Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы
Нарушив тишину ночи, пролетела какая-то большая птица. От взмаха ее сильных невидимых крыльев прохладный ветер ударил в лицо Нигоры. Распушил волосы, пощекотал лоб. Вдалеке шумел Куксай. Спокойно похрапывали овцы. Величественная, бездонная, таинственная ночь в горах. Прямо над крышей шалаша Полярная звезда порхала, как голубая бабочка. Вспоминая прошлое, Нигора задумчиво смотрела на звезды, и на ресницах ее блестели такие же холодные, как эти звезды, капельки слез.
На другом конце кошмы лежал на спине Шербек, положив руки под голову. Все его мысли были о Нигоре, но он не решался посмотреть в ее сторону. Уже четвертый день они почти не расстаются, и Шербек невольно отмечает перемену, происшедшую в девушке со времени их последней встречи в больнице. Тогда ее глаза были наполнены грустью, а сейчас она, как ребенок радуется каждому цветку, каждому ягненку. Шербеку кажется, что там, где ступает нога девушки, поселяются спокойствие и здоровье. А как уважают ее седовласые старики и матери! Шербек поймал себя на мысли, что ему хочется совершить какой-нибудь геройский поступок, чтобы обратить на себя внимание Нигоры. Вот, например, Нигору несет бурлящий Аксай, а Шербек спасает ее. Нигора лежит в его объятьях, и глаза ее полны благодарности, а не испуга...
«Какие несерьезные мысли», — улыбнулся Шербек, закрывая лицо ладонями.
Нигора проснулась от шороха. До рассвета еще далеко. На небе еще много звезд. Суванджан стоит возле Шербека, в руке у него клетка. В клетке шевелится куропатка. Нигора сразу догадалась.
— А-а, вы хотите уйти на охоту без меня! Ничего не выйдет!
— Мы не хотели нарушать ваш сладкий сон, — оправдывался Суванджан.
На южном склоне Кашка-тава есть овраг, густо заросший ельником, кустами шиповника и боярышника. Туда-то и повел Суванджан Шербека и Нигору. На востоке небо только чуть поголубело, когда они подошли к склону оврага. Суванджан спрятал клетку с куропаткой в еловом кустарнике, а силки, сплетенные из конского волоса, расставил в шахматном порядке там, где куропатки должны пройти. Потом они отошли за кусты и улеглись в густой траве.
Отсюда как на ладони было видно место, где стояла клетка.
Ночь в горах наступает неожиданно, так же неожиданно и рассветает. Нигора лежала не шевелясь, слушая жалобный стон томившейся в клетке куропатки и наблюдая за розовеющими облаками. Ей казалось, что откуда-то издалека доносится музыка. Где она слышала эту мелодию? Да это же Григ! Когда она слушала его музыку в концертном зале, то неизменно перед ней возникали сияющие вершины, покрытые вечным снегом, высокогорные цветущие луга, прозрачные, звонкие ручьи...
«Как-ри, как-ри, как-ри!» — запела спрятанная в кустах куропатка. В ее голосе слышалась жажда встречи. Ответного пенья ждать пришлось недолго. С двух сторон раздалось: «Как-ри, как-ри, как-ри!»
Суванджан указал Нигоре в ту сторону, откуда слышался крик. Но, кроме высокой травы и круглых больших камней, она ничего не увидела.
Шербек, лежавший рядом с Нигорой, положил свою ладонь на ее руку.
— Видите то кривое дерево? — прошептал он.— А теперь смотрите чуть выше.
Темно-голубая куропатка-петух промелькнула в кустах. Красные, круглые, как пуговицы, глаза ее блестели. Опьяненный голосом куропатки, сидевшей в клетке, петух неудержимо стремился туда, где ждала его гибель. Шербек покосился на Нигору. Лицо ее пылало румянцем, длинные черные косы упали с плеч и лежали в траве.
Возле клетки послышался шум от сильных ударов крыльев. Сердце Нигоры заныло: вольная птица попала в силки. «Охотник, отпусти свою добычу», — невольно вспомнила Нигора стихи Фурката. Она встретила взгляд Шербека и прочла в его глазах то, что может понять только сердце. Девушка вспыхнула, почувствовав, как тело ее задрожало от неведомого, незнакомого ей ощущения.
— Суван, отпустите, пожалуйста, куропатку, — попросила Нигора умоляющим голосом.
Глава четвертая
На следующий день после возвращения Шербека в Аксай его вызвал председатель колхоза. Как всегда, чисто выбритый, надушенный, Ходжабеков важно восседал за столом, покрытым зеленым сукном, с большим мраморным чернильным прибором. Как всегда, он был одет в коверкотовый китель, из оттопыренного кармана торчали авторучки и остро отточенные карандаши. Поздоровавшись с Шербеком, он исподлобья посмотрел на главного бухгалтера Саидгази. Шербек этого взгляда не понял. Этот взгляд мог понять только Саидгази, перевидавший на своем веку немало начальников и изучивший их характеры. Саидгази положил карандаш в карман такого же, как у председателя, коверкотового кителя, который свободно болтался на его худосочном теле, взял со стула зеленую бархатную тюбетейку и надел ее на свою лысую голову. Захлопнув расчетную книгу, он зажал ее под мышкой и вышел, вобрав голову в плечи. Когда за Саидгази закрылась дверь, Ходжабеков оторвал глаза от лежавших на столе телефонограмм и сердито посмотрел на Шербека.
— Ну, что хорошего в горах?
— Все нормально, — ответил Шербек.
— Говорите, все нормально? — удивился Ходжабеков, положив локти на стол и подавшись вперед. — А что вы там делали? Красотка-то, наверное, вас уже подцепила!
Шербек сначала не понял, куда клонит Ходжабеков, тем более что не знал о его отношении к Нигоре. Догадавшись, он вскочил, но заставил себя ответить сдержанно:
— Мы поехали в горы не гулять, а по делу. Вы, кажется, знаете об этом, и намеки ваши неуместны.
— Хочется верить... — Ходжабеков лукаво улыбнулся, но тут же нахмурился. — Разве вы забыли, как осрамила эта женщина вас на собрании? Вы еще молоды, а женщины лукавы... О вашем поведении там я кое-что слышал. Знаете, сколько дают за аморальную связь с девушкой? Подобрав статью, бахнут лет десять — и шабаш. А это ведь четверть жизни одного человека. Да, с законом шутить нельзя! — сказал Ходжабеков, многозначительно поднося указательный палец к носу. — Партия доверила мне колхоз, и я должен установить в нем порядок и дисциплину! Когда я взял вас своим заместителем, то надеялся на большее. Что мои дела станут вашими делами, мои симпатии — вашими симпатиями... Вы мои глаза, мои уши. И вдруг узнаю, что вы волочитесь за этой интриганкой.
Ходжабеков вышел из-за стола и стал ходить по кабинету, заложив руки за спину.
— Как специалист вы тоже оказались не на высоте. Ваши служебные обязанности часто приходится выполнять мне и беспрерывно вас поправлять. Или вы думаете, что у председателя четыре руки и четыре глаза? По всему Союзу уже перешли на стойловое содержание дойных коров, а мы отстаем от этого прогрессивного метода, и только из-за вас.
— Да для нас это невозможно!.. — вырвалось у Шербека.
— Ха-ха-ха! — громко расхохотался Ходжабеков. — Я знал, что вы это скажете! Каждое новшество всегда встречают в штыки. Жизнь — это столкновение и борьба нового со старым!
Шербек, не выдержав, снова вскочил.
— Этот метод не пригоден для наших условий, даже вреден!
Председатель подошел к Шербеку вплотную. Его длинное лицо и глубоко сидящие глаза были полны ехидства.
— Эх, молодежь, молодежь, — жалостливо покачал он головой. — Как только вы кончаете вуз, забрасываете в шкаф все книги, не работаете над собой, не повышаете своих политических знаний. Вы предпочитаете тратить свое время на развлечения. А мы за вас тянем! Да, да, именно мы! Говорите, вредно? Да поймите вы, в интересах всестороннего развития народного хозяйства надо иногда пожертвовать своей маленькой выгодой, то есть идти на компромисс с малорентабельным способом. Иногда приходится финансировать такое мероприятие, которое будет иметь большое значение только в будущем. Вы меня поняли? В учебнике политической экономии обо всем этом написано, товарищ зоотехник! Пока малорентабельному, но имеющему большое будущее методу нужно открыть дорогу, и наша обязанность — перевести коров на этот прогрессивный метод. Да, тяжело, очень тяжело! — продолжал Ходжабеков, рассуждая как бы сам с собой. — В наше время очень трудно стало руководить технически оснащенным колхозом. Да, сейчас недостаточно иметь кое-какие знания по своей специальности. Надо знать законы общественного развития, планово-пропорционального развития народного хозяйства.
— Если бы ваши теоретические рассуждения касались разведения тонкорунной породы овец, — сказал Шербек, — а то говорите о новаторстве, а разведение тонкорунных пород не поддерживаете...
— Опять вы заводите разговор об этих овцах. Ну скажите, чего мы добились? Добились того, что даже эта красотка критиковала вас. План по ягнятам сорвали? Сорвали. Кто виноват в этом? Вы! Я относился к вам доброжелательно. Я принял во внимание ваш возраст и все покрыл. Я даже похвалил вас на собрании. — Достав из кармана платок, Ходжабеков вытер вспотевший лоб. — А теперь колхоз получит хорошую шерсть, но потеряет высококачественное мясо и курдючное сало.
