Владимир Попов - Закипела сталь
Василий Николаевич прыснул, но, взглянув на жену, заметил в глазах у нее слезы.
Надо было как-то отвлечь ее, и Макаров рассказал о разговоре с Ротовым.
— Гаевой, говоришь, у него остался? — спросила Елена. — Ну, он уговорит.
— И я так думаю. Если уж Григорий чем-то займется, то доведет до конца.
С улицы донесся зловещий, заплетающийся говор ветра. В стекло беспокойно застучала ветка березы, как человек, просящий в ночи у хозяев крова.
Елена вздрогнула, зябко поежилась.
— Жутко.
— А знаешь, о чем я думаю в такие ночи?
— Знаю, — одними губами сказала Елена, побледнев, и безвольно уронила голову на сцепленные пальцами руки.
Макаров понял, что она представила себе одинокую могилку сына в степи на полустанке, и мысленно выругал себя за неосторожность. Тихонько, чтоб не разбудить заснувшего ребенка, встал с кровати, взял теплый платок и накинул его на опущенные, дрожащие плечи жены.
Елена признательно кивнула головой и отбросила со лба прядку непокорных волос. Еще год назад она выглядела так молодо, что порой походила на школьницу. Но со смертью сына появились сединки (впрочем, они легко терялись в светлых волосах), у глаз собрались морщинки — легкие, тонкие, но их не спрячешь.
— Вот так на все лады завывал ветер, когда хоронили Витюшку, — произнесла Елена, глотая слезы, и, не выдержав, беззвучно зарыдала.
Раздался телефонный звонок, резкий, продолжительный. Василий Николаевич схватил трубку и долго еще слышал треск звонка. Так телефонистки вызывали абонента для директора или на аварию.
На линии был нарком. Он осведомился о работе цеха и спросил, каково его, Макарова, мнение об увеличении тоннажа печей.
— Я считаю, что только это даст возможность выплавлять миллион тонн стали в год.
— Значит, вы поддерживаете предложение Ротова?
— Ротова? — переспросил Макаров и осекся.
— А разве это предложение ваше?
— Нет, это инициатива сталеваров Шатилова и Пермякова.
В трубке стало тихо, и Макаров по индукции слышал, как телефонистка вызывала Серовский завод.
— Мне Ротов не сказал об этом, — наконец произнес нарком. — Что ж, очень хорошо, если у вас такие сталевары. Поддержали?
Макаров коротко рассказал, как было дело. Нарком усмехнулся.
Теперь мне все понятно. Директор, очевидно, считает, что если он руководит коллективом, то все рационализаторские предложения, рождающиеся в коллективе, должны исходить от него.
— Товарищ нарком, — вступился за Ротова Макаров, — сталевары предлагали увеличить завалку до двухсот пятидесяти тони, я — до трехсот, а Ротов одновременно с нами — до трехсот пятидесяти. Первенство, таким образом, за ним.
— Ладно, не в этом суть, — сказал нарком и распорядился: — Включайтесь и вы в подготовку к реконструкции, товарищ Макаров.
— Но ведь вы директору отказали.
— Да, долго стоять нельзя. Уложитесь в сроки обычного большого ремонта.
— Как? — удивился Макаров, решив, что ослышался.
— Чему удивляетесь? На Магнитке уложились в эти сроки. Описание сверхскоростных методов ремонта наркомат вчера разослал по заводам, но я посоветовал Ротову не ждать, а послать инженеров для изучения опыта на месте. Подину печи и отдельные участки разрешаю взорвать.
— В действующем цехе?
— А в Действующей армии разве снаряды не рвутся? Приступайте и смотрите: ни часу более. За этот срок я поручился перед правительством.
Макаров положил трубку обрадованный и озадаченный. О таких сроках он до сих пор не слыхал. Он позвонил Гаевому и подробно рассказал о беседе с наркомом. Хотел позвонить и Шатилову, да вспомнил, что тот еще не пришел на смену.
— Ну, Леночка, предстоят горячие дела!
Елена грустно посмотрела на мужа, позавидовав его настроению.
— Тебе хорошо. Ты плоды своей работы видишь. А я? Что делаю я? — вымолвила она тягуче, с придыханием.
— Тоже немало. Рукавицы для бойцов вяжешь, над детским садом шефствуешь — там ведь дети бойцов, английский изучаешь.
— Я хочу отдать Вадимку в детский садик. Он уже достаточно подрос. Ты согласен?
Макаров знал, как сильно привязана жена к ребенку, как неохотно расстается с ним даже на короткое время, и, не поняв мотивов ее желания, спросил:
— Есть ли в этом необходимость?
— Есть. Рукавицы и шефство — не то. Этим и на досуге заниматься можно. Пора выполнить Гришин совет. Хочу на завод. Снаряды точить, как Мария Матвиенко. У нее трое детей, а работает.
— Смотри-ка! Ты еще в армию запросишься, — пошутил Макаров.
— Куда мне, трусихе! Помнишь, как бомбежек боялась? Первая пряталась в щель. А знаешь, в спеццехе много новеньких работает. Там и женщины и подростки. Неужели я хуже?
Макаров крепко обнял жену.
25
Ремонт печи для сталевара — процесс неприятный, глубоко прозаический. Вместо привычной интересной работы над металлом приходится ломать спекшиеся огнеупоры, грузить мусор, проверять качество кладки, спорить с несговорчивыми каменщиками.
Шатилов не любил ремонтов, но относился к ним терпеливо. И в Донбассе он бывал на всех участках, где только стучали молотки каменщиков, даже глубоко под землей, в дымоходах.
Это всегда не нравилось Дмитрюку.
— Ты что, не доверяешь мне? — ворчал на него старик. — Да тебя, жигуна, еще не замышляли, когда я эти печи строил!
Обрадованный тем, что их предложение одобрено (эту часть разговора с наркомом Макаров передал сталевару), Шатилов спросил начальника цеха:
— Премируете, Василий Николаевич?
«Женится, наверное, — решил Макаров, — деньги нужны».
— Обязательно. Поработаем, экономию подсчитаем — сумма получится, надо полагать, изрядная.
— Да я не о деньгах. — Шатилов досадливо отмахнулся. — Поставите меня на эту печь сталеваром?
— Поставлю, — пообещал Макаров. — И как лучшего сталевара, и как инициатора. На эту печь — самых лучших. Плавка-то в триста пятьдесят тонн!
В дверях Шатилов столкнулся с Дмитрюком.
— Останься, Вася, замолвишь словечко… — шепнул Дмитрюк.
Макаров вышел из-за стола навстречу старику, тепло потряс его руку. Дмитрюк проковылял к столу и сел.
— Пришел наниматься, — сказал он, теребя отрастающие усы.
— А эвакопункт?
— Там работа стихла, а я тихой работы ой как не люблю. Старикам живое дело нужно, а на этом заснуть можно.
Молча вынув из стола приемную карточку, Макаров заполнил ее и протянул Дмитрюку.
— Идите, Ананий Михайлович, в отдел кадров оформляться.
— А кем? Написали?
— Каменщиком, конечно. Оформитесь, а тут что-нибудь полегче подберем.
— Инспектором по качеству, — подсказал Шатилов.
— Рабочие нужны, а не инспектора, — строго ответил Дмитрюк. — Скоро будет у вас большой ремонт.
— Вы и об этом знаете?
— Ворон чует, где пожива, а каменщик — где ремонт. Прошу самую деликатную работу мне дать: выпускное отверстие заготовить и арочки для шлаковых лёток.
— Лучше Анания Михайловича их никто в мире не сделает. С других заводов к нему ездили учиться. Никто так кирпич к кирпичу не пригонит, — превозносил старика Шатилов.
— Хорошо, — согласился Макаров. — Даю вам отдельный участок работы. Дело такое…
— Сиди дед у печи и теши кирпичи, — вставил Дмитрюк другую свою поговорку. — Ну, спасибо, Василий Николаевич.
Шатилов провожал Дмитрюка до отдела кадров.
На площади, перед проходными воротами, на которых были установлены мощные репродукторы, они увидели огромную толпу рабочих.
Слышался голос московского диктора: «…враг терпит поражение, но он еще не разбит и тем более не добит…»
— Что передают? — спросил Дмитрюк рабочего.
— Не мешай. Слушай! — сердито бросил тот.
Дмитрюк обратился к другому рабочему.
— Приказ. Двадцать четвертая годовщина Красной Армии.
«…необходимо, чтобы с каждым днем фронт получал все больше танков, самолетов, орудий, минометов, пулеметов, винтовок, автоматов, боеприпасов…» — чеканно читал диктор.
— Будто специально для тебя, — шепнул Дмитрюк Шатилову.
Люди шли на вторую смену, и толпа рабочих росла. Из здания заводоуправления выбегали служащие — красный уголок не вместил всех. Многие не успели набросить на плечи верхнюю одежду и стояли налегке — в костюмах, в платьях.
Когда диктор дочитал приказ, на площади загремели аплодисменты.
Люди не расходились, ожидали повторения передачи. Хотелось снова услышать ясные и твердые слова приказа, вселявшие уверенность в победе над врагом.
Шатилова потянуло к Ольге. Но как его примут? Не рассердилась ли на него девушка за то, что так долго не появлялся?
Однако Ольга встретила гостя так, будто они вчера виделись.
«Не обрадовалась, не обиделась…» — недовольно подумал Василий.
