Николай Вагнер - Ночные смены
— Сегодня — да! — расхохотался Федьков. — Но вчера за эти закусочки нам отчекрыжили по первое число следующего месяца.
— Вы местный? — неожиданно спросил Саша.
— Самый что ни на есть, — ответил Алексей.
— Странно. Мне почему-то подумалось, что вы тоже ленинградец.
— В Ленинграде, можно сказать, я не был, если не считать поездку в трехлетнем возрасте. Тогда мама возила меня к отцу.
— А кем был ваш отец?
— Он и сейчас есть. Художник.
— Позвольте, позвольте! Андрей Пермяков — это и есть ваш отец?
— Он.
— Так это же известнейший наш ленинградский мастер! А почему вы не с ним? Ах да, ваши родители, видимо, разошлись…
— Ну вот, а в Москве я был всего раз, и то проездом. А вы наверняка ни разу не выезжали в нашу глухую провинцию?
— Признаюсь, да.
— Поэтому вы и удивляетесь. Люди-то здесь живут такие же, как всюду.
— Вполне вероятно. Я — коренной ленинградец. Там учился в школе, там закончил училище. Потом — фронт. С Женей мы зарегистрировались перед самой войной, и вот теперь, боюсь, стал для нее обузой… Ведь сами видите…
— Друзья мои! — крикнул Юра. — Не вижу за столом порядка. Предлагаю не шушукаться и не хихикать втихомолку. Каждый, кто хочет говорить, петь, танцевать или смеяться, обращайтесь к тамаде.
— А если я хочу объясниться в любви? — спросил Федьков, дотянувшись рукой до плеча Нины, которая сидела поодаль от него.
— Только сразу всем! — весело ответил Юра.
Федьков тут же поднялся и, закатив глаза, запел:
Без женщин жить нельзя на свете, нет!..
— Правильно! — поддержала Лариса, выскакивая из-за стола.
Вскоре уже танцевали и пели все женщины, и Федьков был в центре общего веселья.
— Вот это и есть коллективное объяснение в любви, — сказал улыбающийся Юра, и когда утихли рукоплескания, попросил всех занять свои места. — А теперь предлагаю выпить за славного нашего фронтовика Сашу Карелина. Он достоин этого! — Юра обошел вокруг стола, наливая в рюмки вино, и остановился возле Саши. — Дорогой Саша! Все мы тебя очень любим и преклоняемся перед твоим подвигом. Спасибо тебе и наш низкий земной поклон! — Юра наклонил голову, помолчал и перед тем, как выпить, крепко поцеловал Сашу. — И за тебя, Женечка! Будьте оба счастливы!
Все встали, и Алексей увидел, как повлажнели глаза Саши. Сделалось тихо, и он сказал:
— Всю жизнь буду жалеть, что вышел из строя в первом бою. А за внимание — спасибо! — Саша повернулся к Жене: — За тебя, Женя!
В глухом и как будто виноватом голосе Саши Алексей уловил душевный слом.
Вскоре зазвучал патефон, и снова начались танцы. Высокорослый Саша, опираясь на костыли, расправил ладно сидевший на нем темно-синий китель и окинул взглядом комнату. Он улыбнулся, прикрыв на секунду глаза, Жене, вальсирующей с Кириллом, и посмотрел, куда бы ему сесть, чтобы не мешать танцующим. Увидев Алексея на стареньком диванчике в углу комнаты, сделал несколько размашистых шагов и, подобрав в одну руку костыли, осторожно опустился рядом.
— Отчего не танцуем? — спросил он Алексея.
— Да так, еще не освоился.
— А я бы на вашем месте не сидел. Я ведь, знаете, был заядлым танцором. Бывало, мы с Женей все танцевальные залы Ленинграда обегаем. На конкурсах выступали, и всегда первый приз был наш. Теперь Жене будет со мной невмоготу. Красивая молодая женщина, балерина, а муж у нее — инвалид. Ни пойти с ней никуда, ни встретить после театра. Труба…
— По-моему, неправильно так думать о Жене.
— Молчу, молчу, — как бы спохватился Саша и положил ладонь на руку Алексея. — Несомненно, заблуждаюсь. Мы еще поживем! Поймите, Алеша, трудно примириться со всем этим. Еще вчера, кажется, танцевал, бегал на лыжах, был чемпионом Балтики по боксу. И все исчезло, унеслось. Не тот я уже Александр Карелин, каким был вчера, а если тот, то кажется: случилось все это не со мной, а с кем-то другим. Надо просто свыкнуться с тем, что все, что бывает в жизни худшего, может коснуться и лично нас. Да, да! Могло и с вами случиться так, как со мной… — Саша внезапно умолк: понял, что этих слов говорить не следовало, крепко сжал запястье Алексея — Простите, Алеша! Я не хотел… Я не желаю вам испытать это же. Верю, что ничего с вами не произойдет такого. Ни с вами, ни с вашими близкими…
В голове Алексея замелькали мысли: «Со мной не может! Не может! И с мамой — тоже, и — с Володей!.. Но ведь и Саша, возможно, думал когда-то так же».
— Не должно ведь все тяжелое и трагичное, — продолжал Саша, — перекладываться на плечи других. Чем хуже они, другие, и чем лучше мы? Так ведь?
Согласиться с Сашей было не просто, видно, так уж устроен человек, что всю жизнь тешит себя надеждой обойти возможные беды, и ему кажется, будто бы это действительно удается. Но вот обойдет ли?.. Алексею оставалось только кивнуть в знак согласия. Он видел, что Саше тяжело, и понимал непоправимость его положения, но ничем не мог утешить этого изувеченного войной человека. Алексей просто не знал, что можно сделать сейчас, что сказать, однако верил: не опустит головы геройский морской командир, выстоит, будет идти по жизни достойно, как подобает ему. Для этого только нужно время. Алексей не стал утешать Сашу, а попросил его рассказать, как все было там, на фронте.
— Сейчас кажется — необыкновенно просто, — с готовностью ответил Саша. — Да и было, наверное, так. Батальон шел на лыжах, чтоб занять оборонительный рубеж близ деревни. Уже недалеко совсем оставалось, думали добраться до наступления полной темноты. И вдруг в открытом поле нас встретили танки. Всего три танка, а шороху они нагнали — не приведи господь. Строчат из пулеметов, гоняются за нами. Уже сгущались сумерки и валил снег. Все ребята врассыпную, а мне деваться некуда: танк прямо передо мной оказался. Идет на меня и не стреляет. Эге, думаю, решил раздавить. Я влево, и он влево. Но бежал я не от него — он-то и был мне нужен! Я бежал по кругу, чтобы отцепить гранаты, связать их покрепче и швырнуть под гусеницу. А руки дрожат, не забывайте, что я все время бегу. Бегу и увязываю гранаты. И вот, наконец, все у меня готово, и в это время застучал пулемет. Я поворачиваюсь к танку, делаю бросок и падаю… Что было дальше, ничего не помню, кроме ослепляющей вспышки. Потом ребята рассказали, что танк все-таки прошел надо мной, уже горящий. И снова последовал взрыв, на этот раз — бензобака. Тут-то и перебило мне ногу какой-то железякой. Но братья-морячки не из тех, кто оставляет товарища в беде. Из обломков моих же лыж они соорудили санки и потащили меня в лес, где базировался госпиталь. Только произошло все это уже часа через два после боя. За это время раненая нога успела поморозиться. Ну и затем, как водится, развилась гангрена, и вот — результат… Эх, если бы ампутировали ногу ниже колена, а то ведь по самое бедро. Никакой шарнирчик тут не поможет, и я прекрасно понимаю Женю…
— Все у вас уладится! — твердо сказал Алексей. — Вот увидите. Может быть, мне и не надо ничего говорить. Да и права я не имею. Но пусть вам не кажется, что со стороны рассуждать легче. Со стороны просто виднее. Я сейчас ставлю себя на место Жени и всех, всех — любого. К вам нельзя относиться плохо. Вы этого не заслужили. И так всегда будет.
— Спасибо! Я постараюсь! Простите меня, Алеша, за слабость. Не будем больше об этом. — Глаза Саши оживились, он стиснул плечо Алексея. — Смотрите, как хороша сегодня Ниночка Козлова. Точно сейчас явилась из сказки. А Федьков, Федьков!.. Ну прямо так и увивается за ней. Пусть нет у него молодости, зато есть слава. Интереснейший человек Федьков, богат талантом и культурой. А вы, Алеша, богаты молодостью, которая счастлива тем, что у нее есть будущее. Взяли бы и пригласили Ниночку. Какой вы танец любите? Сейчас я возьмусь за заведование музыкой. Так какой?
— Скорей всего танго.
— Действуйте, сейчас будет танго!
Саша перебрался к столику, на котором стоял патефон, быстро просмотрел пластинки и снял мембрану в самый разгар бурного фокстрота.
— Ну как вы могли, Саша? — накинулась на него Лариса. — Поставьте сейчас же!
— Пожалуйста, — мило улыбнулся Саша. — Один момент! Танцуйте!
Вместо фокстрота тишину прорезал каскад аккордов, и полилась плавная мелодия танго.
— Ах, это еще лучше! — обрадовалась Лариса, звонко захлопала в ладоши и устремилась к Алексею. — Идемте! Вы же неотразимый танцор!
Алексей не видел, как Лариса плутовато подмигнула Веронике и Тоне, явно издеваясь над его неуклюжестью и неумением держать себя свободно, как все. Мысли Алексея были заняты другим: единственный танец, который он действительно любил и умел танцевать, утратил для него значение. Машинально передвигаясь в такт музыке, он искал глазами Нину и вдруг встретился с ней взглядом. Миндалевидные глаза с полукружьями высоко вскинутых бровей словно спрашивали о чем-то и одновременно выражали мучительное раздумье. На мгновение они заворожили Алексея, ему стало трудно смотреть в эти красивые глаза. Он отвернулся и тут же пожалел об этом: Нина танцевала уже в другом конце комнаты, ее заслоняла спина Федькова.
