Константин Локотков - Верность
— Да, я думаю. Значит, договорились?
— Да, да.
— Хорошо.
Сказав, что консультироваться можно будет у него, Ванина, и у профессора Ильинского, Александр Яковлевич неожиданно спросил:
— А скажите, я вас часто вижу с Ремизовым. Вы с ним что, дружите?
— Да. Я с ним живу в одной комнате.
— Вы живете с ним?! — обрадованно воскликнул Ванин. — Очень хорошо!
Федор не задумался сразу, почему Ванин так доволен его дружбой с Аркадием. Если мы любим товарища, то, естественно, признаем, что и другие должны его любить. Только после Федор вернулся к своим размышлениям о том, почему Ремизов во всем поддерживает Ванина и чем объяснить их взаимное теплое отношение друг к другу, хотя они вовсе не были товарищами. Объяснить их отношения симпатией схожих по характеру людей он не мог. Тут было что-то другое. Что именно? Федор не знал, а спросить у Ванина стеснялся.
Но если бы Федор спросил, он узнал бы, что Ванин любит Ремизова за его деловые и человеческие качества, которые определялись одним словом: идейность.
Пожалуй, это были те же самые качества, за какие и Федор считал Аркадия лучшим своим другом, но не мог это ясно выразить.
Да, Ванин доволен дружбой Ремизова и Купреева. С гордостью он подумал, что в работе по воспитанию студентов есть еще один союзник: сама атмосфера института, чистая советская атмосфера дружбы, товарищества, ясных, человечески добрых отношений…
…Выйдя от секретаря парткома, Федор хотел спуститься в Большую техническую аудиторию. Пройдя несколько шагов, он остановился.
В полутьме, опираясь о перила локтями, стоял Семен Бойцов и смотрел вниз, в пролет между лестницами.
— Товарищ Бойцов! — позвал Федор.
Семен вздрогнул и выпрямился. Узнав Федора, нахмурился и опустил глаза.
— Товарищ Бойцов, вы почему не идете вниз?
— А что там? — не сразу и глухо уронил Семен.
— Как что? Там вечер…
— Ну и пусть… — Семен поискал карманы пиджака и, спрятав в них руки, боком, чуть подогнув ногу, прислонился к перилам.
«Да, странный он, конечно», — подумал Федор и вдруг почувствовал, как краска залила лицо. Черт побери, как он мог забыть! Пригласил в свою комнату — и успокоился: сделал дело! Не мог сообразить, что Семен сам, по своей робости, ни за что не переселится, — надо пойти, еще раз позвать, вместе с ним, наконец, перетащить его вещи. Нет, куда там, перегружен высокими делами! Дескать, очень большой руководитель, полторы сотни людей, и какую-то там единицу — Бойцова — можно и упустить. Если и вспоминал, то с недоумением: чего он ждет? Почему не переходит? И вновь забывал в толкотне будней. Ах, чинуша, чинуша, дожидаешься ежедневных напоминаний секретаря парткома — у него меньше дел!
— Слушайте, товарищ Бойцов, — тихо и просительно, дотрагиваясь рукой до борта пиджака Семена, заговорил Федор, — вы меня извините… Я вас тогда пригласил в свою комнату и — замотался… Откровенно говоря, забыл!
Он, укоряя себя, качнул головой и заглянул в лицо Семену.
— Вы не передумали? Я к вам завтра зайду, и мы… — ободряюще улыбнулся и, взяв Семена за локти, чуть сжал их, — мы переедем. Хорошо?
— Хорошо, — потупился Семен.
Федор проводил его до общежития.
Виктор встретил Бойцова равнодушно.
— А, новый квартирант! — И опять повернулся к окну, попыхивая папиросой. Потом выглянул в коридор, спросил у кого-то: — Кипяток есть, не знаете? — Взял чайник, ушел.
Вернувшись, он неторопливо принялся пить чай, хмурясь и думая о чем-то постороннем. Сказал, не поднимая глаз:
— Бойцов, пей чай.
— Благодарю, я пил.
— Ну, смотри. Было бы предложено.
Взял книги и, сказав Аркадию: «Если кто будет спрашивать, — я в Большой технической аудитории», — ушел.
Зато Аркадий Ремизов оказался очень радушным хозяином.
— Ага! — проговорил он, поднимаясь с койки и откладывая книгу. — Пришел? Давно бы так. Давай сюда чемодан. Вот тумбочка. Это твое отделение. Подожди, я уберу шахматы. Играешь в шахматы? Чудесно! Пока чемпион комнаты — я. Тебе это известно? Неизвестно? Позволь, весь город знает!
Федор привел Семена и вскоре ушел вслед за Виктором. Устраиваясь в своем углу, Семен смущенно и неловко (надо же было что-нибудь говорить) выразил свое удивление, что Ремизов, уже кончающий институт, не живет с однокурсниками.
— Федор не пускает, — объяснил тот с серьезным видом. — Избрал старостой комнаты — куда уйдешь?
После Семен узнал, что Аркадий, привязавшись к новым товарищам, сам не хотел покидать их.
Добродушный и невозмутимый, он любил ходить по комнате, угловато приподняв широкие плечи. Часто подтрунивал над товарищами, ловко втягивая их в спор, посмеивался, наблюдая, как спадает с Виктора его подчеркнутое спокойствие и как Федор, чуть бледнея, начинает «резать» правду в глаза.
— Люблю опоры, они обнажают человека. Хорошая, очистительная вещь, — признался он как-то Семену.
Привыкнув к размеренно-напряженной жизни комнаты, Бойцов начал понимать, что не будь здесь Аркадия, жизнь, наверное, шла бы как-то по-другому, хуже, бледнее. Он как бы направлял всю жизнь комнаты осторожной рукой.
Аркадий много знал. Но Семен не замечал в нем ничего похожего на подчеркивание своего превосходства. Впрочем, товарищи сами чувствовали его превосходство. Даже Федор, который мог бы, казалось Семену, считать себя равным с Аркадием, не раз откровенно признавал это.
С ним было хорошо и весело гулять в часы отдыха. Он ни на минуту не оставлял товарища: даже издали, танцуя с девушкой, обрадует теплой улыбкой.
Получая иногда записочки от Жени, он, не скрывал своей радости.
Не один я, значит, друже,
Ты да я, семья, работа.
Если пишут, значит, нужен,
Значит, дорог для кого-то… —
декламировал он стихи, сочиненные им в пику Соловьеву.
— Эх, Дездемона ты моя, Дездемона! — тепло говорил он, всматриваясь в круглый мелкий почерк. — Извини меня, но «извини» пишется через «и».
Когда приходили девушки, Аркадий преображался: что-то шутливое и вместе с тем ласковое светилось в его глазах. Завидев гостей еще в коридоре, он влетал в комнату:
— Девушки!
И начиналась сумасшедшая уборка.
— Чайник… на столе… — шипел Аркадий. — Сколько раз говорил!.. Чьи бумажки на полу? Подобрать! Кто дежурный? Виктор? Смотри у меня!..
Потом все стояли у стола со строгими и торжественными лицами, словно ожидали появления директора с Ваниным.
Семена удивляло, почему Марина редко навещала Федора. Он замечал, с какой поспешностью вставал Федор, если видел Марину среди входивших в комнату девушек. Взявшись за спинку-стула, он придвигал его к столу.
— Садитесь! — неизвестно кому предлагал он.
Марина кивала, проходила к табуретке у окна и там садилась, подперев подбородок рукой и обводя всех внимательными и холодными глазами..
«Какая она красивая! — думал Семен. — Хорошая, серьезная, а… словно и не жена Федору. Почему так?»
— Здравствуйте, мальчики! — говорила Женя и подозрительно оглядывала комнату. — А вот и мы… Фу, накурили! Неужели нельзя выйти в коридор?
— Это соседи, — пытался оправдаться Аркадий, смешно краснея и свирепо косясь на Виктора. Опять дежурный прохлопал!
— Не оправдание!--Женя садилась на стул, с улыбкой поправляя прическу. — Надя, присаживайся. Сядем и будем сидеть, хотят или не хотят хозяева..
— Пожалуйста, — ронял Виктор и, подав знак Наде и пропустив ее вперед, уходил вслед за ней.
— Это деликатно, — вдогонку пускала Женя, смеясь и щуря глаза. Она была похожа на озорного ребенка, которому скучно, и он придумывает, как бы напроказить.
«У нее хорошая улыбка, — думал Семен, — очень хорошая улыбка. Делает ее как будто другой».
Смущенно говорил:
— Я, пожалуй, тоже пойду… В институт надо…
— Сиди! — гремел Аркадий (внимание девушек было отвлечено от непорядка в комнате, он опять обретал почву под ногами). — Будешь свидетелем расправы! Ну, — он поворачивался к Жене, — я вчера два часа тебя ждал. Почему не пришла?
— Ой, ужас! — Женя закрывала ладонями лицо. — Марина, он меня убьет.
— И убью! Семен, подай утюг. Дездемона, а ты помолилась на ночь?
— Ой, забыла! Пойду помолюсь. — Женя вскакивала, бежала к двери.
Аркадий бросался за ней. Стуча каблуками, тревожа весь этаж криками и смехом, они убегали на улицу.
Семен, посидев с минуту, боясь поднять глаза на Марину с Федором и тихо потупясь, выходил в коридор. «В чем дело? Что произошло между Федором и Мариной?» — думал он, недоуменно пожимая плечами.
В спорах, затеваемых Аркадием, Семен обычно не принимал участия: сидел тихо, словно заговорщик, переглядываясь с виновником перепалки.
Виктор ценил вкус Аркадия, давал ему свои стихи. Аркадий был скуп на похвалы и неумолим, когда обнаруживал недостатки.
