Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2
И вот, наконец, Рультын возвестил, что слово имеет товарищ Иляй. Сразу стало необыкновенно тихо. Иляй, чувствуя, как у него бешено колотится сердце, подошел к столу и решил говорить так, как говорили однажды русские в Кэрвуке на празднике Первого мая: громко, отчетливо, слегка размахивая руками.
— И комчомоль! — закричал он, рубанув воздух рукой, — и райком партии, и райичпольком…
С ужасом чувствуя, что вводная часть его речи затягивается, а запас русских слов слишком мал, Иляй набрал полные легкие воздуха, решительно не зная, что говорить дальше.
— Говори по-чукотски! — вдруг услышал он голос Гэмаля. Иляй как-то обмяк и коротко сказал по-чукотски, что всем колхозникам нужно работать так, как работают комсомольцы. И хотя, ему дружно зааплодировали, прошел он на свое место неудовлетворенный и сконфуженный.
…Когда после собрания все стали расходиться, Айгинто догнал Тимлю, остановил ее. Девушка насторожилась. Она догадалась по возбужденному лицу Айгинто, что тот догнал ее далеко не только за тем, чтобы поздравить со вступлением в комсомол. Дождавшись, когда подальше отойдут люди, Айгинто схватил Тимлю за руки и заговорил горячо, сбивчиво, порой не находя нужных слов.
— Вот теперь ты и комсомолка. Поздравляю тебя… А сейчас пойдем… пойдем в мой дом… Навсегда пойдем. Я… больше не могу. Я… мама сильно обрадуется. Ты привыкнешь ко мне… Ты полюбишь меня.
Тимлю смотрела широко раскрытыми, немигающими глазами на Айгинто, не в состоянии проронить ни слова. По лицу ее промелькнула тень страдания. Ей стало жалко Айгинто. Впервые он показался ей беззащитным и даже слабым. Она мучительно искала какие-нибудь теплые, успокаивающие слова и не находила. А он все что-то говорил и говорил, звал ее, спрашивал глазами. «Как много сделал он мне хорошего… Такой он смелый, ловкий, красивый… Но почему я не хочу, чтобы он держал мою руку? — Тимлю мягко и вместе настойчиво высвободила свою руку. — Какой же я буду ему женой? Он же злиться будет, страдать будет. Почему так в жизни бывает?.. Наверное, я очень плохая. Наверное, души нет во мне, наверное, вместо сердца ледяшки кусок во мне».
— Ну, ты слышишь меня? — уже почти в отчаянии воскликнул Айгинто. — Пойдем, пойдем со мной. Я так давно уже жду, когда ты хозяйкой войдешь в мой дом…
С задумчивой медлительностью Тимлю отрицательно покачала головой.
Айгинто как-то сразу осекся, отшатнулся, как бы желая издали всмотреться в лицо Тимлю, и, словно вдруг что-то поняв, сразу сник, потух, ссутулился.
Тимлю еще острее почувствовала жалость к нему. Она робко протянула к нему руку, хотела сказать что-то, но в это время из-за сугроба вышел Эчилин. Он остановился метрах в десяти от Тимлю и Айгинто, какое-то мгновение смотрел на них, а затем повернулся и пошел прочь, пьяно покачиваясь.
— Вдвоем стоят. Наверное, совсем уже снюхались. Но, ничего!.. Вам хорошо, да и мне не плохо. Посмотрим… посмотрим, кому потом лучше будет! — бормотал он, не чувствуя обжигающего мороза. — Э-э! Скоро я вас так вот!.. — Эчилин крепко сжал кулаки, поднес их к глазам, вспыхнувшим волчьими огоньками.
Остановившись, он снова глянул туда, где только что видел падчерицу и председателя, и немало удивился тому, что Айгинто, понурив голову, шел в одну сторону, а Тимлю совсем в другую, каждый по своим домам. «Чего это он так голову повесил, словно похоронил кого?» — спросил себя Эчилин.
Когда поселок утих, Эчилин неверной походкой подошел к дому Савельева, постучал в окно. Дверь отворилась.
— Чего надо? — строго спросил Савельев, глядя на покачивающегося Эчилина. — С ума сошел! А ну, ступай домой! — властно приказал он. — Я что тебе говорил? Прятать надо нашу дружбу.
Сразу протрезвев, Эчилин попятился назад, осмотрелся и ушел за сугробы, которые почти занесли домик Савельева.
— Ай, сильный какой, волк матерый! Однако же и зайцем казаться может! — промолвил он, оглядываясь. В голосе его слышалось уважение. И вдруг ему вспомнилась та ночь, когда Савельев поймал его у клуба с керосином и спичками. «Спас! Спас он меня! Я знал, что когда-нибудь счастливый ветер подует в мою сторону. О старая хитрая лиса! Он давно уже меня насквозь видел!»
19
В Янрай прибыл заведующий райзо Лев Борисович Караулин. Остановился он в комнате Митенко. Петр Иванович, как обычно, был в разъезде. Караулин привел себя в порядок и вошел в комнату Солнцевой. Учительница уже успела приготовить для гостя ужин.
За ужином Караулин расспрашивал Олю о делах в колхозе. Из его вопросов Солнцева поняла, что с жизнью колхоза он знаком хорошо. Это ей понравилось.
— Скажите, когда сложили штабели бревен, что у правления колхоза стоят? В эту зиму?
— Да… Наши колхозники решили не оставить в поселке ни одной яранги, — ответила Оля.
— Так! Значит, всерьез уюта захотелось… — нахмурился Караулин.
Солнцева удивленно подняла брови.
— Не удивляйтесь моей иронии, — снисходительно усмехнулся Лев Борисович, — завтра соберем собрание, и вам станет все понятно.
Улегшись в постель в комнате Митенко, Лев Борисович с наслаждением вытянулся, закрыл глаза с намерением уснуть, но сон не приходил. Вспомнился недавний пленум окружкома партии, опять, уже в который раз, пришло на память выступление заведующего окружным земельным отделом. Он ставил Караулина в пример другим работникам, отмечал его заслуги в выполнении пушного плана. «Хорошо он обо мне сказал, приятно было слушать», — подумал Лев Борисович и тут же поймал себя на мысли, не слишком ли часто он вспоминает эту похвалу. «Ну что ж, — поспешил оправдаться он, — хорошее о себе нужно знать так же твердо, как и плохое. Почему не порадоваться заслуженной похвале? Ведь любуются же люди орденом или медалью, когда их награждают?..»
На следующий день вечером Караулин выступил на собрании перед колхозниками.
— Хорошо, что вы уже начали перевыполнять план по добыче песца, — говорил он. — Но я вас предупредить хочу…
Караулин помедлил. Гэмаль и Айгинто насторожились. В тоне заведующего райзо они почувствовали что-то новое.
— Быть может, кто-нибудь из вас такие мысли в голове имеет: что ж, план начали перевыполнять, теперь можно и отдохнуть, личными делами заняться. Как полагаете, есть у вас такие мысли? Ну, ну, сознавайтесь, не думаю, чтобы у таких смелых людей, как вы, сердца заячьи были. — Караулин глянул на Гэмаля и Айгинто.
— Нет у нас таких людей, — убежденно сказал Гэмаль.
— Нет? — чуть насмешливо переспросил Караулин. — А мне вот кажется есть. — По рядам охотников пробежал сдержанный шепоток удивления. — Не скажешь ли ты мне, Гэмаль, или ты, Айгинто, бревна эти, которые возле правления, кто в поселок возит?
— Мы возим, — несколько недоумевая, ответил Айгинто. — Вчера пять колхозников на заломе работало.
— А знаете ли вы, что каждая минута, когда она не для войны затрачена, — совсем потеряна?
Лицо Караулина преобразилось — стало властным, требовательным. Некоторые колхозники смущенно переглядывались… невольно думая, что и в самом деле они совершили ошибку.
Караулин между тем продолжал:
— Пушнина — это единственное, что колхоз ваш для фронта дает. Советским бойцам ваши домики не нужны. Пока вы возились с бревнами, можно было лишний десяток песцов поймать! А знаете, что такое для фронта десять песцов?.. Это двадцать снарядов, которые убили бы сотню врагов.
— Мы успеваем делать и то и другое, — возразил Айгинто.
— Успеваете? — резко повернулся к председателю колхоза Караулин. — Это не плохо!.. Но плохо то, что вы о себе стали слишком рано заботиться. Сейчас весь советский народ только для войны, слышите, только для фронта работает, для защиты отечества!
Собрание сдержанно зашумело. Было видно, что слова Караулина произвели на охотников большое впечатление.
— Думаю, что мысли мои ясны, — подвел итог Лев Борисович. — Спорить здесь не о чем. Давайте для помощи фронту много песцов! Никаких домов, никаких других дел! Вот когда врагов разобьем, тогда и жизнь свою налаживать станем. Понятно я говорю?
После собрания Гэмаль и Айгинто долго сидели за столом, выкуривая трубку за трубкой. Но, как ни думали, как ни пытались понять, не вышло ли в самом деле ошибки, отказаться от своих планов строительства они не могли.
— Пойдем домой, потом в райисполком напишем, в райком партии напишем, Сергею Яковлевичу все расскажем, — предложил Айгинто Гэмалю. — А с Караулиным разговаривать я не буду: боюсь, что снова поругаюсь.
— Ну что ж, иди, а я еще посижу, подумаю, — немного помедлив, ответил Гэмаль.
Айгинто ушел, а Гэмаль снова набил трубку.
«Как же так получается? — размышлял он. — Хотели, чтобы поселок наш не хуже Илирнэя был. Нельзя же людей обижать, которые еще в ярангах живут. Тесно им там… Неужели неверны мысли в голове моей? Неужели я, член партии, неправильно поступаю? Нет, это он, Караулин, неправильно думает. Если наши охотники будут знать, что жизнь их идет к лучшему, они больше песцов сумеют поймать, больше помогут фронту. Удача к веселому человеку быстрее приходит».
