Регина Эзера - Колодец
3
— Зайди с ним, Вия, — подсказала Альвина, — может, чего понадобится.
По привычке, пожалуй, почти машинально взбив пышный затылок, Вия сунула нос в комнату,
— Можно? — Вошла и закрыла за собой дверь. Теперь оттуда слышалось только бормотанье да иногда ее заливистый смех.
— Может, сервиз поставим на стол? — спросила свекровь.
— Что, мама?
Свекровь повторила, но, так и не дождавшись от Лауры ни «да» ни «нет», сама направилась к старомодному буфету и вытащила из его недр хорошую посуду, подаренную Лауре и Ричу на свадьбу, вернее, то, что от нее осталось. Как ее ни берегли, каждый год что-то билось — то чашка, то глубокая тарелка, то соусница. И со временем от сервиза на шесть или двенадцать персон осталось одно название.
— Запылились. Надо сполоснуть или хоть полотенцем протереть, — заметила Альвина, перебирая тарелки и стараясь подобрать всем одинаковые.
— Хорошо, я вымою, — согласилась Лаура.
Повязав фартук, она взялась за посуду. Тарелки звенели в ее руках, ложились в стопку чистые, блестящие, звякая не громче обычного, согласно и приглушенно.
— Давай я перетру, — предложила Альвина.
— Как хотите, мама. Могу и сама.
— Что ты сегодня будто не в духе? — Альвина подняла на невестку пристальный взгляд.
— Да так, мама… Немного болит голова.
— В школе небось сквозняком протянуло либо от девчонки заразилась.
— Да нет!
— Все нет и нет! Пока не свалишься. Доктор-то сказал давеча — заразная. — Она прислушалась к неясному говору за стеной. — Такой порядочный человек! Приглянулась бы ему наша Вия. Что Эгил — мальчишка, носится с сопляками вокруг школы. А тут доктор, и еще…
— Тише, мама!
— Что он — в замочную скважину слушает, что ли? — возразила Альвина, но голос понизила. — …и еще не старый. Сорок навряд будет. С виду еще хоть куда. Марис, что ты опять по кладовке лазаешь! Сбегай лучше, нарви укропа, быстрей за стол сядем. Только не дергай с корнем, — крикнула она вдогонку, — обрывай веточки!
Лаура вытерла тряпкой клеенку, постелила скатерть, расставила тарелки. С пучком укропа вернулся Марис, Вот и посылай его, одних верхушек нарвал, прямо с цветами…
— Зови, Лаура, к столу, — сказала Альвина.
— Сходите лучше вы, мама, — попросила Лаура.
Альвина восприняла это по-своему — что там ни говори, а все же она здесь хозяйка! — развязала фартук, отряхнула юбку, не то разглаживая на коленях, не то смахивая невидимые пылинки, и скрылась в комнате. Лаура стояла с посудным полотенцем на руке, глядя в окно и ничего не видя.
Наверно, она была слишком, до неприличия резка с Рудольфом, все время напряженно ожидая, что он спросит что-то такое… Но что именно? Что может интересовать Рудольфа в ее скромной, обыкновенной жизни? Где она училась? Замужество, в котором было больше горьких минут, чем счастливых? Дети? Вряд ли он решился бы расспрашивать и о далеком прошлом, тень которого тяготела над Ричем, Вией, в какой-то мере над ней и ее детьми, о том, чего лучше не трогать: прошлое не воскреснет, его нельзя ни изменить, ни исправить, и потому не надо его ворошить…
Они вошли втроем, смеясь и шумно разговаривая. Марис тотчас устроился рядом с Рудольфом. Лаура больше подавала, чем ела, садилась и снова вставала, ходила от плиты к столу и обратно.
— Зачем у тебя тут две пуговки? — с полным ртом спросил Марис, ткнув пальцем в ручные часы Рудольфа.
— Одна, как ты говоришь, пуговка — заводить часы, другая — заводить звонок, — объяснил Рудольф.
— Ну да! Разве они звонят? У нас часы большие, круглые, как банка, те звонят.
— Звонит не только «банка». Сейчас тебе покажу. Давай сюда свою лапу!
Рудольф снял с руки «Сигнал», перевел стрелку, подкрутил пружину звонка и застегнул мальчику ремешок выше запястья. На живом лицо ребенка читалось радостное ожидание, он смотрел на часы как на бабочку или птицу, которая того и гляди вспорхнет.
— Что же… ну, что же они? — нетерпеливо спрашивал он.
— Подожди немножко.
Наконец раздался звонок.
И хотя Марис ждал этого звука затаив дыхание, звон испугал его своей неожиданностью. Мальчик подскочил и с изумлением уставился на свою руку, потом бросил на Рудольфа лукавый взгляд и громко засмеялся.
— Звонят! Послушай, звонят!
Лаура сидела напротив, наблюдая за ними. Без какой бы то ни было связи она вспомнила, как Марис грыз баранки, равнодушно слушая письмо отца, и ей вдруг стало жаль Рича и почему-то стыдно. Стыдно чего? А те двое, пока часы звенели, весело смотрели друг на друга, не подозревая о мыслях Лауры, и она ничего не сказала, боясь быть несправедливой, только молча переводила взгляд с Рудольфа на Мариса и снова на Рудольфа.
— Теперь отдай, Марис, доктору, — когда кончился завод, распорядилась Альвина.
И мальчик, долго и неловко теребя ремешок, наконец отстегнул пряжку и с явным сожалением протянул «Сигнал» Рудольфу.
— На…
— Что у вас там такое? — снова раздался из комнаты Зайгин голос. — Я тоже хочу посмотреть.
— Извините!
Рудольф поднялся и снова исчез за дверью. Немного погодя и там заверещал звоночек «Сигнала», и Марис заерзал на стуле, намереваясь сползти на пол.
— У тебя в штанах блохи, что ли? — шутливо заругалась на него Вия.
— Ну да! — пристыженный, буркнул мальчик и угомонился, хотя все время настороженно прислушивался к звукам, доносившимся из комнаты.
Когда Рудольф вернулся, Лаура положила на тарелку немного грибов для Зайги, налила в стакан кислого молока, принесла дочери и поставила на тумбочку.
— Закуси, дружок!
Потом подошла к окну и стала смотреть в сад.
— Он хороший… — задумчиво сказала вполголоса Зайга.
Лаура не спросила — кто, не ответила, даже не обернулась. Сзади иногда звякала о тарелку вилка. Лаура стояла долго и, чувствуя смутный страх, на кухню больше не вернулась. И за ней никто не пришел. Она видела, как уходил Рудольф, его провожала Вия, и, держась за руку, рядом семенил Марис. Рудольф оглянулся на Томарини раз, потом еще раз. Когда он повернул голову в третий раз — уже с берега озера, — Лаура догадалась, что он ищет ее, и от этой мысли ее пронзила внезапная радость.
4
Да, она не ошиблась — Рудольф искал глазами именно ее. Но Лаура больше не показалась. И, шагая к озеру между Вией и Марисом, Рудольф подумал, что, пока они еще сидели за столом, нетрудно было найти повод спросить о ней, но теперь, конечно, уже поздно.
— Куда ты поедешь на лодке, Рудольф? — спросил Марис.
— Сначала домой. Потом накопаю червей и поставлю на ночь донки.
— Что такое донки?
— Удочки такие, крючок с червем у них лежит на дне, на дне озера. А чтобы не прозевать в темноте, когда рыба клюнет, к леске привязывают колокольчик.
— Да ну! — искренне удивился мальчик. — А большой?
— Нет, малюсенький. Когда рыба дернет леску, звякнет колокольчик.
Мальчик слушал с открытым ртом.
— А если рыба не клюет? — полюбопытствовала Вия.
Ветер то и дело раздувал ее пышную цветастую юбку, высоко обнажая стройные, хотя и коротковатые ноги; молодая, гладкая кожа блестела, смуглая от летнего солнца.
— Сижу и думаю о жизни.
— Один? — лукаво осведомилась Вия.
— Иногда вдвоем с Эйдисом.
— Воображаю, как это интересно! — пошутила она и, прищурясь, взглянула на Рудольфа. Как врач тот сразу определил у нее близорукость, которую Вия тщательно скрывала. А мужская интуиция подсказывала ему, что, если ей предложить порыбачить вдвоем, она скорее всего не откажется.
Странно, но не тянуло… Ха, он постепенно становится пуританином или просто стареет!
— Я ездила даже за раками, — говорила Вия, — только, конечно, компанией, с кострами, шашлыком и…
— …вином!
— Водкой, доктор! — поправила она. — Но чтобы я сидела одна или хотя бы — ха-ха! — вдвоем с Эйдисом в темнотище и в холоде: брр! Рыбалку я признаю только как коллективное развлечение, а…
— …а ловлю рыбы только как повод, но не цель! — снова продолжил за нее Рудольф, и они засмеялись.
Рудольф шутил, иронизировал. Но бездумно как-то, по привычке. Сознавая, что в действительности ему грустно, — в нем отдавалось эхом уныние Лауры. Непроизвольно, почти инстинктивно он оглянулся еще раз, как человек, почувствовавший, что на него смотрят. Но никого, разумеется, не было.
Небо уже не сияло стеклянной синевой, а замутилось, посерело. Такой сумасшедший ветер обычно к перемене погоды. Возможно, завтра пойдет дождь.
— Когда ты еще приедешь, Рудольф? — приставал Марис.
— Не знаю.
— Приезжай!
Рудольфу пришло в голову, что именно эти слова были сказаны на прощанье и в прошлый раз. Значит, у них уже создавались традиции.
