Петрусь Бровка - Когда сливаются реки
А думы об Аделе не давали покоя. «Лишь бы только она не отвернулась. Надо быть осторожнее, — размышлял Клышевский. — За каким чертом лезть мне на рожон? Чего я добьюсь этими дурацкими листовками? Все равно того агента, который обещал явиться и посмотреть, что я сделал, нету и, наверное, не будет. Сколько времени прошло с тех пор, как уговорились встретиться, а о нем ни слуху ни духу. Ну, прихватить кое-что в кооперативе не вредно, а то если ничего Гумовскому не давать, так и выгнать может. Похоже, что он уже и так посматривает косо на своего зятя...»
Но когда Казюк думал о предстоящем разговоре с Езупом Юркансом и Пранасом Паречкусом, то настраивался на другой лад. Тут ему начинало казаться, что он не какой-нибудь отщепенец, а политический деятель, выполняющий важную задачу. Он даже пытался представить себе такое время, когда новая власть поставит Казюка Клышевского начальником над волостью, а то и самим уездным начальником.
В таком настроении и застал его Езуп Юрканс, небрежно распахнувший сбитые из толстых плашек двери внутрь землянки. Не успел он еще и рта раскрыть, как Клышевский сердито накинулся на него:
— Ты, брат, смотри! Дисциплины не знаешь... Почему не постучал три раза, как условились? В другой раз пальну — и все! — И Казюк покрутил перед носом Юрканса дулом небольшого револьвера.
— Да я же никогда военным не был, вот и забываю, — винился Юрканс. — А ты не сердись, — просил он, поглядывая на Казюка маленькими лисьими глазками.
— Паречкуса не видел? — вместо ответа спросил Казюк.
— Как же, видел! Вчера я возил на станцию бревна, а он — кирпич...
— Так и вы станцию строите? Вместо того чтобы мешать и срывать, — вы сами им помогаете? Так выполняете мои приказания?
— А ты попробуй не послушайся колхозного председателя, — оправдывался Юрканс. — Сразу на заметку попадешь...
— Это так... Может быть, ты и правду говоришь, — глубокомысленно уставился на Юрканса Клышевский. — Подожди! — подняв вверх палец, сказал он. — Я придумал!
— Что такое? — навострил уши Юрканс.
В это время раздался троекратный стук в дверь.
— Заходи! — крикнул Клышевский и, когда в дверях появился Пранас Паречкус, с удовольствием поздоровался с ним. — Вот у кого тебе надо учиться, Юрканс!.. Садись, Пранас, садись и ты, Езуп, давайте посоветуемся...
Они уселись на сосновые колоды.
— Что слышно, Пранас? — обратился к нему Клышевский.
Паречкус сложил руки и поднял кверху постное лицо.
— Пусть господь нас милует, ничего хорошего, пан Клышевский. На погибель, на горе идет все, и не вижу я никакого просветления...
— Что значит «на погибель»? Говори яснее, а то мне трудно тебя понять, я не бог, чтобы читать твои мысли... Хозяйство, что ли, в вашем колхозе идет на погибель?
— Спаси боже!.. Хозяйство в колхозе как раз расширяется, а вот в семье не ладится...
— Да что это ты городишь? Кого имеешь в виду? — спросил Клышевский.
— О ком же еще мне беспокоиться? Я говорю об Анежке и о начальнике строительства Алесе Иванюте. Что-то он зачастил в наше «Пергале»…
— Да и нас не обходит стороной, — вставил Юрканс.
— Ты его постарайся отвадить, Пранас! Нельзя допускать, чтобы он сеял безбожные мысли среди нашей молодежи. Вообще надо бы кончать с этими совместными гулянками литовцев и белорусов... Ты призови пана клебонаса на подмогу! Пусть не только поклоны бьет, а и действует — эта большевистская дружба и его до добра не доведет. От веку у нас было — каждый жил сам по себе. Не может быть мешанины между людьми... Вот увидишь, что будет, когда придет перемена!
— Хотя, может быть, вы на меня и разозлитесь, но что-то я никак не могу дождаться этой перемены. Только и слышу слова да обещания... А зашли мы так далеко, что пора подумать, как самим спастись, — тревожно заговорил Паречкус.
— Ай-яй-яй! — заныл Езуп Юрканс. — Хорошо вам говорить, вы одинокие. А куда я денусь с женой и детьми?
Клышевский сделал вид, что глубока задумался.
— Не паникуй раньше времени, Езуп! — сказал он наконец. — Во-первых, если мы и уйдем, так ненадолго, никуда твоя семья не денется.
— А куда мы пойдем? — насторожился Юрканс, и лицо его побледнело.
— Да перестань ты хныкать, никто уходить еще не собирается. Но Пранас говорит правду: надо быть готовым ко всему. Никак не могу наладить связи с нужными мне людьми...
— Что же ты думаешь? За границу подаваться? — обеспокоился Езуп.
— Там видно будет...
— Нет, я за границу не пойду! — заявил Юрканс. — Я дальше своей волости и не бывал нигде. Это вы можете идти, вы одинокие да вольные, а я лучше останусь дома.
— Так мы тебя и оставим, чтобы ты нас выдал! Нет уж, брат, если мы сдружились, так сдружились крепко. Не только у них дружба народов, и у нас тоже! — захохотал Клышевский.
А уже через минуту со всей серьезностью объяснял:
— Но если мы вернемся ни с чем, так нас там с распростертыми объятиями не примут.
— Это вы верно говорите, пан Клышевский, — подтвердил Пранас, стараясь показать, будто и он знает, что и как делается за границей.
Это еще более вдохновило Казюка. Он стоял посреди землянки в позе полководца, готовый вот-вот обрушить на противника свои полки.
— Подождите... Есть у меня один план... Только надо добыть взрывчатки!..
— Для чего? — перепугался Юрканс.
— Взорвать станцию.
— Сами себе смерти ищете, — понуро забормотал Езуп.
— Молчи!.. Рискнуть стоит, — если мы взорвем станцию, мы там будем жить как в раю...
— Я согласен, — откликнулся Паречкус. — Только где ее, эту взрывчатку, достать?
— Видите, Пранас, у вас еще недостает опыта... Котлован копать будут? Тут с лопатами ничего не сделаешь. Заложат тол, взорвут — и котлован готов! А еще, я слышал, мельницу сносить собираются. Что же ты думаешь, они ее по камешку разбирать будут? Значит, думай, Езуп, как нам добыть у них взрывчатки, только надо действовать, а не спать... До перемычки бы добраться, прорвать ее, а там все у них пойдет прахом... Ну что? Правильный план?
— Это, знаете ли... вы как хотите, а я не могу, — заявил Езуп. — В магазине пошарить — я еще готов, а тут, извините! Я не бандит!..
— А кто же ты? — разозлился Клышевский. — Если мы тебя выдадим, то как тебя назовут? Ну, не бандитом, а грабителем — тебе что, легче от этого будет?
— Нет, вы уж меня простите, пан Клышевский, — затрясся Юрканс от притворного или действительного страха. — Пусть Паречкус взрывчатку достает, а я другое что-нибудь.
— Ты и добудешь взрывчатку... Не вздумай от работы в котловане отказываться. А если нет, смотри... — погрозил Клышевский. — Сам говоришь, что мы с Пранасом одинокие, а у тебя жена и дети!..
— Не отказывайся, Езуп, — подошел к Юркансу Пранас. — Все мы это делаем во имя отечества и бога… Я тоже в стороне стоять не буду. Если уж нам придется отсюда уходить, так не с пустыми руками.
— За тобой, Юрканс, взрывчатка, и ни слова больше!.. А теперь давайте немного подкрепимся, — предложил Клышевский, доставая бутылку водки и кусок сала.
Через некоторое время захмелевший Юрканс позабыл все свои страхи.
— Уговорили! Я все сделаю, пан Клышевский, ради нашего дела... И взрывчатку добуду, и подложу, куда надо, если потребуется...
Проводив Юрканса и Паречкуса, Клышевский остался в землянке один. И хотя от выпитой водки кружилась голова, он не обольщался относительно истинного состояния дел. «Как поступить? Выхода нет никакого. Нет и веры в то, что будут перемены — кто их совершит, как? Ну, еще одно ограбление магазина, еще несколько листовок, а дальше что? Уйти за границу? Не так все это легко и просто. Юрканс дурак дураком, а почуял, чем это пахнет... Ну, конец так и конец! — стиснув зубы, думал Клышевский. — Не будет меня — не станет и многих других. А тебя, Аделька, я не оставлю, чтобы ты вешалась на шею комсомольцам...»
Решив все таким образом, Казюк начал собираться к Гумовскому. Вспомнив Аделю, он захотел порадовать ее каким-нибудь подарком. Из небольшого ящичка, запрятанного в углу землянки, он достал часы «Звезда». «Отнесу сегодня ей, — размышлял Клышевский. — Может быть, не догадается, что награбленное... Да и что особенного? Таких часов повсюду сколько угодно...» Казюк вытащил еще зеленую косынку и голубые бусы. Представил, как все это будет к лицу красивой девчине, и улыбнулся от удовольствия. «А чего бояться? Разве таких косынок да бус нигде больше нет? Мало ли где их можно купить!..»
Аккуратно прикрыв двери землянки и заложив лаз мохом, Казюк пошел на хутор Гумовского.
С утра дул ветер, а сейчас он достиг большой силы. Тревожно шумели вершины елей и сосен. Лохматые ветки качались перед глазами, словно крылья невидимых птиц. Вершинки молодых березок клонились на поляну, и ветер свистел в их ветвях и листьях. У Клышевского защемило сердце. «Вот уже и третье лето идет, а ничто не изменилось, — думал он. — Наоборот, нам стало тяжелее, чем когда-нибудь... Надо быть твердым, но сколько можно храбриться в таком положении? А главное, нет ни одной души вокруг, которая бы пожалела... Может быть, только Аделя?.. Ну, а если здраво разобраться, что Аделя? В прошлый раз она меня встретила уже далеко не так горячо, как прежде. Как будто и не соскучилась, что долго не был... Пришла поздно с вечеринки... Но кто там может у нее быть?»
