Анна Караваева - Родина
— «Книжечки!» — поддразнила Соня. — Сама их чуть не тоннами таскала! Ты про генерала расскажи, Фимочка!..
— Если бы не генерал, не знаю, что и было бы! — быстро заговорила Фимочка, и яркоголубые глаза ее мгновенно выразили испуг и растерянность. — Могло произойти что-то ужасное!.. Закончила я все покупки, собралась ехать обратно. Один тетин знакомый обещал с утра заехать за мной на машине и подвезти на вокзал. Стою я на улице, среди моих тюков, радуюсь, что все так прочно увязано. Вот тут русские и западные классики, а здесь советская литература, а там научно-популярная… Воображаю, как я все это в машине расположу. Жду, жду, а машины все нет. Батюшки, уже только час остается до отхода поезда! Что делать?
Вдруг подбегает ко мне тетя, бледная, как бумага, — оказывается, знакомый только что позвонил, очень извиняется, но машины не мог достать. Ужас, ужас!.. Тетя говорит: «Поедешь завтра». Я кричу: «Нет, ни за что! Я уже телеграмму в Кленовск отправила! Невозможно!» Но как уехать? Каким образом донести столько книг до трамвайной остановки на Стромынке? Это же трагедия!.. И вдруг вижу — из-за угла выезжает чудный бежевый «зис», а там сидит генерал, всего-навсего один! Я ка-ак подскочу к машине — да за дверцу хвать! «Товарищ генерал, умоляю, остановитесь!» Генерал распахнул дверцу и сначала строго спросил: «В чем дело?» Я давай рассказывать, а земля словно горит подо мной… «Ну, садитесь! — засмеялся генерал. — Доставим вашу библиотеку по назначению!» Подвезли меня к вокзалу, и генерал приказал шоферу посадить меня в вагон. Ух, в вагоне полным-полно, и уж, кажется, даже одной ногой втиснуться некуда! Возвращаются люди на свои места, едут с ребятишками, чемоданами, узлами, сундуками… А я влезла в эту тесноту с моими тяжеленными тюками. Все на меня зашипели, закричали: нашла мол, дурочка, время с книгами возиться! «Да что вы? — говорю. — Что вы? Это же библиотека едет, поймите! Вам всем сейчас тесно и трудно в дороге, а как очутитесь дома, на другой день вашим же детям книга понадобится». Всем я мешала, все меня шпыняли — теснота же невыносимая, — а все-таки я свои тюки рассовала! У меня скоро и союзники появились — ребята! Распаковала я целую пачку книг для детей и устроила для них читальню. Ребята постарше про себя читают, а я с маленькими занялась. Матери довольны, что ребята не капризничают, и уже не дуются на меня. Так и доехала… Ах, чуть не забыла! Ян Невидла, я ведь для вас купила кое-что в магазине «Международная книга»!
— Спасибо, спасибо! — просиял Невидла, — На чешском языке?
— Конечно. Я купила для вас книгу Яна Коллара «Дочь славы», и современную, написанную до войны книгу Юлиуса Фучика «В стране, где завтра означает вчера» — очерки о Советском Союзе. Думаю, что вам будет очень приятно читать книги на родном языке?
— О, да, да! Но скоро я буду уже разговаривать на родном языке с моими товарищами, чехословацкими солдатами! — радостно выпалил Ян Невидла. — Я получил ответ от чехословацкого командования!
— Товарищи! — громко крикнул Косяков, гулко захлопав в ладоши. — Поздравим нового солдата чехословацкого войска!
Первой прибежала Маня Журавина в розовом ситцевом платье. Если бы не торжественность момента, Ян Невидла не раз повздыхал бы тайком. Но теперь даже и Маня виделась ему словно в отдалении, как одна из многих нежнолистых березок, которые, играя на ветру пушистой листвой, будто дружески кланялись восстановителям «зеленого пояса».
— Братец, дорогой! Поздравляю! — звонко воскликнула Маня, встряхивая Яна за плечи мягкими и сильными руками. — Деритесь, как лев, братец! Бейте гитлеряков, советской партизанской чести не теряйте! Ну до чего же мне жаль, что я вас в военной форме не увижу…
И Маня с шаловливо-печальным вздохом состроила Яну Невидле такие глазки, что сердце его все-таки вздрогнуло напоследок: никогда он не забудет ее.
— А ну-ка, сынок, покажи, покажи, как тебя родина отзывает! — шумно любопытствовал Василий Петрович. — Дай-ка на твои новые документы полюбоваться!
— Вот они! — гордо сказал Ян, вынимая из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенный лист бумаги с государственным гербом Чехословацкой республики.
— Ваша республика живет и собирает своих сынов. Желаю вам, товарищ Ян, боевых успехов! — сказал очутившийся возле Пластунов.
Встретясь с Пластуновым, Ян вспомнил, сколькими советами, а в последнее время и помощью по репатриации, обязан он парторгу… Да и кому он здесь не обязан, кто из заводских людей не наставлял его словом и примером? Они делились с ним и хлебом и бедным кровом в разрушенном врагом городе. Они питали его душу чистой радостью большого братства борьбы и свободы — и разве не стал он другим человеком? Разве это все тот же недалекий парень, который гордился тем, что основал веселое «содружество горячей парки и кружки пива»? Нет, Ян Невидла уже не тот парень, который, называя себя рабочим-металлистом из Праги, по сути дела ничего не смыслил и был далек от подлинной жизни и мыслей рабочего класса. Нет и нет! Ему еще многому надо учиться, но прежний Ян Невидла уже в прошлом. Советские люди помогли ему стать солдатом чехословацкого войска!
Так думал взволнованный Ян Невидла, пока со всех сторон его поздравляли дружеские голоса и десятки ласковых рук пожимали ему руку.
— За дружбу, за братство спасибо! — сказал наконец Ян Невидла, а голос Пластунова произнес громко и призывно:
— Да здравствует свободная Чехословакия!
И множество голосов подхватили:
— Да здравствует свободная Чехословакия!
— Красной Армии ура-а!
— Сталину-у!..
— Да здравствует Сталин!
Когда все опять принялись за работу, Ян Невидла долго не мог успокоиться.
— Я такое чувствую, как будто вот сейчас родился, будто новая жизнь начинается, — сказал он, чувствуя на себе понимающий все взгляд Василия Петровича.
— «Жизнь начинается»… — усмехнувшись, повторил Василий Петрович. — Подумаешь, брат, открытие! В наше время человек несколько жизней успеет прожить. Старайся да почаще совесть свою спрашивай, чтобы конец одной жизни начало другой не испортил!
Ян Невидла задумался. Завтра начинается для него новая полоса жизни. Утром с военным литером в кармане он сядет на московский поезд — и прощай, Кленовый дол!..
С холмистой вырубки, где они с Василием Петровичем работали, хорошо был виден поднимающийся из пепла Кленовск. Ян видел белые корпуса Дома специалистов и Дома стахановцев, а за ними новое здание цвета светлой терракоты — Центральная библиотека; левее опять жилые дома, желтые, как сердцевина ромашки, и вокруг широкой площади, где Дом Советов, в разных местах белеют, желтеют, розовеют кубики двухэтажных жилых домов. Еще во многих местах темнеют провалы руин, — но разве можно сравнить с прошлым годом?
Кроме десятков уже восстановленных домов, всюду светлеют прозрачные вышки строительных лесов, а дальше, в восточной части города, чернеют заводские трубы. И на улицах этого возрождающегося города и у печей Кленовского завода останется частица его труда, Яна Невидлы, ныне солдата чехословацкого войска.
Утром большая компания друзей провожала Яна Невидлу в новую боевую жизнь.
— Ну, брат, напиши потом, как и что… — говорил Василий Петрович, неловко похлопывая Яна по стройной, худой спине, — пиши, не забывай нас, мы тебя худому не учили.
— Навеки помню! — повторял Ян Невидла, отвечая на прощальные улыбки и объятия. — Братство забыть не можно!..
* * *На заводе наступила особенно горячая пора. На станции разгружались длиннейшие товарные поезда с трофеями. Провожаемые воинственными ватагами ребятишек, тягачи с грохотом тащили к заводу пробитые советской артиллерией немецкие танки, пушки, танкетки, автомашины.
Заслышав знакомый грохот, Петр Тимофеевич Сотников, как председатель заводской комиссии по приемке и распределению трофейного имущества, немедленно выходил навстречу. Высокий, важный, в кузнечном кожаном фартуке, Сотников повелительно махал рукой водителю трофейной колонны:
— Сюда, к мартенам!
Сталевар Косяков, невзирая на одышку, оставшуюся после ранений, выбегал на заводской двор.
— Та-ак! Поработала опять наша артиллерия! — кричал он еще не отдышавшимся голосом. — Вот он, наш советский бог войны! Как он отделал этого «тигра»… в дыру бык пролезет! А этого «фердинанда» как здорово покорежило! Кр-ра-сота-а!
Тетя Настя, третий член заводской комиссии по трофеям, добавляла:
— Эти «фердинанды» и «тигры» у меня на строгом партизанском учете были. Бывало, еще издали по рыку их поганому узнаешь, какое чудовище к фронту лезет. Мы для них дорожку на совесть минировали: как старые кадушки, раскалывались!
— Ну, Чувилев, — сказал однажды при встрече Косяков, — мы, сталевары, в недолгий срок завалим вас металлом! Только вы, мастера зеленые, не опозорьтесь!
