Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»
Иностранец, которому точно не было жарко, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке. Тут он окинул взглядом дома, окаймля ющие пруды, и видно стало, что, во-первых, он видит это место впервые, а во-вторых, что оно его заинтересовало.
Часть окон в верхних этажах пылала ослепительным пожаром, а в нижних тем временем окна погружались в тихую предвечернюю темноту.
Меж тем с соседней скамейки потоком лилась речь Берлиоза.
– Нет ни одной восточной религии, в которой бог не родился бы от непорочной девы. Разве в Египте Изида не родила Горуса? А Будда в Индии? Да, наконец, в Греции Афина-Паллада – Аполлона? И я те бе советую…
Но тут Михаил Александрович прервал речь.
Иностранец вдруг поднялся со своей скамейки и направился к со беседникам. Те поглядели на него изумленно.
– Извините меня, пожалуйста, что, не будучи представлен вам, позволил себе подойти к вам, – заговорил иностранец с легким ак центом, – но предмет вашей беседы ученой столь интересен…
Тут иностранец вежливо снял берет и друзьям ничего не остава лось, как пожать иностранцу руку, с которой он очень умело сдернул перчатку.
«Скорее швед», – подумал Берлиоз.
«Поляк», – подумал Бездомный.
Нужно добавить, что на Бездомного иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу, наоборот, очень понравился.
– С великим интересом я услышал, что вы отрицаете существова ние Бога? – сказал иностранец, усевшись рядом с Берлиозом. – Не ужели вы атеисты?
– Да, мы атеисты, – ответил товарищ Берлиоз.
– Ах, ах, ах! – воскликнул неизвестный иностранец и так впился в атеистов глазами, что тем даже стало неловко.
– Впрочем, в нашей стране это неудивительно, – вежливо объяс нил Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно уже перестало верить сказкам о Боге. – Улыбнувшись, он приба вил: – Мы не встречаем надобности в этой гипотезе.
– Это изумительно интересно! – воскликнул иностранец. – Изу мительно.
«Он и не швед», – подумал Берлиоз.
«Где это он так насобачился говорить по-русски?» – подумал Без домный и нахмурился. Икать он перестал, но ему захотелось курить.
– Но позвольте вас спросить, как же быть с доказательствами бы тия, доказательствами, коих существует ровно пять? – осведомился иностранец крайне тревожно.
– Увы, – ответил товарищ Берлиоз, – ни одно из этих доказа тельств ничего не стоит. Их давно сдали в архив. В области разума никаких доказательств бытия Божия нету и быть не может.
– Браво! – вскричал иностранец. – Браво. Вы полностью повто рили мысль старикашки Иммануила по этому поводу. Начисто он разрушил все пять доказательств, но потом, черт его возьми, словно курам на смех, вылепил собственного изобретения доказательство!
– Доказательство Канта, – сказал, тонко улыбаясь, образован ный Берлиоз, – также не убедительно, и не зря Шиллер сказал, что Кантово доказательство пригодно для рабов, – и подумал: «Но кто же он такой все-таки?»
– Взять бы этого Канта да в Соловки! – неожиданно бухнул Иван.
– Иван! -удивленно шепнул Берлиоз.
Но предложение посадить в Соловки Канта не только не порази ло иностранца, но, наоборот, привело в восторг.
– Именно! Именно! – заговорил он восторженно. – Ему там са мое место. Говорил я ему: ты чепуху придумал, Иммануил.
Товарищ Берлиоз вытаращил глаза на иностранца.
– Но, – продолжал неизвестный, – посадить его, к сожалению, невозможно по двум причинам: во-первых, он иностранный поддан ный, а во-вторых, умер.
– Жаль! – отозвался Иван, чувствуя, что он почему-то ненавидит иностранца все сильнее и сильнее.
– И мне жаль, – подтвердил неизвестный и продолжал: – Но вот что меня мучительно беспокоит: ежели Бога нету, то, спрашивается, кто же управляет жизнью на земле?
– Человек, – ответил Берлиоз.
– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – но как же, позволь те спросить, может управлять жизнью на земле человек, если он не может составить никакого плана, не говорю уже о таком сроке, как хотя бы сто лет, но даже на срок значительно более короткий. И в са мом деле, вы вообразите, – только начнете управлять, распоряжать ся, кхе… кхе… комбинировать и вдруг, вообразите, у вас саркома. – Тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме доста вила ему наслаждение. – Саркома… – повторил он щурясь, – звучное слово, и вот-с, вы уже ничем не распоряжаетесь, вам не до комбина ций, и через некоторое время тот, кто недавно еще отдавал распоря жения по телефону, покрикивал на подчиненных, почтительно раз говаривал с высшими и собирался в Кисловодск, лежит, скрестив ру ки на груди, в ящике, неутешная вдова стоит в изголовье, мысленно высчитывая, дадут ли ей персональную пенсию, а оркестр в дверях фальшиво играет марш Шопена.
И тут незнакомец тихонько и тонко рассмеялся.
Товарищ Берлиоз внимательно слушал неприятный рассказ про саркому, но не она занимала его.
«Он не иностранец! Не иностранец! – кричало у него в голове. – Он престранный тип. Но кто же он такой?»
– Вы хотите курить? – любезно осведомился неизвестный у Ива на, который время от времени машинально похлопывал себя по кар манам.
Иван хотел злобно ответить «Нет», но соблазн был слишком ве лик, и он промычал:
– Гм…
– Какие предпочитаете?
– А у вас какие есть? – хмуро спросил Иван.
– Какие предпочитаете?
– «Нашу марку», – злобно ответил Иван, уверенный, что «Нашей марки» нету у антипатичного иностранца.
Но «Марка» именно и нашлась. Но нашлась она в таком виде, что оба приятеля выпучили глаза. Иностранец вытащил из кармана пид жака колоссальных размеров золотой портсигар, на коем была со ставлена из крупных алмазов буква «W». В этом портсигаре изыска лось несколько штук крупных, ароматных, золотым табаком наби тых папирос «Наша марка».
«Он – иностранец!» – уже смятенно подумал Берлиоз.
Ошеломленный Иван взял папиросу, в руках у иностранца щелкну ла зажигалка, и синий дымок взвился под липой. Запахло приятно.
Закурил и иностранец, а некурящий Берлиоз отказался.
«Я ему сейчас возражу так, – подумал Берлиоз, – человек смер тен, но на сегодняшний день…»
– Да, человек смертен, – провозгласил неизвестный, выпустив дым, – но даже сегодняшний вечер вам неизвестен. Даже прибли зительно вы не знаете, что вы будете делать через час. Согласи тесь сами, разве мыслимо чем-нибудь управлять при таком усло вии?
– Виноват, – отозвался Берлиоз, не сводя глаз с собеседника, – это уже преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее, конечно. Само собой разумеется, что если мне на голову сва лится кирпич…
– Кирпич ни с того ни с сего, – ответил неизвестный, – никому на голову никогда не свалится. В частности же, уверяю вас, что вам совершенно он не угрожает. Так позвольте спросить, что вы будете делать сегодня вечером?
– Сегодня вечером, – ответил Берлиоз, – в одиннадцать часов во Всемиописе будет заседание, на котором я буду председательст вовать.
– Нет. Этого быть никак не может, – твердо заявил иностранец.
Берлиоз приоткрыл рот.
– Почему? – спросил Иван злобно.
– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами по глядел в тускневшее небо, в котором чертили бесшумно птицы, – что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила его, но даже и разлила. Заседание не состоится.
Произошла пауза, понятное дело.
– Простите, – моргая глазами сказал Берлиоз, – я не понимаю… при чем здесь постное масло?..
Но иностранец не ответил.
– Скажите, пожалуйста, гражданин, – вдруг заговорил Иван, – вам не приходилось бывать когда-нибудь в сумасшедшем доме?
– Иван! – воскликнул Берлиоз.
Но иностранец не обиделся, а развеселился.
– Бывал, бывал не раз! – вскричал он. – Где я только не бывал! Досадно одно, что я так и не удосужился спросить у профессора тол ком, что такое мания фурибунда. Так что это вы уже сами спросите, Иван Николаевич.
«Что так-кое?!» – крикнуло в голове у Берлиоза при словах «Иван Николаевич». Иван поднялся. Он был немного бледен.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Помилуйте, товарищ Бездомный, кто же вас не знает, – улыб нувшись, ответил иностранец.
– Я извиняюсь… – начал было Бездомный, но подумал, еще бо лее изменился в лице и кончил так: – Вы не можете одну минуту по дождать… Я пару слов хочу товарищу сказать.
– О, с удовольствием! Охотно, – воскликнул иностранец, – здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу, – и он сделал ручкой.
– Миша… вот что, – сказал поэт, отводя в сторону Берлиоза, – я знаю, кто это. Это, – раздельным веским шепотом заговорил поэт, – никакой не иностранец, а это белогвардейский шпион, – засипел он прямо в лицо Берлиозу, – пробравшийся в Москву. Это – эмигрант. Миша, спрашивай у него сейчас же документы. А то уйдет…
– Почему эми… – шепнул пораженный Берлиоз.
– Я тебе говорю! Какой черт иностранец так по-русски станет го ворить!..
