Леонид Чикин - Дважды два
— Уже измерил, — ответил он. — Сорок. Или около того.
— Ого! Даже в жар бросило. А вы, я вижу, уже умылись? — посмотрела она на Геннадия и Веру. — Пойдемте, Олег Григорьевич, и мы. Пойдемте, пойдемте, проводите меня! — настойчиво повторила она. — Ополоснуть лица не мешает.
Вскоре они вернулись, и Олег Григорьевич четко и сухо распорядился:
— На сегодня — конец! Ночевка здесь. Трофим Петрович, ваше дело — лошади. Михаил — ужин. Елена Дмитриевна и Вера — груз. Посмотрите, переберите. Я с Геннадием — палатки. Все!
— А, может, мне лучше будет… — начал Мишка, но Буров его резко оборвал:
— Вам лучше всего помолчать! Выполняйте!
Мишка что-то буркнул, нашел во вьюках топор, пошел в кустарник за хворостом.
Ужин он, заглаживая свою вину, приготовил отменный, израсходовав, правда, при этом три банки тушенки, но пообещал в ближайшие дни кормить отряд рыбой.
Ужинали при свете костра. Все проголодались, сразу же заработали ложками. Елена Дмитриевна, кашлянув, посмотрела на Бурова, он — на нее, отложил ложку, начал, глядя прямо перед собой, словно не обращаясь ни к кому лично, и в то же время ко всем сразу;
— Неладно получилось сегодня. Все переволновались. Да… Можно бы, конечно, и сдержать нервы… Как-то не вышло. — Геннадий заметил, что Елена Дмитриевна внимательно смотрит на Бурова. — Ну… Что же? Бывает. Но и вы хороши! — Олег Григорьевич резко повернул голову в сторону Веры, но, почувствовав на себе пристальный взгляд Воробьевой, потупился. — Короче говоря, забудем, Вера, прошу вас. Все бывает в такой дороге.
Вера молчала, может, собиралась с мыслями, может, не хотела отвечать.
— А чо забывать-то? — спросил Мишка. — Чо? Забудем. Как будто и не было ничего.
— Ну, вам-то не стоит забывать, как вы подвели сегодня коллектив, — Олег Григорьевич с радостью переключился на Мишку; Елена Дмитриевна покачала головой и принялась за ужин; Геннадий понял, что не зря Воробьева приглашала начальника на речку, видимо, разъяснила ему неприглядность его поведения, но, кажется, до Бурова ее объяснения не дошли: у него не хватило сил открыто извиниться перед Верой.
Ужин прошел, как поминки: громко не говорили, не ссорились, но и веселья не было.
А утром, когда лошади были завьючены и отряд готовился выступить в дорогу, Вера неожиданно сказала:
— Мы больше времени тратим на сборы и на дорогу, чем на работу.
Буров посмотрел на нее с любопытством: ну, мол, а дальше что? Вера продолжала:
— Сейчас бы нам поработать, потом пообедать и шагать до позднего вечера. Ведь лучше так, правда? У вас же намечены места, где мы должны работать? — Это она говорила Олегу Григорьевичу, — Вот там и надо ночевку устраивать, а с утра работать.
Неожиданно Веру поддержал Трофим Петрович:
— А она дело говорит. Ну, мне-то что? Как надо, так и надо, значит.
— Ничего не будем менять, — сказал Буров. Подумал и добавил: — Идти с обеда до вечера трудно. Вы первая отдыха запросите.
— Так я не о себе, — вяло сказала Вера. — Я — о деле.
— О деле есть кому позаботиться. Все! Выступаем.
Геннадий подумал и пришел к выводу, что предложение Веры было разумным; если бы такую мысль высказал Гмызин, начальник согласился бы с ним, а соглашаться с девчонкой, первый раз попавшей в тайгу, он не мог — гордость не позволяла.
Прошли не больше километра — снова на пути водная преграда.
— А это какая речка? — спросил Геннадий.
— Все та же, — усмехнулся Буров. — Приток Сайды.
— Может, нам по берегу идти? Надоели переправы через один и тот же приток.
— По берегу в два раза длиннее, — вмешался Трофим Петрович. — Это последний брод, потом пойдем к Сайде по тайге. А тут мелко даже сейчас, после таких дождей. Видишь, ширина какая?! Где глубоко — там узко. Вот сейчас перекурим и побредем. Девки, здесь дно мягкое, разувайтесь, чтоб не вертаться за вами. Рядом с мужиками пойдете, они помогут, в случае… А ты папку-то свою давай, — обратился он к Вере, — привяжем на вьюки, руки свободные будут.
Вера вопросительно взглянула на Бурова.
— Пожалуй, можно, — разрешил Олег Григорьевич. — Только вот что: переложите собранные экземпляры к Геннадию. Ему папка не мешает, он известный рационализатор, за спиной ее носит.
Трофим Петрович и Мишка еще раз осмотрели груз, как это они делали перед каждым бродом, проверили надежность увязки всех мешков. Папку привязали поверх вьюков на вороного. Его, сидя на соловом, поведет на длинном поводу Мишка.
— Начинайте, — дал команду Буров. — Мы посмотрим и по вашему следу пойдем.
— Вы, девки, не пугайтесь, что река здесь широкая, — еще раз сказал Гмызин, — В сушь здесь воробью по колено. Ну, а если и замочите что, так обсохнете на том берегу. А ты, Мишка, погоди, я рукой тебе махну. Ты все проверил? Крепко увязано?
— Нормально, — ответил Мишка. — Что ты, батя? Трогай.
Гмызин направил лошадей в реку. Примерно на середине он оглянулся, махнул рукой: давай. Не так уж и мелко там: вода почти до брюха лошади доходила. Но видно было, что мешки и тюки не подмокли.
— Идите сразу за мной, — сказал Мишка, — но чуть повыше, чтобы по чистой воде. Я тоже маленько выше бати возьму, замутил он воду. Но, лентяй, пошли-поехали! — Мишка дернул за длинный повод вороного. Повод он держал в руке.
Вороной в воде проявил неожиданную прыть. Он не пошел в хвост соловому, а забирал правее, чтобы самостоятельно шагать, и сразу же от берега пошел крупно, стремясь обогнать впереди идущего собрата. Мишка закричал на него, но вороной и ухом не повел.
— Геннадий! — с тревогой сказал Буров. — Давай! Жми следом! Как бы чего не случилось.
Буров всегда был настороже, каждую минуту ожидал какой-нибудь неприятности от лошадей, а иногда и от людей.
Уже миновав середину реки, вороной — он же шел не там, где провел своих лошадей Гмызин-старший, — вдруг споткнулся обо что-то на дне, почти упал на передние ноги, испуганно вскочил и, разбрызгивая воду, скачками помчался к противоположному берегу. Мешки и вьюки запрыгали у него на спине.
— Отпускай повод! — кричал с того берега Гмызин, — Мишка! Отпускай, тебе говорю!
Вороной уже обогнал солового. Мишка бросил повод.
Вдруг груз на спине вороного медленно начал съезжать и левую сторону; Геннадий весь мокрый бежал по реке, но разве догонишь испуганного коня. Из вьюков что-то свалилось в воду. Геннадий за брызгами не разглядел, что. Видел, как Мишка, наклонившись, пытался схватить; его что-то, не успел, выругался; в следующее мгновение река ниже лошадей вдруг покрылась синими, белыми, желтыми пятнами. Гербарная бумага! Геннадий бросился вниз, хотел успеть спасти хоть часть…
— Назад! — закричал с берега Гмызин. — Назад, Гена. Там глубоко!
— Трофим Петрович! — кричал позади Буров, — К берегу прибьет бумагу. К берегу-у! Поймайте!
Сразу за бродом река делала очередной поворот, течение вынесло бумагу на середину реки, через минуту разноцветных листов уже не было видно.
Выбрались на берег. Все молчали. Мишка и Трофим Петрович сразу же проверили груз: все в порядке. Проводник осмотрел подпругу у вороного, покачал головой, покороче взял поводья в левую руку, а правой, размахнувшись, кулаком ударил лошадь по морде. Вороной, дико выкатив глаза, спятился. Трофим Петрович заорал:
— Я тебе покажу! Я тебя, падаль, отучу! Ты у меня подтянешь брюхо! Глядите, Олег Григорьевич, — он показал на подпругу. — Палец не подсунешь! Туго! У! Гадина! Она живот подтянула, вот и поползли вьюки.
Буров даже головы не повернул, сидел на траве, смотрел на речку, только что поглотившую гербарную бумагу.
— Вера, — спокойно спросил он. — Вы завязывали папку?
— Да, Олег Григорьевич. Я даже копалку оттуда вытащила, чтоб папка хорошо завязалась.
— Н-да… Копалку вытащила. Пойдем, посмотрим.
Все подошли к вороному, который мелко дрожал, еще не мог успокоиться после крика Гмызина.
— Вот! — сказал Буров, — Странно. Боковые тесемки завязаны, а передняя, как видите, — нет. Как же так?
— Олег Григорьевич! Я, честное слово, завязывала все. Отдала Геннадию собранные экземпляры, и сразу же… Но ведь все же видели… — Она оглядела всех. Нет, никого не было в тот момент рядом. — Ну, завязывала же я, завязывала! — Она закрыла лицо ладонями и заплакала, размазывая слезы по щекам.
Елена Дмитриевна и Геннадий не сказали еще ни слова. Да и что говорить? Слишком ясно все. Словами Веру, как вчера, не защитишь.
— Мишка! — тихо, но строго сказал Трофим Петрович. — Может, ты чего напутал?
— Да ты что, батя?! Папка-то не уплыла. Видишь, как привязана? Бумага же из нее выпала, а сама-то папка здесь. Мне кажется, завязана она была на все тесемки…
— Кажется, — горько усмехнулся Буров. — И вам кажется! Да перестаньте вы, Вера, слезы ронять! Если бы слезы вернули нам бумагу, я бы сам сейчас заплакал. Геннадий, принеси ей воды, неужели нельзя самому сообразить?
