся с ним Изгарев едва-едва. Вставал Бучин весьма поздно, а укладывался рано и быстро, будто нырял в постель. А при нужде разобраться в домашнем хозяйстве у него постоянно под рукой был Витька; в садике тянулся очередной карантин.
В выходной этот нормальный человек поднялся около полудня.
А шла уже святая чистоснежная зима. Снег падал каждую неделю. Город растворился в тихой торжественности и в покое, который в субботнее утро ощущался в полной мере.
Витька стоял на подоконнике, высунулся в форточку и пел, что, к сожаленью, день рожденья только раз в году. До дня рожденья ему было еще полгода. А Изгарев чистил картошку и прикидывал, как лучше расставить персонажи, в последнем акте, чтобы получился в конце концов нужный ему и понятный зрителю невероятно скверный трагизм: герои так и расстаются впустую — ни друзьями, ни врагами, ничего не дав друг другу и не взяв.
—◦Витька,◦— оторвался Изгарев.◦— Ты слышал этот звук?
Витька прекратил петь и вернулся в комнату.
—◦Какой?
—◦Щелкнула раскладушка. Ты можешь пойти прибраться в вашей спальне.
—◦Папа, Клара гуляет.
—◦Клара?
—◦Из десятой квартиры. Уже в школу ходит.
—◦Серенады вечером поют, а не с утра,◦— понял его Изгарев и не осудил, а просветил. — Да не из окна, а под окном.
—◦Каким?
—◦Клариным, конечно.
От мысли, что поступал неправильно, а может, и плохо, у Витьки пропало хорошее настроение, и он безмолвно слез с подоконника.
—◦Ладно,◦— проследил за ним краешком глаз Изгарев и остановил возле двери.◦— Есть дело важнее: хлеб на исходе. Шагом марш, пожалуйста, в булочную. Да без спешки, а то растрясешь улицу — во всем городе хлеб осядет. Два часа тебе хватит? Оденешься — покажись. Расхристываешься в пять минут, а зима простудными кондрашками пахнет.
Проводив сына, он подумал: в шесть у них уже Клары на уме. А мы, лапотники-шароварники, только и делали — в войну играли, за строем солдат топали, в ногу пытались, разевали рот на пушки, танки, салюты.
Бучин появился на кухне, отменно побритый, чуть надушенный и весь импортно одетый, в ту минуту, когда Изгарев почти окончательно решил, что героиня выйдет замуж за другого, связывая с этим кое-какие надежды, но скоро глубоко разочаруется во многом и начнет бояться скуки, а герой…
—◦Не побеспокою?
—◦Вовсе нет. Сейчас разогрею вам завтрак.
—◦Ну что вы! Что вы! Я очень хочу сам,◦— радостно возразил Бучин.◦— Вы представить не можете, как приятно самому. Я люблю готовить сам. Меня не волнует эта, знаете, пустая газетно-журнальная кампания — берегите мужчин.
—◦Не настаиваю,◦— поднялся Изгарев, чтобы уйти и не мешать ему, прибавив к этому с мужественной вежливостью, что будет рад, если Анатолий Тимофеевич зайдет к нему после завтрака поболтать и обменяться мнениями по разным научным и антинаучным поводам.
Едва Изгарев начал писать, тренькнул телефон, попросили Бучина. И Бучин принялся вяло отнекиваться, отказываясь, судя по всему, от приглашения куда-то. И заговорил примерно так же однотонно, как и храпел. А это странным образом мешало.
