Юрий Смолич - Рассвет над морем
Ресторатор Штени привычным ухом вслушивался в разговор между консульской четой. Он тоже делал это не только как внимательный и предупредительный хозяин и не просто в силу привычки ресторанного персонала. Такая уж была «планида» у ресторатора Штени: он был прирожденный шпик. Последние полгода он шпионил для гетманского правительства, с начала русско-немецкой войны — для немецкой разведки, одновременно — для русской царской охранки, а сыздавна, уже двадцать лет, состоял штатным агентом разведывательного аппарата заокеанского государства.
И, полуобернувшись к толстопузому буфетчику с греческими усами и в турецкой феске, он бросил ему через плечо:
— Жора! Не сегодня-завтра нам тоже ждать гостя… из-за океана. Ты не забыл, что он должен тебе сказать и что ты должен ему ответить, чтобы нам узнать друг друга?
Жора молча кивнул, как кивал каждый раз, когда принимал заказ на бутылку коньяку или дюжину шампанского.
— Смотри, — назидательно и предостерегающе поучал его Штени, — чтоб не просыпаться перед кем-нибудь из них, — он презрительно мигнул в сторону зала, где пировала «соль земли русской».
— Спокойно! — флегматично отозвался буфетчик Жора. Потом он так же флегматично поинтересовался: — Доллар?
— Полфунта стерлингов, сорок франков, четыреста рублей николаевскими.
Буфетчик Жора удовлетворенно кивнул. И он и Штени гонорар от разведки получали в долларах.
Мосье и мадам Энно тем временем кончили завтракать. Еще покурить, и можно уже считать свое первое явление народу свершенным. Мосье Энно закурил гаванну, мадам — египетскую пахитоску.
Они уже помирились, сойдясь на том, что во имя выполнения возложенной на них высокой миссии дадут друг другу полную свободу, а про себя решив следить друг за другом самым тщательным образом.
В конце концов мосье Энно был доволен. Одесса так Одесса. Ведь не его же вина, что эта идиотская директория перерезала дорогу на Киев. Но и в Одессе, — он поискал глазами и нашел красавицу королеву экрана, — в Одессе тоже можно решать судьбы этой самой Украины, России, всего мира. И решать эти судьбы будет он. Как сказал тогда этот болван? «Аве, Цезарь…»
В это время к столику приблизилась какая-то фигура.
Фигура эта держалась исключительно скромно и вежливо, как не держался сегодня еще никто. Но во внешности фигуры было что-то странное, во всяком случае неожиданное. Под носом у нее торчали подстриженные по-английски черные усики, а на голове буйно вились огненно-рыжие кудри.
Фигура с черными усиками и рыжей шевелюрой скромно на уровне живота держала бокал с шампанским.
— Мадам и мосье! — заговорила фигура, скромно потупив глаза. — Разрешите приветствовать вас от имени лиц свободных профессий, так сказать от свободных художников города Одессы! — Французский прононс у фигуры был с заметным одесским привкусом. Фигура подняла свой бокал чуть выше живота и отвесила галантный поклон мадам и мосье Энно. — Бонжур, мадам. Бонсуар, мосье!
Фигура скромно пригубила из своего бокала, церемонно откланялась и так же скромно вернулась на свое место.
— Симпатичный молодой человек! — сказал мосье Энно.
— Пикантный! — согласилась мадам. — Но его портят черные усики. Неужели он красит одни усы? Оригинальная мода. Вероятно, так теперь носят в Одессе?
В эту минуту с грохотом распахнулись двери, и в зал ресторана бомбой влетел мальчишка-газетчик. Размахивая листами «Маленьких одесских новостей», он вопил:
— Маленькие одесские новости! Экстренный выпуск! Прибытие консула Франции с особыми полномочиями для всего мира! Декларация Антанты ко всему человечеству! Союз Америки, Англии, Франции и России! «Четыре сбоку — ваших нет!..»
Итак, консул Франции с особыми полномочиями приступил к исполнению своих обязанностей.
Глава третья
Заседание подпольного областкома совместно с товарищами, прибывшими из Центрального Комитета, состоялось на Слободке, Третий Малый переулок, 25, в доме «пяти Столяровых».
В доме «пяти Столяровых» весьма кстати случилась грандиозная попойка.
Гулянка у «пяти Столяровых» имела и чисто семейный и вместе с тем общественно-демонстративный характер: пятеро Столяровых впервые после начала войны девятьсот четырнадцатого года собрались все вместе дома, и собрались именно потому, что, наконец, как они говорили, «замирились со всем светом».
Все пятеро Столяровых — старик отец Никодим Онуфриевич, сыновья Александр Никодимович, Николай Никодимович, Федор Никодимович и младший, которого ввиду его допризывного возраста звали просто Колей, — были слесари. Колей называли четвертого сына старика Столярова еще и в отличие от второго, тоже носившего имя Николай. Крестил четвертого сына Столяровых старый и весьма строго придерживавшийся святцев поп в слободской же церквушке, возле приюта общественного призрения — «Дома трудолюбия». Родился четвертый в роде Столяровых, как и второй, тоже в день святого Николая — и поп-ретроград категорически отказался дать младенцу какое-нибудь другое имя, кроме имени почитаемого святого, ангела-хранителя рожденных в этот день. Так появились в семье Столяровых два сына с одинаковым именем: Николай — старший и Коля — младший.
Старик Столяров работал слесарем на заводе Гена на Пересыпи и славился на всю Пересыпь и Слободку как непревзойденный мастер слесарного дела; он перенял профессию слесаря от отца, деда, да и прадеда — от тех времен, когда слесарное ремесло вообще завелось на Руси. В Одессе династия слесарей Столяровых осела и стала множиться не так уж давно, но и не то чтобы недавно — с полвека назад, когда только начали возникать машиностроительные мастерские и заводы, а родом были Столяровы волгари и зачинали свое от отца к сыну переходящее искусство на первых заволжских и приуральских литейнях и сталеварнях. Вполне понятно и естественно, что Никодим Онуфриевич каждого своего отпрыска, когда тот достигал рабочего возраста, обучал слесарить и постепенно делал из него искусника в этом тонком и умном мастерстве. Работали Столяровы чуть ли не во всех крупнейших металлообрабатывающих предприятиях Одессы: и в сельскохозяйственных мастерских Гена, и в доках Беллино-Фендериха, и на эллингах Ропита и на авиазаводе Анатры, работали и на Газовом, и на Канатке, зарабатывали трудовую копейку и на мельницах Анатры, Инбера и Вальтуха. А на фабрике весов Ройхварга Никодим Онуфриевич Столяров, невзирая на то, что был он только слесарем, считался главным консультантом по приемке готовой продукции и получал по гривеннику с каждого коромысла. Весы на коромысле фирмы Ройхварга шли на рынок по сто двадцать рублей большие и по семьдесят пять средние. Выпускал Ройхварг таких весов — для государственных таможен, портовых причалов, скупщиков тони у рыбаков и помещичьих экономий — до тысячи ежегодно, и Никодим Онуфриевич теперь, после сорока лет слесарничанья, когда не те уже у него были силы и он потерял работу на заводе Гена, все же подрабатывал… чуть ли не две сотни рублей в год.
Александр, Николай и Федор Столяровы в четырнадцатом и пятнадцатом годах были призваны в армию и побывали на фронтах: Александр — на австрийском и немецком, Николай — на австрийском и румынском, Федор — на турецком. Александр хотя был и не молод, лет сорока, и за четверть века совершенствования в своей профессии и постоянного участия в разных рабочих организациях стал человеком культурным, однако не получил никакого образовательного ценза и потому пошел в армию рядовым. Николай, во всем следовавший по пути старшего брата и отставший от него разве только в возрасте, так как был десятью годами моложе, обладал свидетельством об окончании приходской школы — и потому был произведен в младшие унтер-офицеры. Федор — еще пятью годами моложе, на образование которого вся семья, в ногу с веком, отдавала последнее, — окончил четыре класса городского училища и, как вольноопределяющийся второго разряда, был послан в военное училище ускоренного выпуска и стал прапорщиком пехоты.
Вот тогда-то, когда все сыновья-помощники ушли воевать на фронт, старый Никодим Онуфриевич и подучил себе в помощь младшего, пятнадцатилетнего Колю, который, тоже закончив городское училище — в ногу с веком, — готовился к поступлению в реальное училище. Родился Коля в девятисотом году, и сейчас ему только что пошел девятнадцатый.
Три старших сына Столяровых за годы войны появлялись дома в Одессе — на Слободке, Третий Малый переулок, 25, — очень редко и каждый порознь, только на поправку после очередного ранения.
Война против Австрии и Германии была собственно окончена в России еще осенью прошлого, семнадцатого года — ленинским декретом о мире, но братья Столяровы задержались на разных послевоенных фронтах. Александр продолжал сражаться с немцами под Псковом, а затем защищал от белогвардейских путчистов Петроград. Николай застрял в Бессарабии, на румынском фронте, а затем в отрядах Румчерода [19] давал отпор румынским оккупантам. Федор после турок воевал еще некоторое время против закавказских контрреволюционных группировок.
