Николай Островский - Как закалялась сталь
Павел приготовился к защите. Первое нападение было отбито ударом ноги. Но пес готовился ко второму. Кто знает, чем окончилась бы эта схватка, если бы знакомый Павлу звонкий голос не закричал:
– Трезор, назад!
По дорожке бежала Тоня. Оттащив за ошейник Трезора, она обратилась к стоящему у забора Павлу:
– Как вы сюда попали? Вас же могла искусать собака. Хорошо, что я…
Она запнулась. Ее глаза широко раскрылись. До чего же похож на Корчагина этот неизвестно как забредший сюда юноша!
Фигура у забора шевельнулась и тихо проговорила:
– Ты… Вы меня узнаете?
Тоня вскрикнула и порывисто шагнула к Корчагину:
– Павлуша, ты?
Трезор понял крик как сигнал к нападению и сильным прыжком бросился вперед.
– Пошел вон!
Трезор, получив несколько пинков от Тони, обиженно поджал хвост и поплелся к усадьбе.
Тоня, сжимая руки Корчагина, произнесла:
– Ты свободен?
– А ты разве знаешь?
Тоня, не справляясь со своим волнением, порывисто ответила:
– Я все знаю. Мне рассказала Лиза. Но каким образом ты здесь? Тебя освободили?
Корчагин устало ответил:
– Освободили по ошибке. Я убежал. Меня уже, наверное, ищут. Сюда попал нечаянно. Хотел отдохнуть в беседке. – И, как бы извиняясь, добавил: – Я очень устал.
Она несколько мгновений смотрела на него и, вся охваченная приливом жалости, горячей нежности, тревоги и радости, сжимала его руки:
– Павлуша, милый, милый Павка, мой родной, хороший… люблю тебя… Слышишь?.. Упрямый ты мой мальчишка, почему ты ушел тогда? Теперь ты пойдешь к нам, ко мне. Я тебя ни за что не отпущу. У нас спокойно, ты пробудешь сколько нужно.
Корчагин отрицательно покачал головой.
– Если меня найдут у вас, что тогда будет? Не могу я к вам.
Руки еще сильнее сжали пальцы, ресницы дрогнули, глаза заблестели.
– Если ты не пойдешь, ты больше меня никогда не увидишь. Ведь Артема нет, его забрали под конвоем на паровоз. Всех железнодорожников мобилизуют. Куда же ты пойдешь?
Корчагин понимал ее тревогу, но боязнь поставить под удар дорогую ему девушку останавливала его. Все пережитое утомило, хотелось отдохнуть, мучил голод. Он сдался.
Когда он сидел на Диване в комнате Тони, в кухне между дочерью и матерью происходил разговор:
– Послушай, мама, у меня в комнате сейчас сидит Корчагин, помнишь? Мой ученик. Я от тебя ничего не буду скрывать. Он был арестован за освобождение одного матроса-большевика. Он сбежал, и у него нет пристанища. – Голос ее задрожал. – Я прошу тебя, мама, согласиться на то, чтобы он сейчас остался у нас.
Глаза дочери умоляюще посмотрели на мать. Та испытующе смотрела в глаза Тоне.
– Хорошо, я не возражаю. А где же ты устроишь его?
Тоня зарделась и смущенно, волнуясь, ответила:
– Я устрою его у себя в комнате на диване?
Папе можно будет пока не говорить.
Мать прямо посмотрела в глаза Тоне.
– Это и было причиной твоих слез?
– Да.
– Он совсем еще мальчик.
Тоня нервно теребила рукав блузки.
– Да, но если бы он не ушел, его бы расстреляли, как взрослого.
Екатерина Михайловна была встревожена присутствием в доме Корчагина. Ее беспокоили и его арест, и несомненная симпатия Тони к этому мальчику, и то, что, она его совершенно не знала.
А Тоню охватил хозяйственный азарт.
– Он должен выкупаться, мама. Я сейчас это устрою. Он грязен, как настоящий кочегар. Он столько времени не умывался.
Она бегала, суетилась, растапливала ванну, приготовляла белье. И с налету, избегая объяснений, схватив Павла за руку, потащила купаться.
– Ты должен все с себя снять. Вот тут костюм. Твою одежду нужно выстирать. Наденешь вот это, – сказала она, показывая на стул, где были аккуратно сложены синяя матросская блуза с полосатым белым воротничком и брюки клеш.
Павел удивленно оглядывался. Тоня улыбалась.
– Это мой маскарадный костюм. Он тебе будет хорош. Ну, хозяйничай, я тебя оставлю. Пока ты купаешься, я приготовлю кушать.
Она захлопнула двери. Делать было нечего. Корчагин быстро разделся и забрался в ванну.
Через час все трое – мать, дочь и Корчагин – обедали на кухне.
Изголодавшись, Павел незаметно для себя опустошил третью тарелку. Сначала он стеснялся Екатерины Михайловны, но лотом, видя ее дружеское отношение, освоился.
Когда после обеда они собрались в комнате Тони, Павел по просьбе Екатерины Михайловны рассказал о своих мытарствах.
– Что же вы думаете дальше делать? – спросила Екатерина Михайловна.
Павел задумался.
– Я хочу Артема повидать, а потом удрать отсюда.
– Куда?
– На Умань пробраться думаю или в Киев. Я сам еще не знаю, но отсюда надо убраться обязательно.
Павел не верил, что все так быстро переменилось. Еще утром каталажка, а сейчас Тоня рядом, чистая одежда, а главное – свобода.
Вот как иногда поворачивается жизнь: то темь беспросветная, то снова улыбается солнце. Если бы не нависающая угроза нового ареста, он был бы сейчас счастливым парнем.
Но именно сейчас, пока он здесь, в этом большом и тихом доме, его могли накрыть.
Надо было уходить куда угодно, но не оставаться здесь.
Но ведь уходить отсюда совсем ее хочется, черт возьми! Как интересно было читать о герое Гарибальди! Как он ему завидовал, а ведь жизнь у этого Гарибальди была тяжелая, его гоняли по всему свету. Вот он, Павел, всего только семь дней прожил в ужасных муках, а кажется, будто год прошел.
Герой из него, Павки, видно, получается неважный.
– О чем ты думаешь? – спросила, нагнувшись над ним, Тоня. Ее глаза кажутся ему бездонными в своей темной синеве.
– Тоня, хочешь, я расскажу тебе о Христинке?..
– Рассказывай, – оживленно сказала Тоня.
– …и она больше не пришла. – Последние слова он договорил с трудом.
В комнате было слышно, как размеренно стучали часы. Тоня, склонив голову, готовая разрыдаться, до боли кусала губы.
Павел посмотрел на нее.
– Я должен уйти отсюда сегодня же, – решительно сказал Павел.
– Нет, нет, ты сегодня никуда не пойдешь!
Тонкие теплые пальцы ее тихо забрались в его непокорные волосы, ласково теребили их…
– Тоня, ты мне должна помочь. Надо узнать в депо об Артеме и отнести записку Сережке. В вороньем гнезде у меня лежит револьвер. Мне идти нельзя, а Сережка должен его достать. Ты можешь это сделать?
Тоня поднялась:
– Я сейчас пойду к Сухарько. С ней в депо. Ты напиши записку, я отнесу Сереже. Где он живет? А если он захочет прийти, сказать ему, где ты?
Подумав, Павел ответил:
– Пусть сам принесет в сад вечером.
Тоня вернулась домой поздно. Павел спал крепким сном. От прикосновения ее руки он проснулся. Она радостно улыбалась.
– Артем сейчас придет. Он только что приехал. Его под ручательство отца Лизы отпустят на час. Паровоз стоит в депо. Я ему не могла сказать, что ты здесь. Сказала, что передам что-то очень важное. Да вот он.
Тоня побежала к двери. Не веря своим глазам, Артем как вкопанный остановился в дверях. Тоня закрыла за ним дверь, чтобы не услыхал в кабинете больной тифом отец.
Когда руки Артема схватили Павла в свои объятия, у Павла хрустнули кости.
– Братишка! Павка!
Было решено: Павел едет завтра. Артем устроит его на паровоз к Брузжаку, который отправляется в Казатин.
Артем, обычно суровый, потерял равновесие, измучившись за брата, не зная об его участи. Он теперь был бесконечно счастлив.
– Значит, утром в пять часов ты приходишь на материальный склад. Дрова погрузят на паровоз, и ты сядешь. Хотелось бы с тобой поговорить, но пора возвращаться. Завтра провожу. Из нас формируют железнодорожный батальон. Как при немцах – под охраной ходим.
Артем попрощался и ушел.
Быстро спустились сумерки. Сережа должен был прийти к ограде сада, В ожидании Корчагин ходил по темной комнате из угла в угол. Тоня с матерью были у Туманова.
С Сережей встретились в темноте и крепко сжали друг другу руки. С ним пришла Валя. Говорили тихо.
– Я револьвера не принес. У тебя во дворе полно петлюровцев? Подводы стоят, огонь разложили. На дерево полезть никак нельзя было. Вот неудача какая, – оправдывался Сережа.
– Шут с ним, – успокаивал его Павел, – Может, это и лучше. В дороге могут нащупать – голову оторвут. Но ты его забери обязательно.
Валя придвинулась к нему:
– Ты когда едешь?
– Завтра, Валя, чуть свет.
– Но как ты выбрался, расскажи?
Павел быстро, шепотом рассказал о своих мытарствах.
Прощались тепло. Сережа не шутил, волновался.
– Счастливого пути, Павел, не забывай нас, – с трудом выговорила Валя.
Ушли, сразу растаяв в темноте.
Тишина в доме. Лишь часы шагают, четко чеканя шаг. Никому из двоих не приходит в голову мысль уснуть, когда через шесть часов они должны расстаться и, быть может, больше никогда не увидят друг друга. Разве можно рассказать за этот коротенький срок те миллионы мыслей и слов, которые носит в себе каждый из них!
