Юрий Рытхэу - Полярный круг
Сидевшая рядом Лиза Ван глуховатым голосом объясняла танцы.
Часто она мешала Наноку, но он не смел ее прерывать, как-никак он гость.
— Вот этот танец, — сказала она, когда на освободившееся место снова вышли две девочки, — я хочу назвать «Счастливое детство». Подходит, да?
— Это просто вольный танец, — заметил Нанок. — Я видел его еще в Наукане.
— Ничего, — решительно сказала Лиза Ван. — Надо давать идейную нагрузку. Без этого нельзя. На смотр не попадем.
Зрители оживились: натягивая перчатки, вышли два парня — один высокий, тощий, а другой низенький и плотный. Они исполняли веселый и смешной танец. Невозможно было спокойно на них смотреть.
Анахак вышел в круг с Тамарой. Тихо зарокотали бубны, затрепетали руки Анахака, одетые в расшитые бисером перчатки, Тамара потупила глаза и начала танец. Весь зал замер, притихли даже ребятишки.
Мы смотрим в глаза друг другу.
Вижу я море и белые гребни волн,
На них — белый вельбот,
В котором любимый плывет.
Я гляжу с вельбота и вижу:
На высокой скале в красной камлейке
Стоит она, моя любимая.
Когда закончился танец, в громе аплодисментов послышались крики с просьбой повторить. Анахак с Тамарой вернулись в круг, и Лиза Ван все то время, пока танцевала эта пара, молчала.
— Это прекрасно! — произнес вслух Нанок.
— Нежность! — неожиданно другим голосом произнесла Лиза Ван. — Лирика. Самым большим успехом пользуется. Конечно, это танец для зрителя, а не для жюри.
Танцы продолжались далеко за полдень.
Когда люди стали расходиться, Нанок подошел к Нотанвату.
— Ага, етти, — сказал старик. — Вчерашний мой гость, — пояснил он зятю и дочери.
— Иван Калягин, — подал руку парень.
— Тутына Калягина-Нотанват.
— Мы уже слышали о вас, — сказал Иван, — Пойдемте к нам обедать.
Нанок не заставил себя уговаривать.
Кивнув издали Раисе Петровне, Саникак, Анахаку и его жене, Нанок пошел следом за Нотанватом.
В сенях домика стоял столярный верстак, на стене висел плотницкий топор, на полке — разнообразные рубанки, стамески.
Снаружи дом Калягиных-Нотанватов ничем особенным не был примечателен, а вот внутри Наноку очень понравилось. Две комнаты и большая кухня-столовая, где мебель была удобна и красива. То же самое и в комнатах — ничего лишнего, все со вкусом сделано — низкие кресла, низкий большой овальный стол, и только у окна — письменный стол из большой фанерной доски с ножками-козлами и вращающимся рабочим креслом.
Заметив, как Нанок внимательно оглядывает обстановку и комнаты, Иван предложил:
— Хотите посмотреть дедову комнату? Она, правда, еще не совсем готова, остались кое-какие мелкие доделки.
Через прихожую прошли в дверь и очутились в удивительном помещении, где пол был как бы на двух уровнях: половина комнаты была выше другой на высоту четверти метра.
— Вот здесь, — Иван показал на потолок, над концом выступа, — мы повесим меховую занавесь, и получится как бы полог. Три стены нормальные деревянные, а четвертая — меховая. В этой части, где мы стоим — вы видите, что она ниже полога, — будет вроде чоттагина. Вот это окошко можно всегда держать открытым… Понимаете, беда современных северных жилищ в том, что, гоняясь за сохранением тепла, мы пренебрегаем вентиляцией. А люди, которые привыкли спать, высунув голову на свежий воздух чоттагина, с трудом привыкают к душной спертой атмосфере комнат. Я хорошо понимаю Нотанвата, когда он жалуется на головную боль после ночи в комнате.
— А сам старик согласен жить здесь? — спросил Нанок.
— Да, — оживленно ответил Иван. — Даже торопит меня.
— Это хорошо, — с затаенным удовлетворением произнес Нанок.
Обед прошел спокойно. Выпили по маленькой рюмке. Однако старик не стал пить и неодобрительно поглядел на бутылку.
— Трезвенник, — с уважением сказал Иван кивнув на старика.
— Уже давно человек видит воочию вред от дурной веселящей воды, а отказаться не может, — с искренним удивлением произнес Нотанват. — Это поразительно! Сколько на моей памяти померзло людей, исковеркало себе жизнь — а все пьют, не перестают. Ничего не могу понять… И отраву-то эту продают в государственных магазинах. Чудно!..
После обеда Нанок осторожно сказал старику:
— Мне бы хотелось с вами поговорить.
— Сказки я не рассказываю, — сухо отрезал он.
— Тут фольклорист приезжал из Магадана, из института, замучил совсем отца, — заметила Тутына. — Все ходил следом, сулил деньги.
— Я не собираю сказки, — заверил Нанок. — Мне хотелось бы побеседовать с вами вообще о жизни.
— А для чего? — подозрительно спросил старик. — Писать собираешься?
— Не пишу я, — ответил Нанок.
— Ты мне говорил вчера — старое собираешь, вещи там всякие — а для чего? Я был в Москве на Выставке достижений народного хозяйства — там все ясно, понятно. Показано нужное — кто чего достиг. И опять же про космос там все ясно сказано. И ни одной старой вещи я там не видел! — Нотанват строго посмотрел на Нанока.
— Папа, в Москве есть и другие музеи с древними вещами. Просто ты в них не был, — сказала Тутына.
— Даже если и такое есть, я не понимаю — для чего? — Старик сердито засопел.
— Я говорил еще вчера, — смущенно начал Нанок, — в нашем Анадырском музее есть и современный отдел. Конечно, он не такой большой, только начинает работать, но интересный. Его не сравнить с Выставкой достижений народного хозяйства в Москве, но для Чукотки и это пока хорошо. А что до моего отдела, где я работаю, — он тоже нужный. Люди должны знать, откуда они вышли, что за ними стоит. Ведь прошлое не исчезает бесследно — на нем строится и стоит будущее. Без прочного прошлого нет хорошего будущего. Я вот был в тундре, обмерил все яранги, записал вот тут, — Нанок достал свой полевой дневник, — все размеры и названия жердей, длину и ширину рэтэма. Даже если на всей Чукотке не останется ни одной яранги — ее можно будет построить по моим записям. И если Иван не знал устройства яранги, мог бы он построить для вас такую великолепную комнату?..
Нотанват слушал и молча кивал седой головой.
— Вот почему я собираю разные старые вещи. — Нанок был очень взволнован, и голос у него стал громким. — Надо показать людям: мы не были подобны зверям, и новую жизнь, которую мы восприняли всем сердцем, мы поняли разумом, потому что мечтали о ней. Настоящими людьми пришли мы в будущее. Сейчас на Чукотке везде строят. И ваш зять имеет самую нужную, самую лучшую специальность — строитель. Вот вы тоже скоро переселитесь в дом. В тундру на смену кочевой яранге придет какое-нибудь удивительное жилище, которое будет во много раз удобнее, чем сооружение из рэтэма, оленьих шкур и жердей. И если мы не сохраним в музее ярангу, наши дети уже не будут знать, откуда они вышли. Поэтому обращаюсь к вам, товарищ Нотанват: продайте нашему Чукотскому окружному краеведческому музею вашу ярангу, которая скоро вам будет ни к чему…
Нанок произнес эти слова на одном дыхании, постаравшись вложить в них всю силу убедительности. Ему даже показалось, что он тронул душу старика.
Нотанват изумленно смотрел на Нанока. Губы его странно подергивались, а глаза постепенно темнели от гнева.
— Что ты сказал?
— Наш музей готов купить ярангу.
— За деньги?
— Конечно! И за большие!
— И это ты говоришь мне — Нотанвату, оленеводу, настоящему чаучу,[9] чтобы я продал свою ярангу?
— Что тут плохого? Она вам все равно не нужна.
— Значит, если я охромею на одну ногу, ты эту ногу тоже можешь, купить? В больнице нынче и не такое делают. Хирург из Провидения Юра Папо запросто режет.
— Это совсем другое. — Нанок не понимал гнева старика.
Нотанват едва сдерживал себя: со сжатыми кулаками и сузившимися глазами, по-настоящему разгневанный.
— Ты лучше уходи, — тихо сказал Нотанват. — А то я сильно рассержусь. Скорее уходи!
Тутына вскочила и посоветовала Наноку:
— Правда, лучше уходите. Вам не следует оставаться здесь!
Следом за ней встал Иван и проводил Нанока в прихожую. Торопливо извиняясь, парень бормотал:
— Старик просто бешеный. Я с ним такого натерпелся! Рассказать — так вы и не поверите. Задеть его гордость все равно что разозлить белого медведя… А так он ничего.
Иван вышел вместе с Наноком на улицу.
Яранга стояла рядом. Рэтэм был аккуратно подоткнут, и вся она была ладная, аккуратная, ничего лишнего не было, как и полагается настоящему тундровому жилищу, которое можно очень быстро свернуть, упаковать на нарту и перевезти на новое место.