Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Том 3
Милиционер вытащил из кабины литровую бутылку чачи, уже наполовину пустую.
Что оказалось? Оказалось, что этот тракторист решил подхалтурить и вспахал приусадебный участок одной вдовушки. За это она его накормила, напоила и еще домой дала литр чачи. А он взял ее мальчика покатать на тракторе. Уже в тракторе еще пол-литра чачи выпил и совсем взбесился.
Теперь нам надо ехать в милицию, а Кемал что делает? Ни один человек в мире не угадает, что Кемал будет делать через минуту. Он берет у этого милиционера бутылку, вынимает из кармана платок, обливает его чачей, ставит бутылку на землю и, повернувшись к фарам своей машины, начинает чистить свой пиджак. Милиционер ждет, преступник ждет, я жду, а он спокойно чистит свой пиджак, хотя если уж в мире что-нибудь нуждается в чистке, так это его беретка. У меня душа к горлу подошла.
— Что ты делаешь, — говорю, — другого места не нашел?
Спокойно продолжает чистить. А милиционер волнуется и правильно делает, потому что те, что ищут тракториста, могут наткнуться на нас, и тогда неизвестно что будет.
— Да я тут, — мямлит Кемал, — пока этого кабана вытаскивали из кабины, мазутом обмазался.
Наконец почистил пиджак, но, главное, послушайте, что дальше делает. Вообще, когда с Кемалом связался, или умирай от стыда, или умирай от смеха. Закрывает бутылку пробкой и несет в свою машину. Что ему в руки ни попадет, все тащит в свою машину. Слава Богу, тут милиционер опомнился.
— Извините, — говорит, — но бутылка с чачей проходит как вещественное доказательство.
А Кемалу что? Не получилось сегодня, завтра получится. Я думаю, если сунуть ему в руки динамит, завернутый в газету, он его тоже потащит в свою машину. Он считает, что раз он живет на зарплату, все его должны обслуживать.
Наконец садимся в машину и приезжаем в милицию. Там составили акт, и по этому акту тракторист должен был уплатить Кемалу тысячу рублей. Тракторист без слов подписал акт. А что ему? Платить все равно будет дядя.
— Сколько машин опрокинул? — спросил лейтенант.
— Четыре, — говорит тракторист.
— Признайся, если больше, — говорит лейтенант, — а то потом хуже будет.
— Клянусь дядей, четыре, — говорит тракторист.
— Другие убежали, — добавляет мальчик.
— Дорого твоему дяде обойдется это хулиганство, — говорит лейтенант, — но на этот раз ты сядешь в тюрьму… Или я уйду с работы…
Лейтенант задержал тракториста, а своему помощнику приказал отвезти мальчика домой и по дороге проверить все опрокинутые машины. Мы тоже поехали.
— По-моему, — говорю Кемалу, — ремонт тебе в тысячу рублей не обойдется.
— Ничего, — говорит Кемал, — у них денег куры не клюют… Лейтенант понял, что я на зарплату живу.
Только доезжаем до Орехового Ключа, и вдруг у поста останавливает милиционер. Подходит. Кемал открывает окно:
— В чем дело?
— Права, — говорит милиционер, перегибаясь к окну.
— А что я нарушил? — спрашивает Кемал.
— Пьяный сидишь за рулем, вот что нарушил.
Кемал начинает хохотать.
— Смейся, смейся, — говорит милиционер.
— Я уже целую неделю в рот рюмки не брал, — говорит Кемал.
— Повезу на экспертизу, хуже будет, — говорит милиционер.
Ну, думаю, поздно едем, значит едем с пирушки, решил на нас деньги заработать. Но он не знает, что из Кемала деньги на тракторе «Беларусь» не вытянешь.
— Пожалуйста, поехали, — говорит Кемал и открывает заднюю дверцу. Милиционер уже просунулся, и тут я у него спрашиваю:
— Откуда ты взял, что он пьяный?
— От него водкой воняет, — говорит милиционер, — даже с дороги слышно.
И тут я понял, в чем дело.
— Стой, — говорю, — это не он, это его пиджак.
— При чем пиджак? — удивляется милиционер.
Тут я ему рассказываю, как Кемал чистил свой пиджак, а он не очень верит и на закуску, которая за сиденьем лежит, одним глазом смотрит.
— Снимай пиджак, дай понюхать, — говорю Кемалу.
Кемал хохочет и от смеха не может снять пиджак, а милиционер ждет. Кемал сунул ему пиджак. Милиционер понюхал его один раз, понюхал его второй раз и молча закрыл дверцу машины. Недоволен, что мы не попались.
Кемал надевает пиджак, и мы едем. Снова повалил снег, и впереди почти ничего не видно. А Кемал едет посреди шоссе. Я боюсь, что он столкнется со встречной машиной.
— Почему посередине дороги едешь, — говорю, — держись правой стороны.
— Покрышки, — бубнит Кемал и километра через два добавляет, — по краям шоссе колдобины…
— Что ты покрышки экономишь, — кричу ему, — когда такой снег идет! Столкнемся со встречной!
Надулся, но все же перешел на правую сторону. И тут мы проехали метров двести, как вдруг из-за эвкалипта, стоявшего возле дороги, вываливается пьяный эндурец и падает почти прямо под колеса. Кемал нажимает на тормоза, мы выскакиваем, думаю, все — убили человека. Нет, шевелится. Весь рукав разодран до самого плеча. Он ударился о то крыло машины, которое раньше ударил трактор. Кемал все-таки молодец. Недаром летчиком был. Успел тормознуть.
Мы подняли пьяного, но он ничего сказать не может, мычит хуже Кемала. Я его растряс как следует, и он немножко пришел в себя.
— Ребята, — говорит, — довезите домой… Деньги дам сколько хотите…
— Деньги не надо, — говорю, — но где ты живешь?
— От шоссе, — говорит, — первый поворот направо и сразу мой дом.
Сажаем его в машину и едем. Он спит. Кемал свернул на повороте, и едем по проселочной дороге. Снег идет, почти ничего не видно. Наконец увидели первый дом. Толкаю нашего пассажира.
— Нет, — говорит, — мой дом дальше будет.
Теперь я его все время толкаю, чтобы он не пропустил свой дом.
— Вот мой дом, — говорит он наконец и начинает рыться в кармане пиджака. А то, что рукав разорван до самого плеча, не видит. Мы, конечно, не дали ему заплатить и высадили его.
Разворачиваемся и снова выезжаем на трассу. А Кемал опять выехал на середину шоссе. Но я теперь ничего не говорю. Боюсь — опять пьяный под колеса попадет.
— Что такое, — удивляюсь я, — никогда не видел столько пьяных эндурцев.
— Наверное, у них сегодня какой-то праздник, — говорит Кемал.
— Нет, — говорю, — у них сегодня никаких праздников.
— У них, — спорит Кемал, — есть такие праздники, о которых ни один человек не знает.
Он меня учит эндурским праздникам, когда я пятьдесят лет живу с эндуркой.
— Слушай, — говорю, — нет у них сегодня никаких праздников. Просто распустились люди. Палку Большеусого забыли!
Кемал ничего не отвечает, и я уже думал, что он согласился со мной.
— У них, — вдруг повторяет он, — есть такие праздники, о которых ни один посторонний человек не знает.
— Какой, — говорю, — у них может быть праздник? Назови!
Молчит, молчит, а потом опять за свое.
— Может, праздник освобождения от турецких янычар, — говорит, — может, еще что…
Спрашивается, где турецкие янычары, а где наши эндурцы? Я с ума схожу, а он спокойно сидит за рулем, и только беретка торчит над ухом.
— Оставь янычар в покое, — говорю, — лучше следи за дорогой!
А он все едет посередине шоссе, и мы уже близко от города. И тут я вспомнил, что у въезда в Мухус открытый люк на шоссе и знак не успели выставить, чтобы шоферы опасность видели. Я это заметил, когда мы еще туда ехали. Хотел напомнить ему, но, думаю, сейчас опять начнет сравнивать со своей женой Галей или забудет к тому времени, когда подъедем. Решил — перед самым городом скажу. И тут я допустил ошибку. Забыл. И уже в пяти метрах вспомнил.
— Кемал! — кричу.
Он успел остановиться перед самым люком, но тут сзади нас ударяет машина, которая шла следом. Опять эндурцы?! Нет! Оказывается, за нами цугом шли три машины из Еревана.
Мы выходим. Водители ереванских машин тоже выходят. Теперь Кемалу заднее крыло подмяли и фонарь разбили. Заднее крыло тоже правое. Машину Кемала, как паралич, с одной стороны бьют.
Ругаемся. Они говорят, что мы слишком резко затормозили, а мы говорим, что они дистанцию не соблюдали. И это видно по следу от тормозов ереванской машины. Кемал требует деньги на ремонт, но этот водитель говорит, что мы виноваты. А как докажешь, что мы правы, когда нас двое, а у них три машины, наполненные ереванцами.
И тут, на наше счастье, подходит милицейский патруль. Два человека. Оказались абхазцы. Один пошустрей, а другой тихий. Патрули все честно рассудили и сказали ереванскому водителю, что он должен заплатить за ремонт, иначе акт составят.
— Сколько? — наконец соглашается водитель.
— Сто пятьдесят рублей, — говорит Кемал.
Я вижу, он совсем во вкус вошел. Ясно, что на сто пятьдесят рублей его машину не испортили. Но Кемал такой. Раз он на зарплату живет, значит, его все должны обслуживать. А то, что он хорошую военную пенсию получает, не говорит.
