Эдуард Хруцкий - Комендантский час (сборник)
– Вы уж извините меня, – Данилов сделал несколько шагов по кабинету, – все, что касается этой мрази, которую мы сегодня арестовали, – это, конечно, не наша «клиентура». Но Широкова все-таки позвольте взять нам.
– Правильно, – поддержал Данилова начальник МУРа, – дело об убийстве художника Грасса – наше дело.
Павел Николаевич достал новую папиросу, постучал мундштуком о коробку.
– Я все понимаю, товарищи. И вы и мы – чекисты и делаем одинаково нужное дело. Кстати, я направил вам информацию о резиденте по кличке Отец.
– Да, мы получили ее, внимательно ознакомились, проверили кое-что. У товарища Данилова есть предположение, что Широков связан с этим самым Отцом, – сказал начальник МУРа.
– Это точно? – повернулся старший майор к Данилову.
– Пока только версия, но версия прочная.
– Значит, так. – Павел Николаевич вынул из кармана авторучку. – Дело это будем вести совместно. От госбезопасности к вам подключается капитан Королев. Я думаю, что он быстро войдет в курс дела. Это первое. Второе: мы вам, естественно, поможем людьми. Создадим совместную оперативную группу. А теперь расскажите подробнее о сегодняшнем задержании.
– Докладывай, Данилов, – сказал начальник МУРа.
Иван Александрович начал с последнего допроса.
Рассказал о том, что в Москву из Минского разведцентра переброшен некто Носов, явка у него была в фотоателье, в котором работал Харитонов. Носов должен был связаться с группой ракетчиков, явка к ним у того же Харитонова.
– Так, – старший майор сделал какую-то пометку в записной книжке, – вы нам передайте этих людей.
– Я бы просил, Павел Николаевич, забрать одного Носова.
– У вас есть соображения по второй кандидатуре?
– Есть. – Данилов закурил и начал излагать свой план.
КостровЕго вели по узкому коридору внутренней тюрьмы. Мишка шел независимо, в такт веселому мотивчику, бившемуся в памяти: «К ней подходит один симпатичный, кепка набок и зуб золотой…»
– Ты иди спокойно, – зло сказал конвоир, – спокойно иди. Небось не на свадьбу сейчас повезут, а в Таганку.
– Скучный ты человек, начальник. «Таганка – все ночи полные огня…» – запел Мишка. – Это ты ее бойся, ты там не был. А я…
– Сволочь ты, – просто сказал конвоир, – люди на фронте. Руки назад, иди!
Мишка шагнул в темноту. Постепенно глаза его привыкли к ночному мраку, а память услужливо дорисовывала детали двора.
«Эх, неволя, неволя!» Он вздохнул и шагнул вперед. И сразу же за спиной раздался холодный, словно металлический голос:
– Шаг вправо, шаг влево расцениваю как попытку к бегству, стреляю без предупреждения.
– Понятно. – Мишка потянулся так, что суставы хрустнули, и поглядел на небо. Темно, ни звездочки. И вдруг он подумал, что именно сейчас в этом дворе произойдет самое важное событие в его жизни. С этой минуты она полностью переменится и побежит по неведомому ему, но прекрасному руслу.
За спиной опять лязгнул дверной засов, еще кто-то шагнул через порог и стал рядом с Мишкой. Он покосился, но смог увидеть в темноте только высокую грузную фигуру.
Откуда-то из темноты, урча мотором, подкатил «черный ворон».
– Садись! – скомандовал конвоир.
Сначала Мишка, потом тот, второй, влезли в душную металлическую коробку. Автозак тронулся.
Костров удобно устроился в темноте и спросил:
– Что, едем в Таганку?
– Нет, в Сочи, – ответил невидимый попутчик. – За что?
– Грабеж. А ты?
– Спекуляция.
– «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…»
– Ты веселый больно. Закурить есть?
– Нет, все вычистили, псы.
– Плохо.
– Куда хуже!
Они замолчали. Машину нестерпимо трясло, и Мишка понял, что едут они переулками, по булыжникам. В воронке стало совсем нечем дышать, в углу громко сопел Харитонов. Когда же? Долго-то как…
– Слышь, друг, – спросил Мишка попутчика, – тебя как звать-то? А то…
Он не успел договорить. Машину тряхнуло, раздался скрежет железа, на Мишку навалилось что-то липкое и тяжелое. Но все это длилось какую-то долю секунды. Очнувшись, Костров понял, что лежит на полу, придавленный тушей Харитонова. В открытую дверь сочился ночной холодный воздух.
«Пора», – понял Мишка. Он стряхнул с себя попутчика. Харитонов заворочался, застонал.
«Жив, сволочь». Мишка сильно тряхнул его за плечо:
– Бежим, слышь ты, бежим.
Мишка подтянулся на руках и спрыгнул на мостовую. За ним Харитонов. На мостовой лицом вниз лежал милиционер. Машина, ударившись о столб, нелепо накренилась, въехав в яму, зачем-то выкопанную у самого тротуара. В кабине кто-то стонал. Протяжно и страшно. Мишка наклонился, вынул из кобуры лежащего наган. А Харитонов уже поворачивал в проходной двор.
Они бежали минут двадцать. Мимо каких-то флигелей, мимо помоек и маленьких пузатых домов.
Наконец перелезли через забор и оказались в каком-то парке. Там они разыскали полуразрушенную беседку и спрятались за ее щербатой стеной.
– Данилов слушает.
– Все в порядке.
– Люди целы?
– Да.
– А машина?
– День работы.
– Хорошо. Он взял оружие?
– Взял.
– Приезжай немедленно.
– Так, – сказал Мишка, – значит, «мы бежали по тундре». А дальше?
– У тебя хата есть? – спросил Харитонов.
– Что толку, у меня там, наверное, засада. Они мою хату много лет знают.
– Вор?
– Ну зачем так грубо?
– Понятно. Сидел?
– Пять сроков, два побега, этот третий. Если возьмут, то, по военному времени, вполне могут прислонить к стенке.
– Ко мне тоже нельзя. Но есть одно место. Так что пошли. – Харитонов встал.
– Я себе не враг – ночью с пушкой патрулю попадаться. Надо до утра ждать.
– Резонно. Значит, давай обождем. Курить только страсть хочется. Я вздремну, пожалуй.
– Спи, я погляжу.
Мишка закутался в плащ. Все-таки холодны сентябрьские ночи. Он сидел и глядел в темноту.
Совсем рядом шумел ветер в ветках деревьев, где-то в пруду звонко плескалась вода. Ночь темная, и он был в ней один, со своими мыслями, со своим страхом. Он сидел и слушал. Ему казалось, что слышит он тяжелый басовитый гул, который с запада нес ветер. И Мишка понимал, что в этой ночи идет война и гибнут люди, а он ничем не может им помочь. Сознание своей беспомощности рождало в нем тяжелую злобу. Ему хотелось вынуть наган и всадить все семь пуль в этого гада, сопящего у противоположной стены. Ишь, сволочь, с немцами спутался. Но он вспоминал слова Данилова о том, что дело, порученное ему, поможет фронту и оно сейчас самое главное и важное для многих людей.
Под утро он задремал. Проснулся от резкого толчка. Над ним стоял Харитонов и тряс его за плечо:
– Утро. Проспал, караульщик.
– Я только полчаса. Ох и курить охота!
– Скоро покуришь. Пошли.
– Куда?
– Закудыкал. Тащить верблюда.
– А, ну если так, то я могу.
Они прошли по мокрой от росы траве. На аллеях клубился туман, солнечные лучи, с трудом пробираясь сквозь него, не доходили до земли. Было свежо.
– Пойдем побыстрей, – сказал Мишка, – а то я закоченею.
Где-то зазвенел трамвай, и они пошли на его голос мимо детской площадки, сырых скамеек, выцветших на солнце беседок.
Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.
– Оплатите проезд, граждане. – Голос ее был по-утреннему хриплым.
Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.
Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.
– Мамаша, – сказал Мишка, – мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.
– Откуда? – переспросила кондукторша.
Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:
– Бери, а то не дай бог – контролер. Как там?
– Плохо, мать, совсем плохо.
Они прошли вперед и сели.
– А ты ничего, – усмехнулся Харитонов, – молодец. Видно, битый.
– А по чему видно? – зло спросил Мишка.
– Да по всей ухватке.
Трамвай медленно пробирался через пустую Москву, Мишка смотрел в окно и удивлялся тому, как изменился город. Мимо окон проплывали магазины с витринами, забитыми досками. Нижние этажи домов закрыли мешки с песком, на перекрестках стояли разлапистые ежи, сваренные из обрубков рельсов.
– Эй, мужики, – крикнула кондукторша, – вы свою остановку не проедете?
– Нет, нет, – засуетился Харитонов, – нам здесь выходить, на Курбатовской.
Они сошли с трамвая и пошли сквериком, пересекая площадь. Миновали особняк, в котором помещался ВОКС, старый собор и вышли в тихий переулок. Потом они долго кружили проходными дворами.
– Здесь, – наконец сказал Харитонов, – пришли.
– Куда?
– К надежным людям. Только помни: народ тут серьезный, чуть что… – Он щелкнул пальцами.
