Анатолий Голубев - Мир без милосердия
Пока у матери была работа, все обходилось, хотя жили трудно. Но когда началась угольная депрессия, матери пришлось совсем худо — она подалась на сталелитейные заводы. Она делала все, чтобы у мальчишек был кусок хлеба и крыша над головой.
Крис Марфи никогда не плакался, вспоминая тяжелые годы детства. Лишь любил подчеркивать:
— Трудности заставляют человека хорошенько подумать о жизни, помогают прочнее стать на ноги и более трезво судить о своих успехах. А заодно напоминают, что горькие времена в жизни никогда не уходят чересчур далеко от благополучных и имеют дурацкую привычку неожиданно возвращаться.
В школе Крис был способнее своих сверстников, хотя учился и не бог весть как. Он усердно занимался футболом и гораздо меньше времени уделял учебе. Однако Крис понравился директору, и тот принялся уговаривать мать оставить мальчика в школе до восемнадцати лет. Директор клялся, что сделает из ее сына доброго учителя.
Мать отмалчивалась. Времена изменились. Если когда-то отец выглядел едва ли не Магелланом, пытаясь отправиться на заработки в Америку, то теперь большинство вдов мечтало поехать за океан и попытать счастья! Любой шанс на улучшение жизни надо использовать.
И мать Криса уже давно была душой в далекой поездке, но все ждала, когда старший сын станет немножко взрослее — тогда легче пуститься в путь. В ее планы не входило прозябать в Шотландии. Даже перспектива, что Крис будет школьным учителем, а это немалый успех для шахтерского сына, совершенно не прельщала ее.
Как-то вечером, когда Крис вернулся с улицы, она остановила его в дверях и, положив руки на плечи, заглянула в глаза.
— Слушай меня, Криса. Если мы останемся здесь, в Барбистоне, ты ничего в жизни не достигнешь. Я не хочу, чтобы ты спускался в шахту. Мы поедем искать счастье в Америку.
Она всегда звала его так ласково — «Криса», когда убеждала в чем-нибудь, пытаясь сломить упорство сына.
Итак, Крис — мать была неграмотной — отправился в эмиграционное представительство США. Заполнил кучу анкет. Ответил на несколько десятков вопросов: «Почему оставляете родную землю? Зачем едете за океан?»
И когда Крис с облегчением подумал, что нелепая процедура закончена, клерк деловито предупредил:
— Визы вы получите, но ваша очередь раньше чем через полгода не подойдет.
Шесть месяцев слишком большой срок в жизни подростка, который рано начал зарабатывать на хлеб. Трудно сказать, как сложилась бы жизнь без этого полугодового томительного ожидания. Крис никогда бы не стал футбольной знаменитостью, никогда не стал бы менеджером «Манчестер Рейнджерс». Кто знает, может быть, он учил бы детей в школе или водил тяжелый грузовик по однообразным, отупляющим дорогам Америки, или работал на детройтских автомобильных заводах...
Но, потеряв надежду найти нетяжелую и денежную работу в тот период ожидания виз, Марфи вынужден был отправиться в шахту. Хотя этого больше всего не хотела его мать, да и он сам.
Работа тянулась день-деньской. В потемках шахтер уходил под землю. И пока ласковое, греющее тело и душу солнце светило счастливчикам, оставшимся на поверхности, шахтеры работали в узких, тесных забоях. Возвращались домой поздно вечером только с одним желанием — быстрее завалиться в постель. Это был тот самый образ жизни, которого Крис никогда не пожелал бы ни одному человеку, даже своему врагу.
Крис любил рассказывать о двух своих приятелях, которые однажды утром в силу каких-то непредвиденных обстоятельств выбрались из шахты.
Был горьковатый и холодный январский день.
Они пробирались по снегу и щурились на ослепительное солнце. И вдруг разом оторопело замерли, опустив инструменты, — невидимая птица пела, несмотря на мороз.
— Слышишь, слышишь, — сказал один другому. — Птицы-то и зимой поют! Ну и ну!
— И громко как, — блаженно прошептал другой.
Не часто им доводилось слышать пение птиц...
В будни — шахта, в воскресенье — по дому хлопот полон рот.
Но жизнь, конечно, не только работа. В местной футбольной команде Крис был не последним человеком. В ней он познавал что-то отдаленно напоминавшее искусство футбольной игры.
Искусство это развивалось в довольно своеобразных условиях.
Барбистон пользовался в округе дурной славой. Деревню называли «Островом людоедов». Это было преувеличение, но небольшое. В Барбистоне никогда не ели, зато били знаменито.
Каждая приезжавшая в Барбистон команда подвергалась смертельной опасности. Но только в случае, если она имела неосторожность выиграть у хозяев поля. Необузданная ненависть, порожденная столь же необузданной любовью к «своим парням», обрушивала на наглецов жестокие испытания.
Любая скорость игроков на поле не шла ни в какое сравнение с той, которая требовалась для спасения от разъяренной толпы сразу же после финального свистка. Команда противника могла отправиться домой с двумя очками в таблице, но без брюк и пиджаков, которые они снимали перед игрой и аккуратно складывали на траве. Нередко гостям приходилось бежать до своей деревни под истошный боевой клич «людоедов». И только на главной улице родной деревни они могли спокойно отдышаться.
Правда, назавтра они являлись за одеждой и всегда могли получить ее уже в более миролюбивой обстановке. Барбистонские людоеды представляли собой самый добродушный и отходчивый тип современных каннибалов.
В деревне, состоящей из тридцати двух коттеджей, объединенных одними бедами и радостями, люди становились сплоченнее. Одиннадцать приятелей, выходивших на поле, были пот от пота и кровь от крови односельчан, столпившихся на извилистой бровке кочковатого поля. Игроки, гонявшие мяч в клубах угольной пыли, казались своим землякам настоящими героями, сражающимися за них, барбистонцев, за их честь. И они готовы были сделать все, даже выскочить в трудную минуту на поле, чтобы поддержать земляков.
И никак не мог вырваться из этой обстановки один из барбистонских «людоедов», которого звали Крис Марфи. Но футбол вытащил его из Барбистона и шахты одновременно.
Крис в составе любительской команды «Алмайн Вилла» выиграл кубок Шотландии для юниоров. Это был день величайшего торжества барбистонцев и день прощания с только что родившейся знаменитостью. Крису с приятелем сразу же предложили контракт профессионального футболиста в три клуба. Он выбрал «Манчестер Роуд Клаб». Почему именно его?
Может быть, загипнотизировала обстановка, в которой проходили переговоры с менеджером этого клуба. Они состоялись в роскошном «Бэнк Рестрон» — одном из лучших и дорогих увеселительных заведений Глазго. Сказочная для деревенского парня отделка зала, непостижимая кухня, вся атмосфера и обслуживание настолько потрясли Криса, что менеджеру клуба не пришлось его долго уговаривать.
Когда Крис вернулся домой и сообщил матери о своем решении заняться футболом, та не пришла в особый восторг. Хотя Крису его первый контракт профессионала казался великой удачей.
Она тяжело осела на стул и медленно, будто думая вслух, сказала:
— Ну вот... и конец нашим сборам в Америку... Отцу не удалось уехать... И нам тоже... А мне так бы хотелось добиться для вас благополучия... И сделать то, что не смог твой отец...
Она помолчала.
— Хорошо, Криса. Ты первый из моих сыновей покидаешь дом. И надеюсь, лучше своей матери знаешь, что тебе нужно.
В последующие годы Крис всегда чувствовал, что мать, радуясь успехам сына, где-то в глубине души очень сожалела, что не смогла поехать в Америку, не попытала там счастья для семьи.
Пять лет назад Крис послал ее в Штаты на отдых. Он давно лелеял мечту дать матери взглянуть на жизнь, которой она лишилась, когда ее сын предпочел Манчестер Массачусетсу.
Вернувшись из Америки, она призналась:
— О, спасибо, Крис. Я совершила замечательное путешествие. И очень полюбила Америку — она мне нравятся. Но все же я рада, что мы не поехали туда жить!
И Крис был рад тоже. Особенно когда переехал в Манчестер и стал обладателем почти миллионного состояния. А именно таким казался восемнадцатилетнему парнишке недельный пятифунтовый заработок.
Но затем на смену радостям пришли неудачи, огорчения и растерянность, когда он играл плохо и остался без контракта. Он узнал об отчислении из команды поздно вечером. В припадке отчаяния собрал чемодан и, даже не спросив расписания поездов, поплелся на вокзал. Решил раз и навсегда бросить футбол. Но Маккорн, игрок первой клубной, просидевший в ней половину своей карьеры, но так и не поднявшийся до сборной клуба, услышав о намерении Криса, набросился на него:
— Не делай этого, молокосос. Потерпи. Я терпел больше. Мне не на что надеяться. А у тебя все впереди. Придет и твой черед.
Целый сезон Крис болтался без дела, перебиваясь случайными заработками, едва сводя концы с концами, и был крайне удивлен, когда ему вновь предложили заключить контракт в прежнем клубе.
