Эрнст Бутин - Суета сует
— Это действительно все, — засмеялся Андрей. Точнее, сделал вид, что засмеялся: заклокотал горлом, показал зубы и сразу же улыбка-оскал исчезла. — Лучше и не скажешь!
Подошел официант: молодой, томный, со скучающими глазами. Поставил перед Шаховым салат, открыл бутылку «Боржоми».
— Слушаю вас, — повернулся к Сокольскому, приготовился записывать.
— Так, пожалуйста, салат «Столичный», харчо, цыпленок…
Официант кивнул и отошел.
И сразу же лицо Сокольского стало серьезным: резче проступили складки около уголков губ, глаза стали холодно-требовательными.
— Так что же вас ошеломило в рецензии? — спросил он. — Я предупреждал: лгать не буду, мнение выскажу честно и предельно откровенно.
— Куда уж откровенней, — Андрей, ковырявший салат, бросил вилку. — Да вы мою работу просто-напросто раздраконили в пух и прах.
— Почему же. Я отметил и положительные стороны, — Сокольский разглядывал на свет бокал, протирал его салфеткой. — Налью? — потянулся к бутылке «Боржоми». — Пить очень хочется.
— Лейте, — Шахов снова взялся за вилку. — Вы извините, что я ем. У меня от злости всегда аппетит появляется… «Положительные стороны», — передразнил он. — Отметили стиль, богатое воображение, хорошее оформление. Это же издевательство! — пристукнул кулаком по столу. — Стиль, воображение! Что я, Пушкин? Жюль Верн?
— Не утрируйте, — Василий Ефимович смаковал воду, осматривал без любопытства зал. — Есть и положительные оценки по существу.
— По существу? В вашей рецензии? — Андрей рывком налил воду себе в бокал, выпил большими глотками. — Не знаю. Если и есть, то вы их так упрятали, что ни один эксперт-криминалист не найдет.
— Посмотрим, что скажет комиссия, — решил уйти от разговора Василий Ефимович. — Последнее слово, в конце концов, только за ней.
— Уже сказала, — Андрей чертил вилкой в тарелке. Головы не поднял. — Мой оппонент Муханов потешался над работой как мог. Еще бы! Какой-то студентишка посягнул на ортодоксальную теорию рудообразования, а кюрия эта всю жизнь Муханова кормит-поит…
— Вот как! — Сокольский замер. — Разве защита уже состоялась? А я думал — завтра. И что?
Шахов осторожно вытянул из стаканчика салфетку. Вытер рот.
— Зарубили, — он притворно зевнул. — Доработать и прийти на следующий год. Лучше всего, рекомендовано, не дорабатывать, а сменить тему.
— Да-а, — Василий Ефимович медленно поставил бокал. Постарался придать лицу соболезнующее выражение. — Это меняет дело. Поверьте, что такого исхода я не хотел, — голос его был полон сочувствия, но глаза следили за собеседником внимательно и не сострадательно. — Обидно, обидно очень, но… Вот видите, не один я считаю вашу работу несовершенной. — Он вздохнул. — В комиссии были такие светила, они-то могли…
— Что светила?! — Андрей вскинул голову. — Все враги мои подкрепляли свои допотопные геологические представления ссылками на вас как на специалиста с места, знатока месторождения. Шпарили цитаты из рецензии целыми страницами.
— Очень обидно, — повторил Василий Ефимович. — Я не знал, что мое мнение сыграет такую роль.
— Все вы прекрасно знали, — уверенно сказал Шахов. Отодвинул тарелку, огладил ладонями скатерть. — Знали! Вы и отзыв-то так выстроили, что он стал ре-зю-ме-е, — передразнил кого-то, сделав брезгливое лицо.
— Вы переоцениваете меня, — Василий Ефимович опустил глаза, покачал скорбно головой. Вынул портсигар.
Подошел официант, и пока он накрывал на стол, главный геолог и Шахов не смотрели друг на друга: один, нахохлившись, играл ножом, другой — с тонкой, грустной улыбкой несправедливо обиженного человека разминал папиросу.
— Нам надо о многом поговорить, и поговорить спокойно. — Я хочу, чтобы вы тщательно проработали вашу гипотезу, сделали ее более аргументированной и неуязвимой.
— Зачем? — удивленно покосился на него Шахов.
— Я верю в успех вашей, а теперь, возможно, и нашей работы.
— Вот оно что! Довольно откровенно, если я вас правильно понял.
— Давайте сразу же называть вещи своими именами, — Василий Ефимович задумчиво потер лоб. — Я знаю, что вам пришло в голову. До этого вы считали себя молодым непризнанным гением, а меня ретроградом, который вставляет палки в колеса прогресса. Считали?
— Допустим, — Шахов, хмуро глядя на главного геолога, поерзал, устраиваясь поудобней. — Кем же я считаю вас теперь?
— Сейчас вы считаете меня прохиндеем администратором, который хочет примазаться к открытию молодого гения и, оттеснив его, стать автором, — серьезно ответил Сокольский. Посмотрел твердо, без улыбки. — Верно?
— Верно, — подумав, согласился Андрей.
— М-да, — главный геолог поджал губы, помолчал, разглядывая папиросу, и, не закурив, раздавил ее в пепельнице. — Давайте отойдем от набивших оскомину фельетонных схем и посмотрим на создавшееся положение со стороны. Америку вы не открыли. С вашей идеей тридцать лет носится Твердышев. Ему все тридцать лет не верили. Вы хотите, чтобы вам поверили сразу. У него тридцать лет, — Сокольский пытливо глянул на Андрея, — у вас год. Чувствуете разницу?.. Подумывал о северном участке и я, — теперь Василий Ефимович говорил снисходительно, слова цедил лениво. Щелкнул портсигаром, достал новую папиросу. — Да-да, не усмехайтесь, подумывал, и давно, — закурил, пустил в сторону струйку дыма. — Но запасов хватало и в южной, как вы предполагаете, линзе. Рудник мило и показательно работал, а сейчас…
— А сейчас вы увидели, что я обошел вас, и решили подставить ножку, чтобы стать первым? — осипшим голосом спросил Андрей.
— Можете считать и так, — Сокольский щелчком сбил пепел, сонно посмотрел на Шахова. — Это вопрос амбиции, а не экономики… Все гораздо проще. Время настало, время! Как там говорится? «Время обнимать и время уклоняться от объятий»?
— Я не знаю этого изречения! — отрубил Андрей.
— Не важно, — скучающе сказал Василий Ефимович. — В нашем случае все было наоборот. Сначала было время уклоняться от объятий сторонников северного варианта, теперь настало время обнимать их как спасителей. Руднику нужны новые мощности и новые запасы. Их начали бы искать не сегодня-завтра и без вас. Вы как таковой, как геолог Шахов, ни при чем. Есть такое понятие — несвоевременность открытия. С вами другой случай: вы оказались в нужный момент в нужном месте с нужными знаниями.
— Зачем же надо было добивать мой проект, если так много «нужно»? — непонимающе уставился на него Андрей.
— Вас расчихвостили члены комиссии, а не я, — устало произнес Сокольский. — Я по поводу вашего диплома высказал только свое личное мнение. И все! Речь не об этом, — он опять потер лоб, посмотрел на Шахова как на безнадежно тупого слушателя. — Руднику нужны новые запасы. Искать их придется на севере — больше негде. И искать их буду я, потому что я — главный геолог…
— Но обосновать-то это вы как-то должны! — Андрей от возмущения чуть не задохнулся. Откинулся на стуле. — Мне не верите, что месторождение — на севере, а сами… Как вы это объясните вышестоящим?
Сокольский, сдерживая зевоту, дрогнул ноздрями. Улыбнулся виновато:
— Простите. Устал, работы много… Для начала, чтобы обосновать ваши прогнозы, я возьму все рациональное из вашего диплома.
Подошел неслышно официант, поставил тарелки с супами, посмотрел удивленно сначала на красного, с выпученными глазами Шахова, потом на сонного Сокольского.
— Ваших предположений мне хватит, чтобы начать выбивать деньги, добиваться пересмотра плана буровых работ и прочее, и прочее, — протирая ложку, пояснил нехотя Василий Ефимович. — Вот вы очень кстати упомянули Жюля Верна, потому что сами словно герой его романов. Время гениальных кустарей-одиночек, таких, как вы, прошло. Сейчас необходим массированный налет на идею. Натиск десятков умов, подкрепленный новейшими техническими, научными и прочими средствами… Месяца через два мы начнем работы на севере. Пробурим пять-шесть скважин, мобилизуем все силы и средства, привлечем геофизиков, еще раз организуем разведку, только не вашим детсадовским способом, заставим работать все и всяческие НИИ! — он энергично ткнул кулаком воздух. — И вот когда вся наука, техника и люди будут работать на ваш проект и подтвердят его разумность, тогда… тогда вы без защиты получите кандидата наук, а я — инфаркт. — Сокольский замолчал, словно выдохся. Обмяк. — Вам слава, лавры, мне седины и испорченные нервы… Не улыбайтесь. Открыть — этого мало. Важно реализовать. — Посмотрел в окно задумчиво и печально. — Вы даже не представляете, как трудно остановить и повернуть вспять старую колесницу, которая мирно катится по наезженной колее. Не желаю вам того, что предстоит испытать мне…
— Что вы предлагаете? — угрюмо спросил Шахов.
