Ольга Гуссаковская - Вечер первого снега
Он до того, как с тобой познакомился, капли в рот не брал.
Дура я была: думала — жизнь с ним проживу. Работать сюда поехали. И тут — ты. В тайге, мол, иначе нельзя, в тайге свой закон. Пейте, ребята, мне не жалко. Он и пил. А когда спьяна реку переплывать кинулся, кто его остановил? Ты? Не было тебя тут! Погиб человек — и спросить не с кого? Так? Нет, старик, не выйдет! Одной его смерти хватит! Больше никто на тебя ишачить не будет, и водке твоей тоже конец!
Обернулась к нам.
— Что стоите! Бейте все это к чертовой матери, я отвечаю!
Женя первой схватила бутылку, за ней — Лева.
Яша остановил побоище.
— Не дело придумали. Водку Кряжев покупал, пусть сам и пьет. А вы бы, девочки, убрали все это. Живем ведь тут…
Кряжева перестали замечать.
По лицам женщин я видела, что не одна Любка поминала его недобрым словом. Пили часто, по поводу и без повода, и всегда щедрее других был Кряжев. Расплачивались кто чем мог. Но… Люди вдруг заметили камень и столкнули его с дороги.
Наверное, Кряжев понял это. Повернулся, сутулясь, пошел к домику. И почти в ту же минуту стремительно хлынул дождь. Все бросились врассыпную. Тут уже стало не до водки.
Оглянувшись, я на мгновенье увидела, что место людей у брошенных столов заняли собаки. Черный мокрый Шаман вдруг чем-то напомнил мне самого Кряжева. Ландыш, раздувая ноздри, нюхал пролитый спирт. Рядом с ним вертелась маленькая Найда…
Уже с порога за косой стеной грозового ливня я увидела фигуру человека, который быстро уходил в сторону долины, в сторону Большой земли. Кто это был, я так и не успела понять.
16
Сегодня удивительно ласковый день. Так часто бывает после грозы. Даже комары сгинули куда-то, ливнем их, что ли, побило? По небу неторопливо тянутся белые караваны облаков — словно корабли, уплывающие в дальние страны. Усталое осеннее солнце почти не греет. Если отбросить привычный шум станков и подстанции, становится очень тихо. Слышно, как в стланике на склоне сопки свистят бурундуки.
Женя уселась рядом со мной на крылечке подстанции. Сегодня на смене Вера, за ней всегда успеешь просушить шлихи.
Работает она, по выражению Любки, «как у нелюбого жениха на смотринах». К тому же шлихи пустые. Ничего интересного.
— Лен, а как ты думаешь, он дойдет до трассы?
— А почему бы не дойти? Там же тракторный след виден.
«Он» — это Вячеслав. Во время именин отца он взял спрятанные в чемодане деньги (сколько — не знает никто) и ушел. Его я и видела сквозь косую стену ливня.
Женя вздохнула:
— Вот тебе и черный котенок! Поневоле приметам верить начнешь…
— Брось! При чем тут котенок? Просто он негодяй, и все. Котенок ведь у нас остался, сама принесла.
— Же-е-еня! — позвала издали Вера.
— Иду-у-у!
Женя встала, но потом обернулась:
— А что, если он в мари утонет, а? Ведь не видно было, такой ливень.
— Да что тебе в нем?
— Ничего. Просто тоже человек.
В этих словах — вся Женя. Если бы Вячеслав слышал их. Может быть, многое было бы иначе. А ведь он с детства был не человек, а наследник. Душу отравили легкие, не им добытые деньги.
А что думает сейчас Кряжев? Ганнуся сказала: «Сидит и молчит. Хоть бы ругался».
Нет, ругаться он не станет — мелко. Но почему не пошел за сыном? Это мне неясно. Впрочем, кому под силу узнать мысли человека? Всегда ошибаешься хоть в чем-то.
Я подошла к зумпфу. Женя аккуратно раскладывала у кочки очередную порцию шлихов. В эту минуту она напоминала колдующую волшебницу. Женя терпеть не может эту работу, поэтому лицо ее особенно сосредоточенно и строго.
Вера нехотя опрокинула в лоток тяжелый бачок. Стряхнула с пальцев грязь.
— Конечно! Как Любка на смене, так ей и породу пробуторят, а так у всех точно руки отсохли.
Женя пошла к станкам.
— Ребята, почему Вере не помогаете? Породу, что ли, пробуторить трудно? Вы вон какие, а она женщина.
— Женщина! Нашла тоже, — проворчал Костя, но взял бачок. — Обязан я…
— И обязан! Ведь мы в комплексе. Не справится промывальщица, вам хуже будет, — ответила Женя.
И никто не возразил. К новому методу привыкли. Даже понравилось: чувствуешь плечо. Так, наверное, и рождается коллектив. Настоящий, не по названию.
Женя снова пристроилась на ступеньке рядом со мной. Солнце нагрело дерево, высушило травы. От перезрелой голубики пахло вином.
— Лен, а я видела, как Ландыш водку пил, честное слово! Лижет и фыркает, а глаза пья-а-аные.
Женино отношение к происшедшему и тут проще всех. Для нее это забавный случай. Может быть, даже жалеет Кряжева… Остальные молчат, Любка ходит с особенно поднятой головой. Нет, не так все это нужно делать! Кулак — не доказательство правоты.
— Ой, кто это? — Женя схватила меня за руку.
Из леса вышли двое. Первый вел второго за руку, да тот еще опирался на палку. Брел из последних сил.
— Смотри, Лена, это же Алексей Петрович и Вячеслав…
Я их тоже узнала. К нашим домикам трудно подойти незаметно. Тракторный след вьется по серому языку галечниковой отмели, иногда ныряет в речку, но виден издалека. Алексей Петрович шел, как обычно, легко. Вячеслав был на той грани усталости, когда человек не понимает, где он…
Женя первой побежала к домикам. Любопытство — известный женский порок, а у нас не так уж часто случаются такие встречи. Будто вспомнив о чем-то, следом за Женей пошел Костя, потом Вера. Я и притворяться не стала: мне ведь тоже хотелось знать, что произойдет.
Алексей Петрович поравнялся с молчаливой группой встречающих.
— Что ж вы, товарищи, парня одного в тайгу отпустили? Мог бы и пропасть.
— А вы спросите, зачем он туда шел? — с ехидцей сказала Вера.
— Ладно тебе, — остановил ее Толя, — не видишь, какой он…
Медленно отворилась дверь «семейного» домика. Кто-то ойкнул. На пороге стоял Кряжев. Лицо спокойно, только в опущенных плечах — горе. Неторопливо подошел к нам.
— Здравствуй… наследник!
Вячеслав оглянулся, вздрогнул и с жалкой готовностью пошел за отцом. Никто не двинулся с места. Понимали — в таком деле третий — лишний.
— Убьет ведь он его? — с ожиданием проговорила Вера.
— Не тронет, — убежденно ответил Толя. — Лежачего не бьют.
Алексей Петрович, ни о чем не спрашивая, пошел к станкам. Я знала, почему он здесь. Завтра мы переходим на новую линию, самую трудную — тринадцатую. В центре Черной мари.
17
Свой путь я знаю, как школьную шпаргалку. Вот тут надо ухватиться за ивовый куст. На его ветвях скоро не останется листьев. Если опоздаешь — топь выше колен. Дальше есть две кочки, которые могут выдержать. Ненадолго, конечно. За ними бархатный коричневатый ковер мшары, расшитый черно-сизыми ягодами шикши и багряной клюквой.
На него лучше не ступать, можно и вообще не выбраться. Надежнее брести напрямик по мутной радужной воде болотных «окон». В них можно вымокнуть, но хоть не утонешь. И все это лишь для того, чтобы донести ведро воды!
Смешно. Мы тонем в воде, и нам же ее не хватает. Вот уже два дня идут работы на тринадцатой линии Буйно-Рудного. Немножко фантазии, и можно стать суеверным. В таких условиях мы еще не работали нигде. Вокруг Черная марь — топь. Не обычное в этих местах болото, а именно топь. Непроходимая и непроезжая.
Математика и природа — давние друзья и враги. Друзья там, где это нужно самой природе, враги — где это нужно человеку. Линия проходит как раз по центру топи. Целый день ушел на то, чтобы подогнать сюда станки. Установили их на жердях из лиственниц. Каждую жердь тащили на плечах.
Собственно говоря, я могу быть дома. Сегодня работает Яша. Но я давно уже отвыкла от роли наблюдателя. Как прежде, ношу Любке воду. Ведь ее не начерпаешь из луж, она должна быть чистой, и вот изучила свою дорогу, как шпаргалку.
Денек пасмурный. Не поймешь, что это — туман или тучи. Сквозь мглу просвечивает рыжее солнце. Победно трубят комары.
Один из станков смолк. Это Толин.
— Чего слу-чи-лось? — от своего костерка крикнула Любка.
— Обсадную трубу схвати-и-ло! — донеслось от станка.
Толя вымазан с ног до головы. Все такие. Вот бы куда корреспондентов! Рывок, еще рывок. Затрещали жерди под гусеницами станка…
Вечная мерзлота пострашнее железа. Под топью немереная толща древнего льда. Вырвемся ли? Еще рывок. Темное полено трубы пошло вверх. На этот раз обошлось.
Я нагнулась над костром у зумпфа погреть руки и немного отдохнуть от комаров.
— Люб, а вода-то кончается. Сказать, что ли, бригадиру, а?
Любка присвистнула:
— Здорово! Скажи, конечно. Только как ее добыть? Один трактор уже сидит — утром цистерну доволок, и точка. Угробим и второй.
Трактор действительно «сидит». Лучше сказать — лежит, почти опрокинувшись на бок. То, что он все-таки добрался сюда и доставил цистерну с водой, — чудо. Одно из многих. Сегодня мы все волшебники. Но это чудо принадлежит Гарьке, и за это он прощен. Молча, без громких слов и наставлений на будущее. Но как же привезти воду? Любка поискала глазами бригадира.
