Юрий Рытхэу - Магические числа
— Может быть, — сказал Першин, сжимая руки. — И все-таки, чтобы иметь право чему-то их учить, сначала я должен понять их жизнь.
— Должен вам признаться, — улыбнулся его горячности Амундсен, — чем бы ни кончилась ваша затея переустройства России, вы мне крайне симпатичны. Вы мне напомнили мою молодость. Когда я начинал свой путь исследователя полярных областей, большинство людей, с которыми я делился своими планами, принимали меня за никчемного фантазера, часто подозревая в худшем — в недостатке здравого смысла. Вы идете такими же неизведанными путями, какими я шел в свое время, когда планировал открытие Северо-Западного прохода, покорение Южного полюса.
Першин, соглашаясь, кивнул, хотя про себя усмехнулся: уж очень несоизмеримыми были задачи и, главное, возможности, которые имели на сегодняшний день руководитель Норвежской экспедиции и молодой представитель Советской республики, большевистский комиссар Алексей Першин.
Вчерашние подарки, несмотря на недовольное ворчание Анемподиста Парфентьева, приехавшие раздали жителям становища, оставив себе на дорогу лишь маленькую толику чая и сахара. А эта баня и роскошное угощение в прекрасно обставленной кают-компании вызывали у Алексея мысль о каком-то предательстве…
Шагая по льду к ярангам, Першин время от времени поглядывал в сторону моря, стараясь увидеть возвращающихся охотников. Но в сгущающихся сумерках ничего нельзя было разобрать, и дальние торосы сливались с небом в сплошную серо-белую муть. Зато с моря хорошо различались на берегу огоньки у двух яранг — Кагота и Амоса — да удивительно отчетливо виднелся на высоком флагштоке красный флаг.
В чоттагине было дымновато, трещал костер. Каляна каменным наконечником, надетым на длинную палку, скоблила высушенную нерпичью шкуру. Маленькая Айнана тихо играла куклой, сшитой из оленьей замши и набитой оленьим волосом. Кукольное личико представляло собой плоский кусок выбеленной нерпичьей кожи. Усевшись рядом с девочкой, Першин осторожно взял у нее куклу и достал химический карандаш. Притихшая девочка своими удивительно серьезными глазами пристально смотрела на него.
— Вот мы сейчас сделаем ей лицо, — сказал Першин и принялся рисовать глаза. — Видишь, один глазик, другой глазик… Ресницы, бровки… Так… Вот носик. Рот, губки… Ну как?
Айнана взяла куклу, посмотрела на ее лицо и вдруг громко разревелась. Каляна, бросив свое каменное орудие, кинулась к девочке.
— Что с тобой, Айнана?
Девочка что-то сказала ей, указывая пальчиком на куклу. Каляна поглядела на нарисованное лицо и с укором сказала Першину:
— Это же тангитанское лицо! Разве у настоящих людей бывают этакие большие глаза? Дай-ка сюда твой карандаш.
Каляна несколькими добавочными штрихами превратила кукольное личико в изображение чукотской девочки с узкими, слегка раскосыми глазами, небольшим носиком и пухлыми губами.
— Нравится теперь? — спросила Каляна, показывая куклу девочке.
Айнана еще со слезами на щеках улыбнулась и протянула руки к игрушке.
Вдруг собаки в чоттагине насторожились, одна подняла голову, за ней другая. Каляна оставила недовыделанную шкуру, положила каменный скребок и взяла деревянный ковшик с костяной ручкой.
Зачерпнув воды, она накинула на обнаженное плечо меховой рукав кэркэра и вышла из яранги, Першин последовал за ней.
С морского берега медленно поднимались две фигурки охотников. Они шли, слегка согнувшись от усилия.
Недалеко от становища они разделились. Амос направился к своей яранге, где также с ковшиком стояла Чейвынэ, Кагот приблизился к Каляне и снял с себя упряжь. Его редкие усы, брови и ресницы густо заиндевели. Он показался Першйну настоящим дедом-морозом.
Совершив привычный обряд, Кагот вместе с Каляной вошел в чоттагин. Каляна подтащила нерпу к огню, чтобы туша могла оттаять.
— Хорошая охота? — спросил Першин, мобилизовав свои скудные познания в чукотском языке.
— Ии, — ответил Кагот, усаживаясь на бревно-изголовье возле небольшого коротконогого столика.
Айнана протянула ему куклу и что-то прощебетала на своем языке.
— Какомэй![14] — воскликнул Кагот, приглядываясь к нарисованному кукольному личику.
Девочка играла с Каготом, и они о чем-то беседовали, не обращая внимания на Першина, который не знал, что делать. Наконец, вспомнив гимназические познания в английском, обратился к Каготу:
— Я хотел бы поговорить с вами, товарищ Кагот.
— О, вы говорите по-американски? — удивился Кагот.
— Вообще-то этот язык называется английским, — заметил Першин, благодаря в душе учительницу-англичанку, и продолжил: — Мне бы хотелось, чтобы вы созвали всех жителей становища сюда.
— А зачем собирать? Они сами придут, — ответил Кагот.
— Сами придут? — переспросил Першин.
— Умкэнеу сейчас явится за мясом, а Амос обещал зайти, как только покормит собак, — сказал Кагот.
— Нет, я хочу, чтобы собрались все жители, — сказал Першин. — Важное дело…
— Важное дело?
— Будем выбирать Совет.
— Для выборов больше и не надо, — заметил Кагот. — Будут Амос и я… Для этого больше никого не надо звать.
— Почему?
— Потому что остальные — это женщины, дети и слепой Гаймисин, — пояснил Кагот.
— Нет, пусть все явятся! — решительно заявил Першин, — Попросите свою жену, пусть сходит и скажет.
— Это не моя жена, — ответил Кагот.
Першйну показалось, что он не понял или ослышался.
— Как вы сказали? Каляна не ваша жена?
— Не моя.
— А чья же?
— Ничья, — ответил спокойно и серьезно Кагот. — Ее муж погиб.
— Мне показалось, раз вы живете здесь и ребенок…
Что- то тут было неладно и непонятно…
— Хорошо, но пусть все приходят, — еще раз попросил Першин, надеясь, что со временем он разберется, кто кому здесь кем приходится.
Каляна, снова накинув на голое плечо рукав, вышла из яранги.
Первыми пришли Амос и все его домочадцы: Чейвынэ и ребятишки лет восьми-девяти, видать погодки, мальчик и девочка. Они сразу же занялись куклой. Кагот сообщил, что русский знает американский разговор, на что Амос проронил загадочное и протяжное:
— Э-э-э-эй…
Через некоторое время явилась Умкэнеу со своими немощными родителями: ослепшим отцом Гаймисином и матерью Тутыной. Но сама девушка была олицетворением здоровья и жкзиерадостйости.
Когда все расселись возле костра, Першин откашлялся и начал по-английски, глядя на Кагота:
— Я собрал вас сюда всех вместе, чтобы вы увидели меня, и чтобы я познакомился с вами… Меня зовут Алексей Першин, и я являюсь представителем Анадырского ревкома, высшей власти на всей Чукотке. В этих краях начинается новая жизнь. Жизнь, достойная человека, жизнь без страха перед голодом, нищетой и болезнями…
Першин говорил и думал: «Боже, о чем я толкую этим людям, для которых смысл моих слов так невероятно далек? Ну как здесь можно выбирать Совет, если их всех десять человек вместе с детьми и стариками? Это же смешно… Но все равно я должен попробовать».
— Я вам расскажу, мои новые друзья, что случилось в России, и почему рабочий народ взял власть в свои руки…
Кагот переводил и старался выбирать такие слова, которые были бы понятны собравшимся.
— В России жили разные люди. Среди них своим богатством выделялись те, которые жестоко обращались с трудовым человеком. Заставляли его работать с раннего утра до поздней ночи, кормили скудно, платили мало…
— Ну точно как я пастушествовал у Трочгына, — вдруг вставил слово внимательно слушавший Гаймисин.
Гаймисин в молодости имел несколько десятков оленей. Но оленья болезнь, копытка, обрушившаяся на Чаунскую тундру, унесла все его богатство. В надежде снова завести хотя бы небольшое стадо Гаймисин батрачил у богатого оленного хозяина Трочгына. Но вскоре заболел, потерял зрение и в конце концов перебрался к дальнему родичу Амтыну, уже много лет назад переселившемуся из тундры на побережье.
— Долго терпели рабочие России, верили Солнечному владыке и даже искали у него заступничества. Пошли к нему большой толпой, чтобы пожаловаться на богачей. Но Солнечный владыка выставил перед своей ярангой военных людей, вооруженных ружьями, и велел стрелять в безоружных детей, женщин, стариков.
— Совсем с ума сошел! — воскликнул Гаймисин.
Слепой сам умел хорошо рассказывать разные истории, сказки, предания и легенды. Особенно сильно он воодушевлялся, когда слушатели выражали вслух свое отношение к рассказу. И теперь своими замечаниями он как бы побуждал Першина к красноречию и вдохновению.
— И тогда появился в России человек великой мудрости и силы по имени Ленин, — продолжал Першин, в самом деле ободренный знаками внимания. — Ленин собрал рабочих и открыл им глаза на их бедственное положение…
