Александр Филиппов - Когда сверкает молния
— По делу, говорю, — неопределенно ответил Локтев.
— Дел у всех по горло, не подумай плохого, я так просто спрашиваю, без любопытства. Не хошь — не говори...
— Похлопотать за товарища еду, — умышленно схитрил Николай.
— За товарища надо, конечно. Я сам такой. Себе завсегда урежу, а для товарища последнюю рубаху сниму.
— С себя или с него? — засмеялся Николай. Тот не понял шутки, не ответив, снова спросил:
— Товарищу что, срок влепили?
— Тебе, приятель, как погляжу, все сроки мнятся... Нет, в партию его не приняли. Вот и еду похлопотать за друга.
Шофер оживился. Добавил скорости, рассудительно — спросил, повернув голову и резко выказывая треугольный кадык:
— Из-за этого едешь?!
— Ну да...
— Делов-то! — наивно удивился, парень. — В партию дружка не приняли, а он и лоб готов расшибить! Хреновина все это... Я вот, к примеру, не член партии, а живу хуже, что ли? По правде сказать, сейчас беспартийному куда легче... А если вступишь, там, считай — кранты: не пей, не гуляй, не балуйся... Прям, как в анекдоте! По одним собраниям затаскают. Я вот по себе сужу, три года, школьником еще, в комсомоле состоял, а толку что? Взносы только платил и все! Нет, меня в партию арканом не затащишь...
— Тебе сколько лет? — грубо спросил Николай.
— Двадцать восемь...
— Большой уже, а дурак!..
Шофер расхохотался, не обратив никакого внимания на злую реплику Николая.
— У меня вот, слышь, тесть по первой жене партиец был, завскладом на базе работал. Оклад — сто пятьдесят колов, ни больше, ни меньше, ни премиальных, ни уральских. А, понимаешь ли, дачка у него в коллективном саду — во! На все сто процентов. «Москвич» был, загнал по сходной цене и «Волжанку» отколол... Сгорел бедняга. Все отобрали, вдобавок из партии под задницу коленкой выперли почем зря. Сам виноват, — рассуждал шофер. — Предупреждали его: потише, мол,, на поворотах, не хватай сразу, помаленьку надо. Посадить его не посадили, потому как с ним еще кое-кто повыше замешаны были... Но потаскали изрядно...
— А надо бы, — колко заметил Николай.
— Чего надо? — недопонял сосед.
— Посадить надо было...
— Разве их, жуликов, всех пересажаешь? Толку-то, кругом воруют, вот и он воровал...
Николай больше думал о своем, не особо обращая внимания на бойкую болтовню шофера. И вдруг, пристальнее вглядевшись в его сухопарую фигуру, худую, длинную, прорезалось в памяти: «Да ведь это, никак, недавний ресторанный знакомец, что в петушиной рубашке был?. Он. Длинное худое лицо, узкий подбородок, над которым горбился тонкий, массивный нос в свекольных прожилках. Бутылками из-под пива забавлялся, переставляя их на стол молоденьким девчатам. Это точно он... Николай громко расхохотался.
— Ты чего ржешь, как жеребец? Думаешь, не прав я? — тоже засмеялся шофер.
— Да нет, я о другом вовсе. Вспомнил кое-чего, — и круто поворачиваясь к нему, спросил:
— А тебя разве на днях не отправили в вытрезвитель?
— Откуда знаешь? — удивился парень.
— Да знаю вот, у меня агентура работает...
— Выпустили, уломал еле-еле...
— Напрасно!
— Чего напрасно? — опять не понял и переспросил худосочный шофер.
— Напрасно, говорю, не упекли тебя, — положив руку на черный круг руля, зло крикнул: — Останови машину!
— Зачем? — испуганно поглядел на Николая. — До города далеко еще...
— Останови, говорю! — еще злее прикрикнул Локтев.
Шофер посмотрел на него, узнать — не узнал, но замешкался. Машину остановил.
— Вот псих-то! — обиженно прошепелявил.
— Ну и гад же ты! Дерьмо на дороге! — он со злостью хлопнул дверцей, спрыгивая на обочину дороги. Злость до того обуяла его, что он, не сдержавшись, с силой носком ботинка поддел лежащий камешек и тот, со свистом отлетев, гулко ударился о кузов машины.
Шофер перегнулся через приоткрытое стекло, помахал кулаком, ничего не поняв, крикнул:
— Ну, ну, поиграй мне! Пятерку решил сэкономить... Да жри ты ее, не разживешься!
Грузовик мощно рванулся вперед и быстро скрылся за косогором.
Мимо пролетали машины. Тяжело урчали самосвалы, пулей пролетали легковые, салатного цвета такси, размеренно двигались пассажирские автобусы. Он стоял один у дороги, не останавливал попутных машин, готов был пешком шагать до следующей деревни, где есть автобусная остановка. Стоял, злился, ругал случайного водителя грузовика.
Резко притормозив, прямо рядом с ним остановилась машина. Молоденький, веснушчатый паренек выглянул из кабины,спросил:
— В город едете? Садитесь, подброшу...
— Пятерку заработать захотел? — грубо ответил ему.
— Какую пятерку, за так довезу, — доверительно улыбнулся паренек и приоткрыл дверцу кабины.
— Деваться некуда, ехать надо... — И подсел в грузовик.
Он молчал. Глядел вдаль, наблюдая окружающую природу, широкие поля, окаймленные лесом, где доспевали зреющие хлеба. Одна за другой мелькали за окошком аккуратные деревеньки. Паренек тоже молчал, проезжая мимо районного центра, обронил единственную фразу:
— Ну и попутчик подвернулся. Подсадил, чтоб скучно не было, время скоротать, а он как воды в рот набрал...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Лето клонилось на убыль. Дни еще стояли жаркие, а по ночам уже заметно холодало. Солнце истекало последним теплом августа.
В выходной день Виктор Рабзин с компанией сослуживцев возвращался с базы отдыха «Белый олень», где провел в великолепном настроении свободный денек. Служебный автобус, кренясь и подпрыгивая на ухабах проселочной дороги, выбирался от реки к Оренбургскому тракту. Возвращаться одному в пустую квартиру не хотелось. Со дня на день он ожидал возвращения жены, а пока можно было воспользоваться ее отсутствием и приятно закруглить временное холостяцкое житье.
Виктор подсел к Давыдовичу, прикорнувшему на заднем сидении.
— Юра, как ты смотришь, если ко мне забежим? — обратился Рабзин.
Он еще на базе заметил, что Давыдович постреливает за молоденькими девчатами, в которых узнал недавних подружек из ресторана. Они тоже признали его, своего «спасителя», но скромничая, виду не подали. «А здорово тогда с Николаем мы крутанули в милицию подвыпившего буянчика, — вспомнил он. — Доигрался порожней посудой, шалопай!..»
— Я не против, — заметно оживился Давыдович. — Тогда следовало бы этих мармелашек пригласить. Конечно, они не фонтан, но при дамах общество интереснее... Тебе как они,приглянулись?
— Я их уже видел как-то, — признался Виктор.
— Студентки из Ленинграда, — пояснил Давыдович. — У нас на практике... Сойдут, цыпочки...
Автобус остановился на городской площади. В целях конспирации компания разбилась надвое: впереди пошел Виктор, а девчата с Давыдовичем, немного приотстав, последовали за ним. Незаметно от соседей по лестничной клетке он проскользнул к себе в квартиру. Облегченно вздохнул, дверь оставил приоткрытой. Через несколько минут подоспели остальные.
Девушки ошарашенно озирались по всем углам, разглядывали безделушки на полочках, хрусталь и фарфоровую посуду за стеклом шведской горки. Виктор включил магнитофон.
— А вы ничего себе живете! — воскликнула одна из подружек.
— Не подумаешь, что провинция, — поддержала другая.
— Он же у нас ведущий изобретатель! — пояснил Давыдович. — У них денег — куры не клюют. — И по-хозяйски обратился к Виктору: — Выставляй на стол! Повеселимся...
Приоткрыв бар, Виктор выставил початую бутылку коньяку, венгерский «Токай» с почтенной этикеткой на боку и узорчатый с длинным горлышком графин, набитый стручками красного перца.
— Это спиртик, ректификат, приготовлен по корейскому рецепту, — улыбнулся он девушкам. — Что будет угодно вам, сударыни? Лично я предпочитаю коньячок, хотя три звездочки, зато — натуральный, армянского изготовления.
Тихо струилась чистая магнитофонная запись. Музыка обволакивала комнату, звучала нежно, зазывно. После рюмки коньяку, еще раз убедившись, что входная дверь заперта и телефон на всякий случай отключен, Виктор легко коснулся руки девушки, вывел ее из-за журнального столика в середину комнаты. Под медленный плач саксофона затоптались на месте. Он доверительно обнял девушку, лаская взглядом, шепнул в самое ушко:
— А вы красивая...
Девчонка взметнула ресничками, смущенно отстранилась и растерянно завертела белокурой головкой, не находя рядом подружки. Виктор только сейчас обнаружил, что они танцуют вдвоем, Давыдович с миловидной напарницей исчезли.
Белокурая отстранилась от Виктора, села за столик. Он поспешил к ней. Налив в бокал токайского, пододвинул девушке.
— Я больше не буду, — доверительно отказалась та.
— Почему же? Вы меня обижаете, — наигранно состроил обиженную мину на лице.
— Боюсь, в общежитие не пустят...
Он вновь попытался обнять ее, но постоянное ощущение нерешимости, боязни чего-то непредвиденного расхолаживало и настойчиво отпугивало. Он глазам своим не поверил, когда вдруг увидел, как в зал вошел Давыдович. В накинутом синем халате босыми пятками бесшумно ступил по ковру, потянулся к столику за бутылкой. Виктор подпрыгнул с тахты, увлекая приятеля в прихожую, горячо задышал в лицо:
