Всеволод Иванов - Иприт
Ганс пощупал свой шрам.
Смелость возвратилась к нему.
— Простите, не откажете ли вы сообщить мне, что за люди, за которыми вы гонитесь?
— Раскольники.
— Чем же они провинились?
— Отказываются бриться.
— Странная манера бороться с религиозными взглядами. Не объясните ли мне?
— А разве вы не знаете, что иприт остается на волосах, — возразил цирюльник.
Выдав каждому по универсальной гребенке и по наставлению, как ими бриться, милиция погналась дальше за раскольниками. Кызымиль тихо плакала, ее черные волосы лежали в пыли тракта, как темное пятно, как засохшая кровь.
Но скоро и Гансу пришлось чуть ли не плакать.
Выданные гребенки имели все свойства универсальных гребенок великого Эдгарда — и брили, и чесали, но на них не было его фирмы, а еще — они были из целлюлозы Ши.
Рядом с гербом Ипатьевска: пустыня и на ней тень огромной красной звезды — был непонятный лозунг: «Брейся каждый день, но не чеши».
Унылые, отягощенные непонятным происшествием, возвращались всадники в аул.
Монголы, огорченные бритьем женщин, решили откочевать в глубь гор. Уже из юрты в юрту ходили слухи о тяжелом, несущем смерть дыме, тумане.
Туманы гор понятнее были их сердцу.
А Гансу казалось, что эти горные туманы совсем поглотят его европейскую душу.
И тогда он в отчаянии, что киргизы в точности исполняют предписание лозунга — бреются, а не чешутся, — изобрел универсальный гребень для лошадей.
Обрадованная Кызымиль схватила гребень и побежала чесать кобылиц. Скоро гривы и хвосты коней были шелковые, и Ганс сразу приобрел уважение среди монголов, и ему показалось, что можно надеяться на объяснение причин его похищения. И ему сказали — любовь. Монголы, тесно прижавшись друг к другу, рассматривали хитрый механизм универсального гребня. Туда вошли и пружинки от стенных часов, и ненужные части — атавизм — универсаля великого Эдгарда.
Ганс разъяснял.
Набежавшая облачная тень затруднила рассматривание механизма.
Ганс раздосадованно поднял глаза к небу.
Облако потертое и изношенное, но все-таки на нем можно было рассмотреть остатки фраз декрета Реввоенсовета СССР.
Там кратко говорилось, что последние изобретенные французами газы имеют невыясненную еще способность приставать к волосам, по ним заражая кожу, — приказывается всем гражданам бриться каждый день и бесплатно каждому гражданину СССР выдается по универсаль Ши.
Россия, главный покупатель гребенок, была уничтожена.
Это обстоятельство заслоняло от Ганса новую мировую войну, новые газы и смерть, ставшую вновь, как в доисторические времена, непонятной. Человек мог умереть и от газов, и от эпидемий. И что от разума человека?
Ганс установил приемник радио и стал давать радиоконцерты для лошадей. Полюбил он животных за то, что лошадям разрешено не бриться.
А кочевье подымалось все выше и выше. Альпийские луга открылись пред глазами путешественников. Люди уходили глубже и глубже в меха. Животные по утрам покрывались снежным инеем и дрожали.
Однажды утром Ганс увидал, что огромные альпийские луга в некоторых местах свою зеленую окраску внезапно сменили на черную. Приглядевшись, он заметил, что черные пятна в степи расположены довольно правильно и даже как будто напоминали какую-то фигуру. Так портные выводят на материи отдаленный силуэт человека.
А вечером он понял, почему так странно была размечена степь.
Примчавшиеся монголы из других аулов сообщили: горы и пастбища разделены на равные площади — прилетают аэропланы и заливают их жидкостью — вонючей и грязной.
И в политых местностях не растет трава, сохнут деревья, подыхают животные и земля превращается в пыль.
А немного спустя голубые полупрозрачные аэропланы снизились над равниной, где паслись стада аула Кызымили и Ганса.
Неведомый сеятель выкинул стальные зерна.
Скот заревел, забился и помчался в скалы. Там, в неприступных ледниках, пещерах и пропастях, раздробляя от непереносимой боли черепа, пытался он скрыться.
Но арсины проникали везде. Так же, как листья на деревьях, свертывались сердца у животных.
Птицы подымались высоко над отравленной землей.
Долго парили в недосягаемой высоте и, устав, снижались наконец на землю, дабы по формулам европейских химиков умереть в намеченный срок.
Ганса из отравленной пустыни увезли завернутого в мокрую кошму. Монголы и лошади их были в противогазах.
Но черные пятна медленно и неустанно двигались вслед за кочевниками. Земля была как шашечная доска, и газ был в дамках.
Земля сужалась.
Как черной оспой — земля покрылась пятнами.
Где-то высоко, в облаках, в ледяном глетчере, только что покрытом черными пятнами, Ганс нашел брошенный аппарат радио. Несколько трупов в красноармейских шинелях валялись подле скал и аппарата. Их, наверное, уничтожил неприятельский аэроплан. Был ли это сторожевой пост или наблюдатели — Гансу не хотелось знать.
Он сел за аппарат и со слезами на глазах стал вызывать Европу и бога Река. Долго он настраивал аппарат.
Ему долго не отвечали, и когда голос двоюродного брата зазвучал в приемнике, Ганс не заметил в нем большой радости. Брат даже не спросил: откуда Ганс говорит. Бог прочитал ему шаблонную молитву и дал благословение на спасение.
— Ты спасешься через три дня, — сказал он. — Я благословляю тебя на истребление большевиков. Скажи, куда и сколько тебе переслать баллонов с газом. У нас есть новый иш, и теперь в моде быть бритым…
— Увезите меня в Гамбург, — сказал Ганс. — Мне надоело воевать.
— Через три дня.
И Гансу показалось, что всему миру бог обещает спасение через три дня. Но все же он прочел эти слова с завистью и радостью.
ГЛАВА 23
Кратко передающая легенду О ВТОРОМ НАСТУПЛЕНИИ ЕВРОПЕЙСКОЙ КОАЛИЦИИ
Легенды теперь делаются газетами. От этого они не стали лучше.
Трудно восстановить истинную картину второго наступления европейской коалиции, но несомненно одно: прошло несколько месяцев после налета на Северо-Западную область, когда громадные стаи европейских аэропланов вновь пронеслись над Россией.
Москва. Тьма. Снега. Человек в солдатской шинели с двумя ромбами на рукаве, мертвый, стоит у памятника Марксу на Театральной площади. Если взять из его заледеневших пальцев обрывок газеты, то мы прочитаем:
«Сегодня утром замечены неприятельские аппараты. Последовало распоряжение ЗДЖ-лучами снизить аппараты. Снижения не произошло. Аппараты парят над Москвой.
Немедленно принять меры противогазовой защиты.
Трудящиеся Москвы. Все на посыпку Москвы, улиц ее и крыш хлорной известью.
Круг неприятельских самолетов увеличивается и снижается.
Трудящиеся!!!»
Человек с двумя ромбами, когда он был жив, видел и даже принимал участие, встречая вместе с русскими самолеты европейцев.
Самолеты русских с серовато-розовыми крыльями, построенными из целлюлозы Ши, тесным треугольником ударяли в небо.
Внизу белела Москва, вся, как пудрой, покрытая хлорной известью, блестели только золотые купола церквей.
Из-за присутствия приборов для взрывания обе стороны не пользовались взрывчатыми веществами.
Турниры средних веков обновились в воздухе.
Аппараты сталкивались, бросали друг в друга зажигательные стрелы.
Население, спрятавшееся в подвалы, по треску расшибавшихся самолетов судило о сражении. Да заводские гудки призывали к мужеству аэропланы своих шефов.
Вдруг рев гудков увеличился неимоверно. Казалось, сами дома разверзли до того скованные пасти и радостно вздохнули в освобожденный мир.
И тотчас же треск автомобилей на улицах возвестил, что самолеты неприятеля ушли и город свободен.
Англичане и французы были отбиты.
Обрадованные толпы народа запрудили улицы. Тогда-то человек с двумя ромбами раскрыл газету с воззванием Моссовета, прислонился к памятнику Маркса и хотел читать.
Над площадью, как веселым цветным смирнским ковром, покрытой людьми, пронесся цилиндрический грушевидный аппарат, стукнулся в портал Большого театра, свалил будку с афишами и вдруг рассыпался, как спелый упавший плод с дерева.
Сначала из него вывалилась студенистая масса. Она сразу растаяла и потекла жидкими струйками в обезумевшую от ужаса толпу.
Человек с ромбами спокойно проговорил:
— Успею ли я закурить перед смертью?
Какой-то старичок напряженно крикнул ему в лицо:
— Перед смертью! Что значит перед смертью, товарищ?
— Мы имели сведения — англичане изобрели управляемые радиоволнами снаряды. Мы этому не верили. А теперь амба.
— А что значит амба?
— Амба — значит конец.
Но хилому старичку не удалось дослушать конца фразы. Он свернулся у ног человека с ромбами, у ног гранитного Маркса. Кровь неумело окрасила его седенькую бородку.
