Сергей Антонов - Овраги
— Не обзывайте, батюшка. Когда мы закопали укладку, тогда стали искать приметы. Так? Считать шаги и овраги. При нас была лошадь, лопаты. А если рассуждать научно, где у нас конюшня? В «Усладе» или в Сядемке? В Сядемке. Значит, мы ехали, натурально, в Сядемку. А значит, счет оврагам вели до Сядемки.
— Ну и что с того? — Потапыч ошалело смотрел на Семена.
— А то, что овраг номер четыре надо вычислить от Сядемки.
— А ты откуда вычислял?
— Кто? Я? — До Семена стало постепенно доходить, что он сел в лужу вместе со своими научными рассуждениями. — Ведь вы, батюшка, сами считали?
— Чур, дураком не прикидывайся. Ты и без того дурак. Понимаешь, что тебя спрашивают? Тебя спрашивают: когда ты валун искал, овраги от Сядемки высчитывал? От Сядемки. Так чего теперь людям голову морочить?..
— Я там раз десять бегал, батюшка… Нету.
— А я, думаешь, не бегал? Чего же теперь нам делать? Помалкивай. Настасье ни полслова. Порешит она тебя. И меня за компанию.
Молчать оказалось непросто.
Лето выдалось такое знойное, что собаки сбесились. Три месяца не было дождя. Засуха лютовала. Озимь сгорела начисто, яровые едва выживали кое-где по низинам.
Подняв из погреба последний жбан кваса, Настя заявила:
— Делать нечего, мужики. Хошь не хошь, а придется вам банку нашу выкапывать.
Семен посмотрел на Потапыча.
— Пойду на риск, — продолжала Настя. — Сгоняю на поезде в город П. Может, чего продам.
Потапыч посмотрел на Семена.
— Чего молчите-то? — раздраженно вскинулась Настя и внезапно догадалась. — Та-ак, — протянула она, бледнея. — Место потеряли? То-то я гляжу, чего это мои кормильцы-поильцы из дому бегают. Не от жары ли? А оно вон что, гнилая порода!
Она дико рванулась в одну дверь, в другую, выскочила на крыльцо, сжимая в руке пушистый от ржавчины штык винтовки-трехлинейки, и заорала:
— Отец, запрягай!
— Тише зевай! — испуганно прошипел Семен. — Люди слышат!
— Пущай слышат! Сойди с пути, хромая сухотина! На глаза не попадай! Убью!
Потапыч хорошо помнил, что копал на восточном склоне, что подвода была заведена в овраг; пока один копал, другой становился во весь рост на телегу и на сундук, чтобы наблюдать, не идет ли кто. Часа три тыкала Настасья сухую, неподатливую землю, мозоли порвала и нашла наконец, вернее сказать, нащупала то, что искала. А Потапыч узнал валун. Камень, казалось, зарылся еще глубже, плоская спина его теперь напоминала восьмерку.
На радостях Настасья решила сейчас же, немедленно везти сундук домой и зарыть его где-нибудь в хлеву или под полом. Потапыч с трудом отговорил ее: уже наезжают уполномоченные, ищут по всем углам хлеб, припрятанный на черный день, а что будет зимой, когда придет настоящая голодуха?
Примерно через месяц опасения Потапыча подтвердились. Студеным осенним днем у дома остановилась городская пролетка на резиновом ходу. Дама с белой муфточкой, по-кошачьи брезгливо огибая лужицы, направилась к крыльцу. Из-под шляпки, чуть сдвинутой на лоб, красиво блестела ухоженная седина. Стан седой дамы был тренированно строен, а половину лица скрывала вуалетка с мушками.
Со двора ее не заметили. Потапыч готовил кизяк на зиму, топтал назем с соломой. Настасья сидела под коровой. Дама, войдя в темноватую горницу, остановилась, словно ударившись. Смрад и неурядица испугали ее. По давней привычке, связанной, вероятно, с частыми пыльными бурями и лютыми зимами, оконные рамы в Сядемке сколачивались глухими, без форточек и без створок. По грязным стеклам вверх и вниз зудели мухи. В затхлый, стоячий воздух, пропитанный запахами пеленок, кислой капусты и портянок, добавлял свою долю телок, жалобно мычавший за печкой. В зыбке ревел младенец. Щуплый мужичок, не обращая на рев внимания, макал холодную картошку в серую соль, ел и разбирал статью в газете.
Услышав шум, мужичок прижал пальцем строчку, которую читал, и уставился на вошедшую, как на привидение. Был он босой, в домотканой рубахе и таких же исподниках. Дама собралась с духом и спросила, может ли она видеть бывшего приказчика имения «Услада».
— А вам на што? — по обыкновению, Семен откликнулся вопросом на вопрос.
— Мне хотелось бы побеседовать с ним лично. Он дома?
Этот дом не евоный, а мой, — сказал Семен. — Если у вас назрели вопросы, можете свободно обращаться ко мне.
— Простите, а вы кто?
— А вы кто будете?
— Я вдова бывшего владельца «Услады» Огонь-Догановского. Меня интересует судьба ценностей, оставшихся после покойного. Сразу же хочу предварить, что мой приезд никак не связан с материальными претензиями. Ни я, ни мой сын ни на что не претендуем. Цель моей поездки следующая: музей города П. проявил инициативу организовать две параллельные экспозиции — интерьер крестьянской семьи времен крепостного права и рядом интерьер гостиной помещика. Я работаю в этом музее и вхожу в состав инициативного комитета. Что касается экспонатов избы, у нас их более чем достаточно. А для гостиной, увы, пожалуй, придется обращаться к краснодеревщикам и изготовлять более или менее сносные копии. Хотя, вы понимаете, посетителя интересует не муляж, а подлинник.
— Так чего же все-таки вам от приказчика надо? — мало что понявши, спросил Семен. — Чего вы с него хотите стребовать? Теперича он из вашего угнетения вышел. Теперича приказчиков нет. Я, к примеру, при Миколашке батрак был, а он приказчик. А теперича одним двором живем. С одной миски едим, с одного кармана единый платим.
— Кому он там пули заливает! — послышался густой бас в сенях. Дверь отворилась. Вошел Потапыч. — Гляди-ка, чего творится!.. И долго он вас, не знаю, как вас величать по фамилии, на ногах держит? Присаживайтесь, — он отер сиденье стула рукавом. — Мужик темный, обхождения не понимает… Шел бы ты к Аксюшке. Слышишь, орет… Он вам такого наговорит, что дорогу домой позабудете. А вы, разрешите спросить, кто?
— Я Догановская.
— Вона что! Сама Огонь-Догановская!
— Просто Догановская. Мы с пасынком официально сменили фамилию. И вас, в свою очередь, я просила бы забыть эту неприличную гусарскую кличку.
— Погодите… А товарищ Догановский, Клим Степанович, председатель нашего исполкома, вам, случаем, не сродни?
— Это мой пасынок.
— Вот чудеса! — Потапыч сел, но, опомнившись, снова встал перед бывшей барыней. — Вот чудеса так чудеса… Уйми Аксютку, тебе сказано!..
Седая дама повторила Потапычу все, что объяснила Семену, и протянула удостоверение.
— Мы не Чека, — он отвел ее руку, — мы вам и без бумаги верим. Боюсь только, что пособить вам при всем нашем желании не сумеем.
— В окружкоме сообщили, что у вас хранится опись имущества.
— Так точна. Хранилась, да зять на цигарки извел. Что с нее, с описи, если имущества нету.
— При ревизии комнаты были опечатаны?
— После тех печатей другая власть налетела: беляки с чехами. Беляков выбили, пришли зеленые, а за ними обратно наши. Все в «Усладе» командовали. Что позабирали, что поломали, что в печках пожгли.
— Там теперь школа?
— Так точно. В двух комнатах учителя проживают и ребятишки учатся. Прочие покои замкнуты до особого распоряжения
— Ключи у вас?
— Так точно. А что толку? Покои замкнуты, а стекла в окнах выбиты. Любой залазь. Ничего там нету, пустые стены…
Вошла Настя с ведром и подойником, прикрыла дверь ногой, сдержанно поклонилась гостье.
— Сема, как ты тут без меня?.. Чего как татарин — без опояски? Умаялся? Обожди маленько, молочко процежу, чай согрею… — на людях, при чужих Настя считала долгом разыгрывать кроткую, покорную женушку. — И телушку напоим, и тебя накормим…
— Моя старшая, — сказал Потапыч. — Настасья. А вас как величать прикажете по нынешним временам?
— Вера Алексеевна.
— Извольте, Вера Алексеевна, свезу вас в «Усладу», коли сомневаетесь. Мне это ничего не составляет.
— Нет-нет, — она даже немного испугалась. — Я туда не поеду. Ни за что на свете!
— Ваша воля, — Потапыч вздохнул, — ищите у нас. Холодную половину отворять?
— Что вы! Вы, видимо, меня не так поняли. Я не обыскивать вас приехала… Я приехала искать содействия. Прочтите все-таки, что здесь написано.
— Сию минуту… Семен, подай свету!
Ребенок заорал снова. Появился Семен, неся оплывший огарок, вставленный в роскошный бронзовый канделябр. Гнездо для свечи держала золоченая Дафна.
Вера Алексеевна вопросительно взглянула на Потапыча.
Тот смутился, метнул злобный взгляд на Семена и пробормотал:
— Барин подарил…
— Странный подарок, — возразила Вера Алексеевна, — дарить такой канделябр так же нелепо, как дарить… ну, я не знаю что… ну, например, одну калошу. Этот канделябр составлял пару с другим. Тот, другой, представлял бога Аполлона, преследующего Дафну. А этот изображает Дафну. Видите: она спасается от Аполлона, превращается в лавровое дерево. Оба канделябра стояли по сторонам маминого трюмо, и я даже помню…
