Иван Шевцов - Свет не без добрых людей
- Слышите?..
Он тоже остановился, прислушался.
- Не слышу. А вы что слышите?
- Тишину. Тихо так… И красиво. Я люблю лес, он пахнет летом.
- Это от того, что вам не приходилось, очевидно, бывать в лесу зимой, - негромко говорил Сорокин.
- А верно, зимой я не была в лесу. Вот странно: дожить до девятнадцати лет и не побывать в зимнем лесу.
Сорокин протянул вперед руку, хотел было коснуться ее обнаженного локтя, но она двинулась с места и осторожно, медленно, точно боясь спугнуть тишину и желая избежать его прикосновения, пошла вперед. "Я ей должен сказать сегодня. Именно сейчас. Сказать, что она самая прелестная девушка в мире". Но почему-то спросил:
- Не скучаете по Москве?
- Скучаю, - призналась Вера.
Пауза. Ветки орешника медленно движутся навстречу и касаются лица. Вера идет впереди, Сорокин на полшага сзади.
- У вас там остался жених?
Вера промолчала. Вопрос показался забавным, даже рассмешил, захотелось созорничать. Ответила задорно, выждав паузу:
- Муж. И двое детей.
- Так мало? А я-то думал, что их у вас по крайней мере дюжина, да внучат полдюжины.
Обоим стало весело. Минуту погодя Вера сказала:
- Жених без невесты не бывает. А невест в девятнадцать лет я не признаю.
- А во сколько же?
- Ну, не знаю: может, в двадцать… два. И то рано.
- А сколько лет тогда должно быть жениху?
- Не меньше двадцати пяти.
- И не больше?..
- Не знаю. Как полюбится.
Вера вдруг как-то оживилась и пошла быстрей. Неожиданно дорогу ей преградила срубленная и поваленная поперек тропы молодая липа. Оба остановились.
- Что это? Зачем ее срубили? - в недоумении спросила Вера.
- Да просто так, низачем. Хулиган какой-то шел с топором и по-своему забавлялся.
- Ну и что?.. И ему ничего?.. Ничего за это не было, не судили?..
- Судили? Да что вы, Верочка. Тут не такое делали. Посчитайте, сколько в гаю уцелело столетних лип. Два десятка, не больше. А их ведь раньше здесь около тысячи было. Я хорошо помню - целые аллеи богатырских лип. Сразу после войны начали люди отстраиваться. Все же было сожжено дотла. Ну и рубили все подряд. Вон смотрите, какие красавицы лиственницы, они тоже ровесники тем липам. Им в первую голову досталось - сначала лиственницу и сосну вырубали. А какая сосна была? Корабельная! Все шло на срубы хат. Тополя, ясени, клены - это уже потом, во вторую очередь пустили под пилу. И наконец добрались до лип. Древесина их на строительство не годна, мягкая, усыхает - коробится. Так что придумали? Кору сдирали. Повалят столетнюю липу, потом разденут ее и голенькую бросят. А кора на крыши шла, вместо шифера. Еще и сейчас есть несколько домов, крытых корой древней липы.
- Но это же дикость, варварство!.. - с негодованием воскликнула Вера. - Люди сто лет берегли, целые поколения растили, а тут срубили запросто, раздели, как вы говорите, чтобы только крыши крыть. Могли ж соломой, я видела в деревнях соломенные крыши.
- Могли, конечно. И в лесу могли сосну пилить, лес рядом. Не обязательно в гаю.
- Да это же парк, прекрасный старинный парк, каких, наверно, немного у нас. Ни у кого рука не дрогнула, - негодовала Вера. - Неужели не нашлось ни одного человека, который бы остановил это изуверство?
- Не нашлось. Каждый о своем гнезде думал, заботился, чтоб над ним не капало.
- Нет, я просто не верю, не могу поверить. Фашистов победили, такое чудовище одолели, умирали за родную землю, вот за эту красоту божественную и потом сами губили нещадно эту красоту. Ну, что это такое? Лес рядом, вы говорите. Пусть бы в лесу, а то ведь в парке же!
- Ах, много тут разбираются, где лес, где парк, - махнул рукой Сорокин. - Мы живем на природе, окружены красотой ее, а понимать и ценить эту красоту не научились до сих пор.
- А кто ж виноват в этом, Сергей Александрович?
Вера остановилась и прислушалась. Где-то совсем недалеко в глубине гая стучал топор.
- Слышите?
- Рубят, гай рубят, - ответил Сорокин.
- Так идемте, идемте же скорей! - Вера схватила его за руку и потащила за собой на звук топора.
Рабочий совхоза Антон Яловец решил сделать изгородь вокруг своего приусадебного участка. Плетнями из частокола здесь огораживались все, так было заведено с незапамятных времен - эти незатейливые заборы сооружались быстро, просто и дешево. До войны, когда лесов было больше, плетни обычно делались из еловых сучьев. Теперь их стали делать в здешних краях из ольхи, которой окрест было видимо-невидимо и которая подлежала вырубке и выкорчевке. Но ольха - последнее дерево, и Яловец решил заготовить материал на плетень в гаю - и добротней и ближе от дома.
Когда Сорокин с Верой подошли к Яловцу, он уже успел срубить около десятка молодых лип и кленов. Стройные, гладкостволые, серо-зеленого и кофейного цвета, они лежали разбросанно, там, где свалил их беспощадный топор. Неожиданно Сорокин быстро вышел вперед, закричал грозно:
- Что вы делаете?!
Яловец опустил топор, поправил на голове выгоревшую до неопределенного цвета военную фуражку, с любопытством оглядел подошедших, усмехнулся криво и небрежно обронил:
- Не видите, што ли? Дуги гну.
- Да вы соображаете, что вы говорите! - Сорокин не находил слов. - Вас за это судить… за такое казнить мало…
- Уже судили… А казнить погоди, успеется, - очень тихо и невозмутимо ответил Яловец. - А вы што, в лесники нанялись? Или, может, я спугнул вашу любовь? Тогда покорнейше прошу извинить. Только лучше б вам перейти в другое место, гай велик, а мне тут больше нравится.
- Подлец, мерзавец! - теперь уже не кричал, а сквозь дрожь процедил Сорокин. - Мало, видно, сидел, опять потянуло к уголовщине.
- Щенок, кому грозишь?.. - Птичьи глазки Яловца замигали, большие мясистые ноздри задвигались.
- Бросьте топор! - властно приказал Сорокин и сделал движение в сторону Яловца.
- Но, но, не очень. Обожжешься. - Яловец выставил вперед левое плечо, а правую руку с топором отвел в сторону: - Я человек контуженный, с меня спрос небольшой…
Это наглое предупреждение озадачило и вконец обезоружило Сорокина: он теперь не знал, что делать. Подставлять голову под топор бандюги было безрассудно. Испугалась и Вера. Пугал ее совершенно дикий взгляд и какая-то нечеловеческая, звериная осанка Яловца. Когда Яловец отвел топор в сторону, ей показалось, что он сейчас ударит Сорокина. Вера тихо, осторожно, машинально приблизилась к Сорокину и позвала умоляюще:
- Не надо!.. Сергей Александрович, пойдемте. Прошу вас. - Она вся дрожала, не в силах совладать с собой.
Как раз в это самое время из кустов, словно из земли, вынырнул Тимоша. Вид у него был отчаянный, волосы взъерошенные, как у ощетинившейся кошки, глаза одержимые, в руках суковатая палка. Он посмотрел на Яловца ненавидящим, испепеляющим взглядом и пригрозил задиристо:
- С топором… на людей бросаться… хо-ро-шо!
- А тебя кто звал? Ублюдок, - уже несколько растерянно проговорил Антон. Неожиданное появление Тимоши как-то отрезвляюще подействовало на него. Это понял и Сорокин. Волнуясь, он приказал:
- Тимоша! Сейчас же беги к директору. Немедленно. И все расскажи.
- Напугали чем! - еще хорохорясь, но уже явно отступая, процедил Яловец. - Подумаешь, не видали директора. Чихал я на него…
2
Тимоша прибежал к Булыге запыхавшийся и взволнованный. Только что проснувшийся Роман Петрович - в последний выходной перед жатвой он решил вздремнуть часок после обеда - посмотрел на юношу и сразу понял, что случилось нечто чрезвычайное.
- Что? Говори? - настороженно спросил Булыга. В последние годы он жил в постоянной тревоге: то ему казалось, что в свинарнике вспыхнет эпидемия, то от короткого замыкания загорится коровник. Он был уверен, что это Посадова послала сына сообщить ему какую-то неприятную весть. Булыга глядел на юношу выжидательно, а тот пытался проглотить застрявший в горле от волнения и бега комок и никак не мог совладать с собой. Наконец он выпалил:
- Яловец гай рубит!
- Как рубит? - не понял Булыга, все еще ожидая чего-то страшного.
- Так, рубит клены молодые.
- Тьфу ты, черт. Ну и что, что рубит?
- Сорокин там, Сергей Александрович, хотел было ему помешать, а Яловец топором на него.
- И что, рубанул?
- Замахнулся только. И оскорбляет по-всякому.
- Так ему и надо, пусть бы рубанул, чтоб не совал свой нос везде, - ввернула Полина Прокофьевна.
- Погоди, мамочка, - недовольно поморщился Булыга. - Ты вот что, Тимофей. Передай Сорокину, чтоб не связывался с дерьмом. А в отношении Яловца я приму меры. Вот так… Понял?
- Хорошо, - ответил Тимоша, огорченный. Не такого решения ждал он от директора, думал, что Роман Петрович сразу бросится в гай, свяжет Яловца и отправит в милицию.
Как бы то ни было, а сообщение Тимоши очень огорчило Булыгу. Огорчило не столько то, что гай рубят, черт с ним, с гаем. Неприятно было, что рубит Яловец, из-за которого и так немало хлопот.
