Сергей Антонов - В городе древнем
Клавдия умолкла, задумалась, вспоминая.
— Ну и как… Многие откликнулись?
— Все до одного!.. Хлеб убрали… Потом лошадь у нас появилась — опять же солдаты подарили… Где-то поймали бесхозную и подарили… А молотить на той лошади возили к соседям. Смолотили, бабы мои говорят: «Теперь дели».
— Как же делили? — поинтересовался солдат.
— По совести: у кого сколько душ… Малый да старый работать не могут, а есть всем надо. По совести и поделили. — Вздохнув, она замолчала. Потом спросила солдата: — А ты сам-то куда идешь?
— Отпуск дали, по ранению. Родная деревня совсем близко…
— Вон видишь, как ладно… — проговорила Клавдия и отвернулась от солдата, чтобы скрыть слезы.
— А твой не пишет, что ли? — догадался солдат. — Отыщется… Мало ли что…
— Клав, — подала голос женщина на печи, — самовар взыграл.
Клавдия легко поднялась, сняла с самовара, стоявшего у печки, трубу.
— До города? — снова донеслось с печи.
Никто не ответил. Слышно стало, как сипит коптилка.
— Это мама у вас спрашивает, — сказала Клавдия, заглядывая в закуток.
Молодой человек по-прежнему грелся у печи. Сейчас он отошел к стене и увидел рядом с печной трубой еле освещенное коптилкой лицо старухи. Подперев голову руками, она, казалось, без всякого интереса смотрела на него.
— До города, — ответил молодой человек.
— Откуда же? — спросила старуха.
Клавдия напряженно взглянула на случайного гостя.
Она ничего не знала о нем и все же сразу хотела взять под свою защиту, не дай бог, пришелец, внезапно вынырнувший из неизвестных далей, не окажется фронтовиком, потому и поспешила ответить за него:
— Известно, откуда теперь приходят…
— Откуда только не возвращаются, — подхватила старуха. — Чего только не было на земле у нас… — Она потянулась и продолжала: — Вот солдат говорил: немец, немец… А до него, что ль, до немца, никто к нам не являлся? Сколько нечисти-то было, давно ею испытаны… И татар, что в незапамятные времена на Россию шел, и французы. А то еще, говорят, будто лет семьсот назад немцы на нас шли, да на льду где-то и провалились…
— Это точно, — согласился солдат. — Это исторически научно доказано. Наполеон, немецкие псы-рыцари, это точно — было.
— Ну вот — то француз, то татар, а теперь этот немец. Все одно — антихрист.
Солдат улыбнулся, но ничего не сказал. Клавдия легко подняла и поставила на стол небольшой, с помятыми боками самовар. Солдат достал из мешка, в дополнение к тушенке, хлеб, сахар:
— Угощайтесь!
— Ешьте, ешьте сами, — сказала старуха. — Я чайку попью…
Клавдия подала ей на печку кружку, налила солдату, посмотрела в сторону темного закутка в, поколебавшись, пригласила:
— Присаживайтесь…
— Спасибо. Я уже сплю… — донеслось оттуда.
— Это он нас с тобой вдвоем оставляет, — шепнул Клавдии солдат.
Слова эти напомнили ей о чем-то далеком-далеком, познанном, к великому девичьему счастью, но доставшемся в такой крохотной доле.
— Зачем нас вдвоем оставлять, — сказала она с горечью и так вздохнула, что и солдату стало не по себе. — Зачем нас оставлять… А жизнь проходит, проходит… Бабы говорят, не отыщется, не дай бог, Василий, пострадаешь, пострадаешь — и бросишься кому-нибудь на шею. Так, говорят, и будет. Так, мол, всегда было и будет. А я не могу представить, как это я кому-то на шею брошусь… Я даже за эти слова обиделась, с теткой Лукьяновой и говорить не хочу…
На печи заворочалась, устраиваясь на ночь, старуха.
— Мам, чаю еще хочешь? — спросила Клавдия.
— Будет… — вздохнула старуха и зашептала: — Николай угодник, спаси и помилуй нас, грешных… В тревоге и суете… — Слышны были лишь отдельные слова. — Помилуй Василия… Веру Леонидовну… — Голос становился все тише, тише, и вскоре уже ничего нельзя было разобрать.
— Дочка, что ли, еще на фронте? — спросил солдат у Клавдии.
— Спасительница наша…
— Кто такая?
— Девушка из города… Учительница биологии. Когда нужно было, за доктора стала ходить. Докторов-то мало… Мы в тифу валялись, так она две недели нас выхаживала. И волосы пожалела, не стала стричь… Вера Леонидовна… Теперь мать каждый день ее в молитвах своих поминает.
В закутке слабо скрипнула лавка, на которой улегся молодой человек. Вскоре послышался и его голос:
— А фамилия ее не Соловьева?
— Она, Соловьева… — ответила Клавдия и поинтересовалась: — Знакомая?
— Знакомая… Поспать дайте. — Молодой человек как бы предупреждал возможные вопросы.
— Спи…
Через полчаса все спали. Лишь Клавдия сидела за столом, охватив голову ладонями, думала и словно дожидалась чего-то. Она взглянула на печку, прислушалась к мерному дыханию солдата и встала.
Снова посмотрев на спящих, взяла коптилку и, загородив ладонью ее призрачное пламя, пошла к темному закутку. Отдернув занавеску, поднесла коптилку поближе к голове пришельца и стала рассматривать его.
Сначала она еле слышно шептала что-то непонятное, потом проговорила:
— Как Вася… Милый мой, родной…
Молодой человек приоткрыл глаза. Он, оказывается, скорее дремал, чем спал. Приподнялся, спиной оперся о стену.
— Ты что? — спросил он, устало глядя на эту непонятную молодку.
— Поешь…
Не дожидаясь ответа, она быстро пошла к столу, торопясь отрезала ломоть хлеба, положила на него куски мяса из банки, принесла пришельцу. Тот испытующе посмотрел на нее и взял ломоть.
Клавдия стояла рядом и смотрела, как он ест.
— Ну что ты?.. — снова спросил он.
Клавдия вздохнула, подождала, пока он доест, и, как только молодой человек проглотил последний кусок, села рядом и заплакала:
— Вася мой!.. Господи, до чего же ты на моего Васю похож… Вылитый Вася!
Клавдия взяла его за руку, и молодой человек почувствовал тепло ее ладони.
— Вылитый Вася, — повторила Клавдия.
— Не плачь ты ради бога, — попросил молодой человек, и осторожно высвободил ее руку. — Не могу я этих слез вздеть!..
Клавдия притихла и молча жалостливо смотрела на человека, так сильно растревожившего ее.
— Послушай, сколько до города осталось? — спросил молодой человек.
— Верст пять будет… А что?
— Да я, пожалуй, лучше пойду…
— Не ходи… Спи… Я тебя больше не потревожу… Спи…
2Неподалеку от города, за железнодорожной линией, вдали от дорог, проселков и тропок, когда-то, еще во времена первой мировой войны, был сооружен склад боеприпасов, который в просторечии именовался огнебазой. При отступлении наши части вывели склад из строя, но полуразрушенные помещения сохранились, и что-то вроде казарм легче было оборудовать из остатков огнебазы, чем соорудить заново на совершенно голом месте. Вот здесь-то, вдали от любопытных и чужих глаз, и формировались воинские части. Сейчас их новенькие машины и появились в городе. Заслышав гудение моторов, люди выходили из землянок, смотрели.
Та самая армия, которая вернула им свободу, помогала теперь наладить сносную жизнь.
Машины!.. Машины!..
И что они везли? Не боеприпасы, не оружие, не солдат и офицеров на фронт…
Сосновые бревна, тес, доски, свежо пахнущие смолой, из которых можно построить землянку, теплый сарайчик, а то и барак! Какая благодать! И один к одному молодые парни в новеньких шинелях на крытой машине сзади. Сидят на скамьях, молча смотрят на разбитый город. Краснощекие, здоровые, ладные!
Машины проехали по Первомайской и остановились на площади у больницы.
Новый корпус строить! Или просто барак!
Жизнь в городе была бы еще труднее, а то и просто немыслима, если бы не всеобъемлющая помощь армии. Вода!..
Кто из вернувшихся в Дебрянск мог бы вырыть колодец? Ни у кого не хватило бы ни сил, ни умения, ни материалов. Даже у опытных мастеров рытье колодца, изготовление сруба отнимает много времени и физической энергии. А где их взять? Что делать? Селиться возле древней Снежади? Внизу? Мало кто и раньше ставил дома у реки; в половодье, того и гляди, затопит…
Взорвав водонапорную башню на базарной площади, водокачку на Снежади, водоразборные колонки на улицах, отступавшие немцы все же не могли уничтожить водопровод целиком. Одна из линий сохранилась. Воинская часть позаботилась не только о себе, но и о мирных жителях. Давно был известен Ольховский колодец, неподалеку от Дебрянска. Когда-то его считали чуть ли не святым и потому целебным или, может, наоборот: целебным, а потому святым. Вечно бьющие ключи в Ольховке стали поставлять в Дебрянск прохладную, вкусную воду. Но один колодец не мог удовлетворить потребность в воде. Тогда там же военные пробурили скважину, поставили насос и стали качать воду себе и горожанам.
Хлеб!..
Где испечь в разбитом дотла городе хлеб? И вот в Тихоновской, что на Бережке, церкви устроили пекарню. Построенная в XV или в XVI столетии Тихоновская церковь Воскресенского монастыря видела еще Лжедмитрия II, занявшего город, видела французов императора Наполеона, немцев… Была она святыней, складом горючего, механической мастерской… Теперь приехали из воинской части солдаты, приспособили один из ее приделов под пекарню.
